На секунду передо мной возникла стройная фигурка Нины Сафроновой в белой шубке из снежной рыси, в замшевых сапожках на высоченном каблуке, с прической от лучшего московского цирюльника, француза Себастиана, с шарфом от Гермес из последней коллекции, с сумочкой той же фирмы в унизанной бриллиантовыми кольцами нежной ручке. Я представил, как говорю ей: «Ника, купи мне скорей банку пива», и как будто воочию увидел широко распахнутые голубые, умело накрашенные глаза бывшей любовницы, проследил, как она покорно несется к ободранному ларьку за выпивкой… и — закашлялся.
— Ну вот, — рассердилась Таня, — предупредила же: пивко только дома. Не изображай туберкулезного, не поможет. Нам сюда!
Следующие четверть часа мы ходили между прилавками, где, на мой неискушенный взгляд, лежали одинаковые корнеплоды, но Таня недовольно бурчала:
— Эким дерьмом в Москве за большие рубли торгуют… Совсем народ охамел.
В конце концов мы затормозили около одной бабы с волосами, выкрашенными в цвет баклажана. Татьяна шумно прочистила горло.
— Почем картофля?
— На ценник позырь, — зевнула торговка.
— Лень сказать?
— Навидалась сегодня таких — спрашивают, а покупать не собираются. Чего горло зря надсаживать?
— Дорого у тебя.
— По деньгам. Не нравится, иди в супермаркет, там бесплатно подарят.
— Если возьму пять кило синеглазки и два морковки, сбавишь десятку?
— Тю! Откуда ты такая приперла? Может, тебе еще и мужика своего отдать?
— Спасибки, своего мужа имею, — гордо объявила моя спутница и повернулась ко мне. — Ваняшка, как тебе картофля?
Я, донельзя обрадованный тем, что Татьяна наконец решила что-то купить, начал нахваливать товар:
— Замечательная. Красивая. Очень вкусная. Надо ее купить.
Жена Ильи сделала страшные глаза, я тут же вспомнил ее инструкцию и попытался исправить положение:
— Кто бы другой так и назвал эту картошку. С виду вроде комильфо, но я-то вижу, что овощи перезрелые. Похоже, с куста упали, бока примятые.
— Чего ругаешься? — обиделась продавщица. — Какая такая комильфа? С синеглазкой стою, уже три мешка с утра сбагрила.
— Ну, Ваняшка? — снова обратилась ко мне Таня. — Говори свое хозяйское, мужское слово. Надо ли нам это дерьмо брать, или пойдем вон к той бабушке? У нее и цена меньше заявлена.
— Дерьмо однозначно покупать не стоит, — отрезал я. — Оно нам стопроцентно не понадобится.
— Сам ты с куста свалился! — побагровела баба за прилавком. — Заявился, шуткуешь по-глупому…
— Двигаем отсюда, Ваняшка, — распорядилась Татьяна. — Коли у человека чувства юмора нет, то и еёшная продукция ваще гадость несъедобная, пластиковая, как ведро.
— Еёшная? — повторил я. — Таня, кто такой Еёш?
Она рассмеялась.
— Ну, Ваняшка, ты сегодня зажигаешь, настроение прямо с плинтуса поднял. Весело с тобой. Почапали к старухе. Или нет, лучше к деду, евошная морква радостная, шикардос просто. За такую и десятку переплатить не жаль.
И только сейчас меня осенило: Еёш и Евош — это не имена людей. Притяжательные местоимения «его» и «ее» в интерпретации Тани произносятся как «евошный» и «еёшная», никогда ни от кого ранее мною не слышанные слова!
Таня схватила меня за рукав и дернула, я покорно двинулся за ней.
— Эй, стойте! — занервничала торговка. — Куда подались? Дед перекупщик, берет у людёв за копейку гнилье, потом им торгует. А бабка всем тут рассказывала, что грядки на заброшенном кладбище вскопала. Ладно, скину я тебе пятерку, бери у меня.
— Десятку, — уперлась Татьяна.
Продавщица сосредоточенно погрызла ноготь на большом пальце и приняла решение:
— А, горит озеро, гори и рыба… Восемь сброшу.
— Девять, — слегка уступила Таня. — Из жалости к тебе соглашаюсь. Стоишь туточки, с утреца маешься не пивши, не евши. Не от хорошей жизни на кагане топчешься. У кого биография удачная, тот сейчас кофе на диване пьет. Слышь, а че тут у тебя спортивный костюм делает? Продаешь?
— Не, мужику купила. Вещь шикарная, стоила смешно, а качество лучше нет, — похвасталась баба. — Хочешь — пощупай.
Таня помяла край темно-синих штанов жуткого вида. Бока их украшали три белые полоски, такие же были нашиты на рукава куртки, а ее спину украшала надпись «Atdedas».
— Шикардос вещь, — одобрила моя спутница. — Если не секрет, почем брала?
— Восемьсот отсчитала! — гордо выпалила тетка.
— Дорого, — вздохнула Татьяна.
— Да ты че? — засмеялась баба, ловко накладывая картошку в пакет. — Дешевше трех тыщ такой костюм не взять. Это же фирма, в нее сборные команды России одеваются! А мне Мишка, вон тот мужик, что с рыбой стоит, подсказал, куда ехать надо — на кладбище. Тама ими торгуют.
Я попятился. Не хочется даже думать о том, откуда у людей с погоста берутся вещи.
— А у тебя душегрейка красивая, — поцокала языком торговка. — Вставочки кружевные, нынче это модно.
— Сама сделала, — улыбнулась Таня. — За два дня сгоношила. Полосочки крючком связала, потом в луковой шелухе покрасила.
— Слышь, мне такую сошьешь? — оживилась продавщица. — Я здесь четыре дня в неделю скачу.
— Эй, не ложь картофлю в свой пакет, — велела Таня, доставая из сумки полиэтиленовый мешок. — Со своим пришла, неохота за упаковку платить.
— Подарок тебе от меня, — заулыбалась баба, — бери за так.
— Спасибо, — обрадовалась жена Ильи. — Хороший ты человек. Не зря нас к твоему прилавку прибило. Правда, Ваняшка?
— М-м-м, — промычал я, сраженный невесть откуда взявшимся приступом морской болезни.
Спутница наступила мне на ногу, я очнулся и выдал как из пулемета:
— Картошка отвратительна, на морковку смотреть противно, капуста явно тухлая, яйца тоже.
Обе женщины уперлись в меня взглядами, а я завершил выступление:
— Танюша, пошли отсюда. Еёшная продукция гаже некуда.
Ляпнув последнюю фразу, я опешил. Иван Павлович, приди в себя! Как ты мог употребить это местоимение?
— Шутник у тебя мужик, — заржала торговка, — наверно, весело с таким. Не то что с моим — сидит, бурундуком надувшись, нет бы слово смешное сказать. И сын в папаню удался: до пяти лет молчал, его к психиатру направили, думали, он этот… тьфу, черт, забыла слово… ну тот, кто ни с кем водиться не желает.
— Аутист, — неожиданно выдала Таня. — Ой, вот горе-то. У нас у соседки пацан такой. Уж она его по всем врачам проволокла, но не помогло.
Продавщица перекрестилась.
— У нас обошлось. Хотя доктора мои нервы на кулак цельный год наматывали, пугали: «Ваш ребенок псих, лучше сдайте его государству, а то прирежет вас ночью». Потом мне повезло. Сюда ходит домработница профессора Гитанова, мы с ней разговорились, я про сынишку и сболтнула. Старшие, говорю, нормальные, а поскребыш мрачный, будто язык проглотил. И женщина мне бесплатную консультацию у Гитанова устроила. Хороший доктор. Старенький совсем, но ум при нем, лечит маленьких деток, которые ни с кем общаться не хотят. Он единственный меня и успокоил: «Просто ваш мальчик педагогически запущен, вы им с пеленок не занимались». А ведь я младшенького, как и старших, воспитывала, и никто о них плохого не скажет, оба в техникум поступили. Гитанов предложил Вовку в спецдетский сад устроить. Тот еще при коммунистах работал, открыт при больнице, попасть в группу без шансов, он один на всю Москву и есть, очередь туда на годы, пока до нас дойдет, мальчишка состарится. Но профессор отдал директрисе приказ, и Володьку моего взяли. Через два года не узнать пацанчика стало. Ну да, он не болтун, но говорит хорошо, стихи выучил, сейчас в школу пошел, тройки-четверки носит, двоек нет.
— Дай Господь тебе удачи, — пожелала продавщице Таня. — Уж я-то понимаю, каково матери приходится, если ребенок заболел. У самой дочь в больнице с плохим диагнозом, операцию ждет.
— Ой-ой-ой! — воскликнула продавщица. — Ну-ка погоди…
Она занырнула под прилавок, достала оттуда тыкву и протянула ее Тане.
— Держи. Подарок. Свари девочке пшенку. И вон там, где будка с шаурмой стоит, найди Лиду. Скажи, тебя Катя послала. Лидка моим знакомым хороших кур продает, не тех, что сами от старости померли. Отдаст по оптовой цене. Ой, как тебя жаль! Приходи ко мне, завсегда самое лучшее отпущу. На!
Катя положила на прилавок пятирублевую монету и торжественно объявила:
— Скидка! К тем девяти, о которых сговорились. Вам с мужиком сейчас деньги нужны, а то ведь врачи догола разденут.
— Не надо, — отказалась Таня, — неохота тебя грабить.
— Бери, бери, — настаивала Екатерина. — У нас-то с моим мужиком сейчас не самые черные времена. Евонная мать нам в наследство однушку свою отписала, жильцов туда пустили. Я от чистого сердца.
— Спасибо, — заулыбалась Татьяна. — Сейчас мне недосуг, а завтра подскачу, договоримся про кофту с кружевными вставками, задешево стачаю. Пошли, Ваняшка. Шикардос мы картофлю оторвали, одна к одной!
— Спасибо, — заулыбалась Татьяна. — Сейчас мне недосуг, а завтра подскачу, договоримся про кофту с кружевными вставками, задешево стачаю. Пошли, Ваняшка. Шикардос мы картофлю оторвали, одна к одной!
Я двинулся за Таней. В конце концов совершенно не важно, какие местоимения употребляет человек — евонная, евошная, ейная, ихняя, и фиг бы с ними, с глаголами «ложить», «покласть», с неправильным ударением в слове «звонит», главное, какая у него душа, добрая или злая. Торговка Катя мне понравилась. А вот от Ники Сафроновой, несмотря на всю ее рафинированность и два высших образования, я сбежал, услышав, как она общается с пожилой консьержкой в подъезде своего дома. Очень не люблю людей, которые позволяют себе хамить пожилым людям, вынужденным на старости лет мыть грязные ступеньки.
Глава 17
— Молодец, Ваняшка, — похвалила Танюша, отойдя подальше от прилавка Кати. — Сначала ты растерялся, похвалил товар, но быстренько сообразил и нормально выступил. Хорошо про картофлю пошутил, что она с куста падает, веселое слово всегда к месту. Я чуть не расхохоталась, когда представила, как клубеньки на ветках покачиваются. Надо же такое придумать — кусты картошки… Ой, умереть!
— Знаю, что картофель не смородина, но как еще назвать зеленые побеги на поле? — удивился я.
— Ботва это, Ваняшка, — улыбнулась жена Ильи.
— Ладно, буду знать, что корнеплоды с ботвы падают, — вздохнул я.
Таня захохотала.
— Ну хватит, перестань меня смешить. Любому дураку известно, что картофля в земле сидит, как морква.
— Да? — еще больше удивился я. И пробормотал: — Про морковку я в курсе, а вот с картошкой, значит, пробел получился.
— Так ты всерьез говорил? — всплеснула руками Таня. — Ваняшка, неужели никогда не видел, как картофлю собирают?
— Успокойся, Танюша, я шучу, — быстро сказал я, ощущая себя полным идиотом.
Конечно, картофель зреет в почве! Странно, что я забыл об этом. Определенно на меня оглупляюще подействовал поход по рынку.
— Потопали, возьму тебе пиво, — сказала Татьяна.
— Спасибо, не надо, — начал я отказываться.
Не люблю напитки на основе хмеля. И вообще, из спиртного употребляю исключительно коньяк французского производства.
— Не стесняйся, — сказала она, подталкивая меня к ларьку, — одну банку куплю, как обещала. Только сейчас выпить не разрешу — за руль тебе садиться. А дома, вечером побалуешься перед телевизором. Ты в курсе, что сегодня футбол? Вроде наши с Гондурасом играют. Небось ни одного гола не забьют, позорники.
Благополучно доставив домой Танюшу и скрипящую колесами сумку, доверху забитую овощами, я спустился во двор и услышал истошный вопль:
— Ваняшка! Крышки не забудь!
Я задрал голову и ответил:
— На сей раз не подведу. Отлично помню про твою соседку и про то, что еёшные крышки шикардос.
Не успел я закончить последнюю фразу, как потерял дар речи. Что происходит? Почему я опять произнес невероятное местоимение? Да еще добавил «шикардос»! Может быть, употребление странных слов — это некая передающаяся воздушно-капельным путем инфекция? Надо тщательно следить за своей речью. Надеюсь, никто не услышал меня сейчас. Представляю, какой была бы реакция отца, услышь он такое выступление сына, имеющего высшее филологическое образование…
— Шикардос, Ваня! Молодец! — громогласно похвалила меня сверху Таня.
Я выехал на проспект и позвонил Максу.
— Занят, — коротко ответил друг, — потом. У тебя что-то срочное?
— Галина упомянула в разговоре, что Игоря лечил замечательный врач по фамилии Гитанов, — сообщил я. — Он реабилитировал Гарика после дорожного происшествия. Но, по непроверенным сведениям, доктор работает с маленькими детьми-аутистами. Немного странно вызывать его к взрослому человеку, который частично потерял память в результате ДТП. Если только…
Я замолчал.
— Что? Говори! — отрывисто приказал Максим.
— Если только Гитанов раньше не опекал Гарика, — завершил я фразу. — А медики, в особенности психологи-психиатры, знают о своих пациентах все, они в процессе лечения выкапывают из души человека то, о чем никому не известно. Может, найти этого профессора и расспросить? Фамилия редкая, проблем с поиском не предвидится.
— Идея — супер! — бросил Воронов и отсоединился.
В палату к Полине меня не пустили, общаться с девочкой пришлось через стекло, с помощью телефона.
— Как дела? — бодро поинтересовался я. — Айпад освоила?
— Спасибо, дядя Ваня, — ответила малышка, — все хорошо.
— Не скучаешь без соседок?
— Не-а, — улыбнулась Поля. — Наоборот, даже лучше одной — никто не пристает, читать не мешает. Наверное, в среду операцию сделают. Но это еще не точно. Когда назначат, маму с папой предупредят.
— Обязательно приеду в тот день, — пообещал я.
— Зачем? — пожала плечами Полина. — От наркоза сразу не отходят, больного в реанимацию спускают, он там пару дней находится. И врачи не любят, когда родственники в коридоре толкаются. Вчера папа Коли Казанцева тут скандал устроил, орал на всех, разбил зеркало в туалете. Нервы у него сдали.
— Сомневаюсь, что стану буянить, — усмехнулся я. — Не волнуйся, Поля, я побеседовал с хирургом, он объяснил, что эта операция давно отработана. Врачи тут опытные, наркоз самый лучший.
— Знаю, дядя Ваня, — остановила меня Полина. — На столе не умрешь, тебя реанимируют, а вот потом, когда выпишут, запросто можно. Главное, год после операции продержаться, тогда шансы выздороветь сильно повышаются. Но я не умру. Помнишь, я про сестру мальчика рассказывала, которая гадает всем?
— Дурочка продолжает говорить глупости? — возмутился я.
— Не знаю, меня отсюда не выпускают, ни с кем, кроме доктора и медсестры, я не общаюсь, — вздохнула Поля. — А ты мне историю про больничную фею выложил, как у некоторых людей линия жизни на руке неожиданно начинает удлиняться и слегка темнеть. Помнишь?
— Конечно, — кивнул я.
— Не поверила тебе, — понизила голос Полина, — думала, нафантазировал дядя Ваня, чтобы я из-за узора на ладошке, который скорую смерть обещает, не расстраивалась. Но смотри, какая штука приключилась…
Полина приложила к стеклу руку, я увидел на нежно-розовой коже четко прорисованную рыжевато-коричневатую линию, огибавшую большой палец и спускавшуюся вниз. У запястья она уходила к тыльной стороне кисти.
— Ничего себе! — ахнул я. — Поля! Вот это да!
Она радостно рассмеялась.
— Вчера утром я проснулась, пошла умываться, смотрю — вроде руки испачкала. Помылась, а не сходит. Завтрак мне медсестра принесла, и я у нее спросила: «Ирина Львовна, что у меня на коже?» Она поглядела и говорит: «Полиночка, случилась редкая вещь. Мы, медики, о ней знаем, я сама в учебнике об эффекте Шнеерзона читала, но ни разу с ним воочию не сталкивалась. У тебя удлинилась линия жизни. Ты девочка умная, не болтливая. Когда вернешься в общую палату, никому о произошедшем не рассказывай, помалкивай о знаке, который гарантирует стопроцентное выздоровление. Другим-то так, как тебе, может не повезти. Они боятся, свою судьбу не знают, а у тебя на ладошке теперь написано: ты уйдешь из больницы здоровой и до ста лет проживешь, а то и дольше, если правильно себя вести станешь. Нехорошо будет перед другими ребятами хвастаться». Я Ирине Львовне молчать пообещала и слово сдержу. Медсестра доктора позвала. Он тоже на мою линию глянул и сказал: «Эффект Шнеерзона — крайне редкое явление, знаю о нем из научной литературы. Полина, тебе достался выигрышный билет. На операцию иди спокойно. И потом, даже если не очень хорошо себя почувствуешь, не пугайся, смотри на ладонь и старательно лечись. Помни: надо пить таблетки, ходить на уколы и слушаться врачей. Знак появился, когда ты лежала в клинике. Это веление свыше о необходимости операции и дальнейшего лечения».
Поля замолчала и продолжила:
— Я теперь ничего не боюсь. Скоро вернусь домой, опять пойду в школу, а когда получу аттестат, приеду в Москву и поступлю на медицинский факультет. Ты мне закачаешь в планшетник кое-какие книги? Я тебе список написала. У меня есть три тысячи — заработала, когда ходила летом клубнику собирать к фермерам, — я тебе все расходы верну. Сейчас Ирину Львовну позову, она айпад вынесет.
Я поднялся и приложил рук к стеклу.
— Поля! Ты везунчик!
— Ага, — счастливо заулыбалась девочка, — удачи полные карманы.
Глава 18
— Как тебе местоположение дома? — поинтересовалась Тефи, когда мы подошли к высоченной башне, одиноко стоящей на пустыре. — Удивительно, но в Москве еще сохранились тихие уголки неподалеку от Садового кольца.
— Раньше здесь располагался хлебозавод, — пояснил сопровождавший нас риелтор. — Предприятие захирело еще в конце девяностых, цеха стояли пустые, в начале нулевых какой-то телеканал соорудил в них съемочные павильоны, а пару лет назад участок купил наш хозяин. И полюбуйтесь, какой красавец дом получился. На сегодняшний день это лучшее предложение в Москве. Центр, но вокруг зелень, развитая инфраструктура — детский сад, школа, магазины, то есть все под рукой, метро в двух шагах.