— О нет, я уверен, что не ошибся в тебе. Однако ты должен будешь обещать мне две вещи, и все.
— Какие?
— Скажу позже. Когда вытащу тебя отсюда.
— Я не могу обещать то, чего не знаю.
— Ты должен будешь дать мне слово. Все остальные сделали это, и теперь один из них живет припеваючи на воле.
— Объясни мне хотя бы, что ты затеваешь.
— Все очень просто. Тебе надо будет только отпереть вот это.
Старик протянул ему бронзовый замок, антикварный механизм, весивший почти целый фунт. Чертовски прочный. Эрл что есть силы потянул за ушко, но оно даже не шелохнулось в массивном корпусе замка. Осмотрев и ощупав замок в темноте, Эрл не нашел никаких кнопок или винтов, а одни только заклепки. Он попробовал засунуть в замочную скважину палец, но, разумеется, у него ничего не получилось.
— Я не могу открыть этот замок. Это никому не под силу.
— Дай его мне, — велел Окунь.
Эрл протянул ему замок. Старик накрыл его руками, немножко погладил, словно массируя, и меньше чем через две секунды дужка с едва слышным металлическим щелчком отскочила.
— Господи, — ахнул Эрл. — И ты открыл его голыми руками?
— Отмычкой, — сказал старик, показывая булавку длиной дюйма два. — Потребуется известная практика, но, научившись, ты будешь открывать такие замки за две секунды.
— Да, замечательно, но только где я достану отмычку?
— Ага, в том-то все и дело. Вот почему я потрогал твою ладонь. Теперь у тебя достаточно мозолей, чтобы спрятать булавку. Раньше ты этого сделать не мог.
На глазах у Эрла старик спрятал булавку в ороговевшей мозоли, которая украшала заскорузлую, морщинистую ладонь. Повернув свои руки ладонями вверх, Эрл убедился, что и они покрылись твердыми наростами омертвелой кожи. Эта мертвая зона была одной из немногих благодатей, которые Господь ниспослал тем, кто трудится руками.
— Дай мне свою лапу, парень.
Протянув старику ладонь левой руки, Эрл ощутил не боль, а лишь нажатие. Булавка проткнула кожу, скрылась под мозолью и прочно застряла там.
— Тебе надо будет научиться орудовать отмычкой. Я дам тебе замок. Работай каждую ночь. Ты должен вытащить булавку, вставить ее в замочную скважину. Повернуть, нащупывая податливые вставки. Сначала две слева, затем в обратную сторону две справа. Делай это вслепую. Ночью. Когда придет время, ты ничего не сможешь увидеть.
— Я буду в камере без света?
— Нет. Ты будешь на дне реки. Ты будешь тонуть. Если ты ошибешься, белый парень, сто фунтов бетона, прикованные к тебе цепью, удержат тебя под водой, и через минуту ты захлебнешься.
* * *Каждую ночь Эрл работал с замком в темноте. Вытащить булавку, не теряя ни мгновения, быстро вставить ее в замочную скважину, и затем самое тонкое: нащупать сопротивление подпружиненных износившихся вставок, пытаясь воспроизвести нажатие ключа, отыскать нужное место и открыть замок.
В первую ночь Эрлу так и не удалось отпереть треклятый замок.
«Ах ты, чертов бестолковый тупица!» — обругал он себя на следующий день.
К концу второй ночи Эрл наконец что-то нащупал, и замок начал поддаваться.
На третью ночь замок открылся к исходу второго часа.
На четвертую — уже за двадцать минут.
Осталось только сократить это время на девятнадцать минут пятьдесят восемь секунд.
Эрл работал и работал до тех пор, пока однажды ночью снова не ощутил укол снизу.
Соскользнув к половицам, он прислушался.
— Получается?
— Сейчас я управляюсь за тридцать секунд. Нам надо поторопиться, иначе охранники забьют меня до смерти. Или вернется Полумесяц.
— Полумесяц возвращается послезавтра. Тебя он выпотрошит первым же делом, белый парень. Наипервейшим. Можешь не сомневаться. Он вспорет тебе живот, а пока ты будешь истекать кровью, трахнет в задницу. И будет трахать до тех пор, пока ты не отдашь богу душу.
— Господи!
— Не хочешь его опередить и первым расправиться с ним?
— Мне это не по душе.
— Ты слабак, парень.
— Знаешь, я уже достаточно людей отправил на тот свет. Ты даже не представляешь себе, сколько мне пришлось убивать. Никто не в силах это представить. Но предположим, я сражусь с верзилой и даже прикончу его, но мне наверняка здорово от него достанется, а в этом случае я не смогу сделать то, что нужно, верно?
— Верно. Так что условимся на завтра. А сейчас я расскажу тебе остальное.
Эрл приготовился слушать.
— Первым делом ты скажешь начальнику участка вот что: ты хочешь поговорить с Великаном. Ты сломался. Ты готов рассказать все, что от тебя хотят. Итак, охранники отправляются за Великаном. Он приезжает в своем новеньком блестящем «Гудзоне».
— Если я расскажу, кто я такой, меня немедленно убьют.
— Знаю. Так что слушай дальше. Когда Великан приедет, ты почувствуешь, что к тебе сзади приблизился Кривой Глаз.
— Кто такой этот Кривой Глаз?
— Верзила-мулат. У него один глаз ничего не видит. Отсюда прозвище Кривой Глаз. Он кузнец. Лучший кузнец в Миссисипи.
— И?
— Ты оступишься и упадешь. Кривой Глаз ударит по цепи в том месте, где она соединена с наручником правой руки. Один удар, и у тебя руки свободны. Но ты крепко держи цепь, и никто ничего не заметит.
— Хорошо.
— Дальше идет самое веселое. Тебе прикажут подняться на насыпь. Ты подойдешь к Великану и, когда он улыбнется, ткнешь его в морду. Ткнешь изо всех сил, так, чтобы выбить ему зубы и сломать нос. Тебе надо будет очень постараться.
— Да, веселья здесь хоть отбавляй. Единственная проблема: за это меня убьют.
— Нет, не убьют. Тебя изобьют. Изобьют так сильно, что ты пожалеешь о том, что остался в живых. Но тебя не убьют. Больше того, ты даже не потеряешь сознание. По голове тебя бить не станут. Будут дубасить по ребрам, по почкам, по ногам, по животу. Охранники от души поработают палками.
— Что-то все это перестает казаться мне забавным.
— Ты хочешь смыться отсюда?
— А никакого другого способа нет?
— Только так можно обмануть собак. Только так. Собаки обязательно догонят тебя, если ты попытаешься уйти через болото или через сосновый лес. Догонят и разорвут на части. Слушай про самое трудное.
— Продолжай.
— Ты должен оскорбить Великана. Взбесить его так, чтобы он забыл все на свете. Чтобы он убил тебя ради собственной забавы. В Фивах это делается так: человека отвозят в так называемый «дом утопленников».
— Не слишком ли много домов у вас в Фивах?
— Да, этот город состоит из одних домов, это ты верно подметил. В «доме утопленников» тебя прикуют цепью к бетонному блоку. Прикуют таким же замком, как тот, с которым ты работал. Когда стемнеет, тебя отвезут к реке. Охранникам страшно нравится слушать, как осужденные плачут, кричат, молят о пощаде. Это наполняет их сознанием собственной силы и власти. У них есть специальная лодка. С дверцей в борту. Бетонный блок сваливают за борт, ты летишь следом за ним.
Эрл задумался. Он вспомнил долгий путь по мелководью у Таравы, японские трассирующие пули, свистящие над самой поверхностью, тяжелый рюкзак на спине, утягивающий на дно. От этих жутких воспоминаний он непроизвольно поежился.
— Ты окажешься в воде. У тебя будет тридцать секунд. Ты должен будешь отпереть замок. Да, чуть было не забыл спросить. Надеюсь, плавать ты умеешь? Насколько я слышал, белые хорошо плавают. Сам-то я плаваю, как рыба, потому что вырос на Миссисипи. Эй, как ты думаешь, почему меня прозвали Окунем?
— Плавать я умею. Конечно, до Джонни Вайсмюллера[31] мне далеко.
— До кого?
— Ну как же, Тарзан... Впрочем, не бери в голову. Да, плавать я умею.
— Сразу всплыть на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, будет нельзя. Тебе придется отплыть под водой в сторону и вынырнуть очень осторожно, не поднимая шума. Иначе тебя обнаружат, хотя, как правило, охранники бывают рады до чертиков и не замечают ничего вокруг. Тебе надо будет плыть медленно и тихо. Проследуешь за лодкой к берегу, иначе заблудишься. Выберешься не на тот берег — и я ничем не смогу тебе помочь. Уясню!?
— Куда мне надо будет плыть?
— Поднимешься вверх по течению, где-то с четверть мили. Ищи огонек. Это буду я со старой карбидной лампой. Там выберешься на берег. Пару дней отдохнешь, а потом я дам тебе компас и отпущу с богом. До железной дороги отсюда по прямой где-то миль двадцать пять. Вскочишь на товарняк и уедешь отсюда. Я припас для тебя кое-какие деньги. Никаких собак, никаких охранников с ружьями, у которых руки чешутся нажать на спусковой крючок. Тебя будут считать мертвым. Все видели, как ты скрылся в черной воде. Итак, никто ничего не знает. Ты возвращаешься домой. Никто не будет тебя искать. Ты волен делать со своей жизнью то, что пожелаешь.
Эрл не нашелся что сказать.
— Но если мы доберемся так далеко, ты пообещаешь мне две вещи. Дашь мне слово, иначе я отвезу тебя обратно на реку и прикую к камню.
Глава 31
Глава 31
Сэм вернулся домой, терзаемый нестерпимыми страданиями. Последняя авантюра окончилась полным крахом. Своим путешествием в Балтимор он разрушил спокойную жизнь порядочной женщины, не выяснив взамен почти ничего полезного. Прилежно напечатав отчет о поездке, Сэм отослал его Дейвису Тругуду вместе с тщательным, дотошным перечнем всех расходов.
Настроение Сэма несколько развеял звонок Конни; затем он посетил тренировку бейсбольной команды, в которой выступал его сын. Мальчишка делал несомненные успехи, и это еще больше успокоило Сэма. Однако все это рухнуло поздно вечером, и даже крепкому бурбону не удалось уничтожить терзания по поводу бесцельно прожитой жизни, предательства, совершенного в отношении лучшего друга, и общего ощущения того, что все выходит из-под контроля.
В конце концов Сэм принял решение. Завтра в десять часов утра он позвонит полковнику Дженксу, начальнику дорожной полиции штата Арканзас, и все ему расскажет. Пришла пора привлечь официальные власти, чтобы те сделали все возможное для спасения Эрла. Затем он навестит Джун Суэггер, которой Сэм в последнее время избегал, словно чумы. Он расскажет ей обо всем, о том, что он свято выполнял распоряжение Эрла, но прошло слишком много времени и настала пора предпринимать какие-то действия.
Проснувшись с сознанием предстоящего ответственного дела, Сэм принял душ, побрился, надел костюм, завязал галстук, позавтракал с женой, двумя сыновьями и двумя дочерьми и направился в центр города, в свою контору. Поднявшись по ступеням, ровно в десять часов утра он вошел в кабинет и сел перед телефоном. Однако он не смог сразу заставить себя сделать звонок. Лишь через пятнадцать минут Сэм сделал над собой усилие, протянул руку, пододвинул к себе телефонный аппарат и...
Раздался звонок.
Выждав какое-то время, Сэм снял трубку.
— Говорит Сэм Винсент.
— Привет, Сэм, это Мелвин Джеффриз.
Мел заведовал единственной аптекой в городе. Несколько лет назад Сэм не стал возбуждать дело против одного из его сыновей, обвиненного в глупой краже из магазина, за что Мел проникся к нему вечной благодарностью. Если Сэм не ошибался, мальчишка окончил школу одним из первых в классе и сейчас уехал в Фейетвилл поступать в университет штата.
— Доброе утро, Мел. Чем могу служить?
— Да в общем-то ничем, Сэм. Я просто подумал, ты должен знать, что тут о тебе справлялись два типа.
У Сэма в груди все оборвалось.
Из Миссисипи?
Он сглотнул подступивший к горлу клубок.
— Кто такие?
— Из Вашингтона.
— Из Вашингтона? — переспросил Сэм.
— Совершенно верно. Они задавали о тебе самые разные вопросы.
— Сотрудники ФБР?
— Похоже на то. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, хотя прямо они не говорили. Двое в костюмах, со значками, кобуры под мышкой.
— Что их интересовало?
Затаив дыхание, Сэм приготовился услышать: «Твои приключения в Миссисипи. То, почему ты объявлен в федеральный розыск как заключенный, сбежавший из-под стражи в округе Фивы. То, что ты подозреваешься в убийстве старухи-негритянки. То, как твой друг Эрл прибыл тебе на помощь, а ты обрек его на верную смерть. То, как ты нарушал закон и...»
— В основном их интересовали твои политические взгляды.
— Что? Мои политические взгляды?
— Да.
— В чем дело? Я демократ, как и все в штате Арканзас. Но почему кого-то должны интересовать мои политические взгляды? Я выдвигался на выборную должность от Демократической партии. Надеюсь через год снова выдвинуть свою кандидатуру. Всю свою сознательную жизнь я поддерживал Демократическую партию. Не понимаю, какое отношение имеет к моим партийным предпочтениям федеральное правительство?
— Сэм, этих людей интересовало не это. Скорее, они хотели узнать, не наблюдалось ли за тобой чего-нибудь «подозрительного». Как ты относишься к профсоюзам. Что ты предпочитаешь слушать: негритянский джаз или классическую музыку. Какие журналы ты покупаешь. Какие книги читаешь. Какие чувства ты испытываешь к Советскому Союзу. Случалось ли тебе благожелательно отзываться о господине Сталине. Возражал ли ты против нашей помощи Корее. Выступал ли против атомной бомбы. Не считаешь ли ты, что мы должны были поделиться этим секретом с нашими русскими союзниками. Какого мнения ты о коммунистах. Мне показалось, тебя принимают за «красного».
Сэм понял, что это были следователи от комитета по антиамериканской деятельности Палаты представителей.
— И что ты им ответил?
— Сказал, что ты истинный американец, герой войны, что ты, будучи на государственном посту, беспощадно преследовал преступников и занимался поддержанием общественного порядка, что ты обладаешь трезвым рассудком и твердым характером, но вместе с тем добрым и справедливым сердцем. Сэм, тебе прекрасно известно, как к тебе относятся в нашей семье, особенно после того, что ты сделал для Гаррисона.
— Мне совсем не нравится, что эти люди задают обо мне такие вопросы, — нахмурился Сэм.
— Ты совершенно прав, Сэм. Но они сегодня с самого утра ходят по городу. Я подумал, что тебя обязательно нужно предупредить.
— Понимаю. Огромное спасибо, Мел. Кстати, а как дела у Гаррисона?
— Замечательно, Сэм. Он только что сдал вступительные экзамены.
— Потрясающе.
— Что ж, всего хорошего, Сэм.
— Еще раз спасибо и до свидания, — ответил Сэм.
Потрясенный, он положил трубку. Комитет по антиамериканской деятельности? Проклятие! Какого черта? Что за этим стоит? Жалоба из Миссисипи или же...
Телефон зазвонил снова.
На сей раз это была Мэри Файн, владелица химчистки. Та же самая история: два сотрудника правительственного ведомства, вопросы о политических взглядах, намеки на неблагонадежность и радикализм, обвинения в вольнодумии и разочаровании в существующих порядках. Такие вещи могут одним махом разбить все надежды на политическую карьеру.
Затем позвонили парикмахер, редактор городской газеты и, наконец, Харли Бин, председатель окружного совета Демократической партии, а также мэр города и владелец похоронного бюро, обслуживающего почти весь округ Полк.
— Сэм, черт побери, что происходит? Уж кого-кого, а вас я бы ни за что не заподозрил в симпатиях к «красным». Если, конечно, не считать того случая, когда вы отправили Уиллиса Бодайна в тюрьму за то, что тот пошалил с этой негритянкой Надин Джонсон.
— Однако кому-то это может показаться краснее красного, — заметил Сэм.
— Знаете, Сэм, не мне учить вас вашей работе, но если вы «красный», тогда, наверное, нам пора сдаваться коммунякам, раз уж они добрались так далеко.
— Ну, Харли, вы-то знаете, что никакой я не «красный».
— Да, но все же в чем дело?
— Ко мне пока что эти люди не подходили. Хотя, черт побери, нет никаких сомнений, что рано или поздно подойдут. Именно для этого они сюда и прибыли.
— Сэм, вы знаете, что я готов драться за вас до конца. Но когда речь заходит о ФБР...
— Эти люди представились агентами ФБР?
— Гм... Сэм, знаете, вы спросили, и я начал сомневаться. Однако у меня сложилось именно такое впечатление. На самом деле они просто мельком показали свои значки и удостоверения сотрудников правительственного ведомства, и этим все ограничилось.
— Я не думаю, что это агенты ФБР. Скорее, это следователи комитета Палаты представителей. А это означает, что они не являются сотрудниками правоохранительных органов, и если они носят оружие скрытно, то делают это в нарушение законов штата Арканзас.
— Ну, Сэм, на этот закон сейчас никто не обращает никакого внимания. Определенно, эти люди вели себя как сотрудники ФБР. На вашем месте я бы обязательно докопался до того, что за всем этим стоит. Как вам известно, у нас большие надежды вернуть вас в кресло окружного прокурора.
— Благодарю вас, Харли.
Сэм понимал: люди относятся к нему так хорошо потому, что он хороший прокурор и хороший демократ, хотя второе нередко вступало в противоречие с первым. Быть хорошим демократом означало то, что при распределении определенных муниципальных контрактов Сэму приходилось иногда закрывать глаза. Такова была система. Сэм ее принимал, так как понимал, что не может ничего изменить. И из этой его готовности оставить без изменения существующий порядок вещей вытекало то, что на следующих выборах партия единодушно поддержит его кандидатуру, отыгрываясь за проигрыш реформатору Фебьюсу Букинсу, который использовал эту должность преимущественно для того, чтобы реформировать свой банковский счет. Сэм ни за что не стал бы действовать настолько грубо; всем было известно, что он равнодушен к деньгам и заботится только о каких-то странных вещах, именуемых законом и правосудием.
Самое страшное ждало Сэма вечером. Один из его детей, сын Томми одиннадцати лет, вернулся домой весь в слезах. Он рассказал, что его прямо с урока вызвали в коридор двое угрюмых янки в костюмах и стали расспрашивать мальчика об отце. Эти люди запугали бедного подростка, к чему, видимо, и стремились, и Томми до сих пор трясло при воспоминании о случившемся.