У Эрла мелькнула мысль, не отошел ли старик в мир иной, однако время от времени спящий испускал неизвестно откуда тихий, ворчащий звук. Затем старик шевелился, ерзал, вздрагивал, но только на мгновение, после чего снова возвращался в страну сна.
— Мистер Суэггер, — сказала внучка старика, угощая Эрла очередной чашкой кофе, — уверена, дедушка не станет возражать, если вы его разбудите.
— Благодарю вас, барышня, но, полагаю, мистер Эд заслужил свой сон, и я не собираюсь лишать его этой маленькой радости.
Внучка старика была миловидной девушкой лет двадцати с задорным подбородком, который выдавал, что под внешним слоем сахарной пудры скрываются острые специи. Несмотря на то что девушка весело подмигнула ему, Эрл мысленно определил ее как гранату с вкрученным запалом.
— Клянусь, дедушка сейчас спит почти непрерывно. Ему необходимо вздремнуть восемь часов днем, чтобы освежиться к одиннадцатичасовому сну ночью.
— Да, вижу, мистер Эд немного сдал.
— Самую малость. Если дедушка проснется в хорошем настроении, он по-прежнему сможет в одиночку заменить целый пожарный расчет.
— Я так и думал.
— Не сомневаюсь в этом. Дедушка очень любит принимать гостей.
Эрл прождал час, другой. За это время он выкурил три или четыре сигареты, но в основном просто терпеливо сидел без движения.
Наконец, уже далеко за полдень, старик заворочался более осмысленно, чем прежде, кашлянул, сплюнул, шумно вздохнул и вынырнул из сна, как человек, который едва не захлебнулся в воде.
— А? Что? Где? Гм... э... ха... мм... что за?..
Заморгав, он брызнул слюной, тряханул головой и огляделся вокруг.
— Салли! Салли, девочка, где ты?
— Я здесь, дедушка, — донесся из дома звонкий голос.
— Кажется, я немного задремал.
— Совсем чуть-чуть. Не хочешь чего-нибудь перекусить, дедушка?
— Да, будь добра.
— Поздоровайся с нашим гостем.
Старик посмотрел на Эрла.
— Добрый день, — сказал он. — Не желаете присоединиться к нашему обеду? Моя девочка готовит замечательный томатный суп.
— Я варю его из консервов! — откликнулась из дома Салли.
— С огромным удовольствием, сэр.
Откинувшись на спинку кресла, старик некоторое время умиротворенно созерцал окрестные луга. Эрл ничем его не торопил, рассудив, что Эд Макгриффин, когда захочет, сам заговорит о деле.
Внучка Салли принесла поднос с тарелкой томатного супа, несколькими солеными крекерами и стаканом кока-колы со льдом. Старик покрошил крекеры в суп — Эрл отметил, что пальцы у него по-прежнему сильные и уверенные, — и с аппетитом принялся за еду. Эрл тоже взял тарелку супа, но от галет наотрез отказался.
Насытившись, мистер Эд рыгнул, и Салли пришла забирать посуду. Помолчав, старик сказал:
— А теперь мне нужно пописать. Сэр, не могли бы вы подождать еще пару минут?
— Разумеется, могу.
— Что ж, должен сказать, вы человек терпеливый. Вы не любите торопить события, не так ли?
— Я давно пришел к выводу, что события произойдут или не произойдут независимо от того, торопить их или нет, — ответил Эрл.
— Верно подмечено, — согласился старик.
Эрл помог ему подняться с кресла. Эд Макгриффин постоял, расправляя затекшие ноги, затем, тяжело ступая, скрылся в доме. Через несколько минут он вернулся.
— Ну вот, теперь мне не захочется писать еще минут семь, а может быть, даже восемь. Что ж, давайте. Говорите, с чем пришли. Ко мне сюда постоянно приезжает молодежь, хочет послушать о былых днях, а иногда меня просят надиктовать рассказ для какого-нибудь журнала. Вы за этим сюда пожаловали, молодой человек? Но, как вы понимаете, мне придется взять с вас небольшую плату. Так сказать, на молоко.
— Нет, сэр, — ответил Эрл. — Полагаю, я в достаточной степени просвещен о ваших деяниях. Однако у меня к вам есть одно предложение.
И он рассказал, кто он такой, с кем знаком и что ему нужно.
Когда Эрл закончил, старик вздохнул. Затем сказал:
— Вы говорите, это место находится в верховьях реки. Так вот, начнем с того, черт возьми, каким образом такому старому болвану, как я, подняться вверх по реке? В лодке я долго не высижу, каждые три секунды мне нужно помочиться. Я не могу бегать и уж тем более подниматься по лестницам и копать ямы. Я даже больше не могу покрасить дом, а именно этим я зарабатывал на жизнь: красил дома.
— Но не сомневаюсь, стрелять вы не разучились. Это у вас получается не хуже, чем раньше.
— Вероятно, — согласился старик. — Я бы сказал, это все равно что кататься на велосипеде. Научившись один раз, не забудешь до конца жизни.
— Сможете ли вы, как прежде, подбросить в воздух пять стеклянных шаров, выхватить несамозарядный револьвер и поразить все пять до того, как шары упадут на землю?
— До того, как шары упадут на землю? Проклятие, мальчик, я смогу поразить шары до того, как все пять достигнут высшей точки полета. Ну, может, сейчас пятый уже будет опускаться, когда я его разобью, но ни один из пяти целым на нашу планету не вернется.
— Я так и думал. А всадить пять пуль в круг диаметром два дюйма с расстояния двадцать пять футов меньше чем за четыре пятых секунды?
— Полагаю, смогу. Если и не совсем за такое время, то все равно без новых электрических часов это не определишь. Скажем, за семь восьмых секунды. Из «смити» тридцать восьмого калибра я всегда умел стрелять.
— Не сомневаюсь, тут большую роль сыграла постоянная практика.
— Знаете, лучше обладать талантом, чем усердием. Ну а уж если талант идет в паре с усердием — это лучшее сочетание, сынок.
— Многие считают вас лучшим стрелком из револьвера из всех, кто когда-либо жил на свете, причем без исключений.
— Может быть, так оно и есть. Но я стараюсь особенно не задумываться над этим теперь, когда конец пути уже близок.
— А вы бы не хотели вернуться в те дни, когда гремели имена Эрпа и Клэнтона[35], когда всякие личности вроде Билли Кида, Бэта и Дикого Билла наводили ужас на мирных жителей? Думаю, вы бы посрамили их всех.
— И стал бы знаменитостью? После чего кто-нибудь снял бы обо мне кино, где все перепутал бы, а меня надул с деньгами? Нет, считаю, я поступил правильно. Но вы правы, порой какая-то частица меня тоскует о том, что мне больше не представится случая сойтись один на один с негодяем и сыграть с ним партию по самым высоким ставкам. Вот вы сейчас предлагаете мне такую возможность, но, увы, уже слишком поздно. Вот если бы пять лет назад или хотя бы три... Но, как сами видите, сил у меня больше не осталось.
— Перехожу к самому любопытному. Все, о чем я вам только что рассказал, — истинная правда, и в следующее новолуние мы отправимся туда и наведем порядок. И вы, если захотите, сможете присоединиться к нам.
— Сынок, я...
— Мистер Макгриффин, я придумал один способ. Совершенно новый, до которого никто прежде не додумывался.
Я доставлю вас на место в целости и сохранности, так что вы устанете не больше, чем если бы совершили воскресную прогулку в парке. В полном здравии и хорошем настроении. А затем я сведу вас с плохими ребятами, уверенными, что их револьверы стреляют громче всего. Вы справитесь с ними. Быть может, вам не посчастливится остаться в живых, но вы с ними справитесь. Ну а если вы останетесь в живых, я верну вас домой таким же целым и невредимым, каким и забирал. И тогда вы сможете считать, что прожили жизнь не зря. Вы совершите все, что только может совершить человек с оружием, в том числе самое важное, а именно использовать оружие для служения правосудию.
— Мистер Суэггер, я бы ни за что на свете не посмел назвать кавалера Почетной медали лжецом, но если только за ближайшие три недели в это болото не проложат железнодорожную колею, я прочно застрял дома.
Тогда Эрл изложил ему свой план.
— Что ж, сэр, должен признать, вы ловко все рассчитали.
— Вы рассчитали все ловко, но упустили одну мелочь, — послышался голос девушки. Она вышла на крыльцо из гостиной, где, судя по всему, сидела в течение всего разговора и все слышала. — И эта мелочь — я.
— Прошу прощения, мэм? — переспросил Эрл.
— Ну же, Салли, — сказал внучке старый Эд, — не кипятись.
— Сэр, — недовольно нахмурившись, сказала девушка, обращаясь к Эрлу, — если вы думаете, что я отпущу этого замечательного старичка в такую даль, вы, вероятно, оставили свою голову в Буффало-Бенде или откуда вы там приехали. Во всем мире у него нет никого, кроме меня, а у меня нет никого, кроме него. Если дедушка все же решится совершить это путешествие, можете не сомневаться, я отправлюсь вместе с ним. И хватит об этом; я не желаю больше слышать ни слова, иначе вас будут ждать большие неприятности. Не смотрите на то, что с виду я кажусь хрупкой: кулаками я работать умею.
— Милая, — произнес Эрл, — вам придется торчать в сарае с оравой стариков, ни у одного из которых нет и десятой доли благородства и хороших манер вашего дедушки. Не думаю, что вам это очень понравится.
— Сэр, — недовольно нахмурившись, сказала девушка, обращаясь к Эрлу, — если вы думаете, что я отпущу этого замечательного старичка в такую даль, вы, вероятно, оставили свою голову в Буффало-Бенде или откуда вы там приехали. Во всем мире у него нет никого, кроме меня, а у меня нет никого, кроме него. Если дедушка все же решится совершить это путешествие, можете не сомневаться, я отправлюсь вместе с ним. И хватит об этом; я не желаю больше слышать ни слова, иначе вас будут ждать большие неприятности. Не смотрите на то, что с виду я кажусь хрупкой: кулаками я работать умею.
— Милая, — произнес Эрл, — вам придется торчать в сарае с оравой стариков, ни у одного из которых нет и десятой доли благородства и хороших манер вашего дедушки. Не думаю, что вам это очень понравится.
— Ну а кто, позвольте спросить, будет готовить для ваших старикашек, затеявших этот крестовый поход?
— Мэм, еда будет в основном состоять из бобов и колбасы.
— Что ж, я знаю десять способов приготовить бобы и десять способов приготовить колбасу. К тому же кто-то должен толочь еду для дедушки и следить за тем, чтобы он никуда не отбился. Я поеду вместе с дедушкой, или дедушка никуда не поедет, и это мое последнее слово. Так что вам лучше свыкнуться с этой мыслью сейчас, иначе вы очень пожалеете, когда настанет пора действовать.
— Когда Салли что-то говорит, — сказал мистер Макгриффин, — обычно все происходит именно так, как сказала моя девочка.
Эрл покачал головой.
— Речь идет не об увеселительной прогулке. Не о вечеринке с подружками.
— Я смогу постоять за себя, — сказала девушка.
И поскольку Салли была внучкой Эда Макгриффина, Эрл понял, что она говорит правду.
Глава 39
Первым Великану доложил об этом один из стукачей, и сержант охраны лишь рассмеялся. Но когда об этом доложил второй стукач, Великан уже не нашел никакого повода для веселья. Услышанная в третий раз, новость показалась ему зловещей. Поэтому, естественно, Великан отправился к начальнику тюрьмы, который разбирался в психологии негров лучше, чем кто бы то ни было.
— Господин начальник тюрьмы, черномазые забеспокоились. Вы сами всегда повторяете, что они позволяют нам господствовать над ними потому, что у них нет никакой надежды и в конце концов они свыкаются с мыслью, что такой порядок вещей является необходимым и единственно правильным. То есть мы спасаем ниггеров от самих себя.
— Да, Великан, я уверен в этом. Нашими злейшими врагами являются вера и надежда. И мы должны безжалостно сокрушать их, потому что это наша священная обязанность. Если позволить нашим врагам набираться сил и крепнуть, они разрастутся до безумных размеров и разрушат самые прочные и надежные здания.
— Среди заключенных распространяется какая-то зараза.
— Вот как?
Они находились в кабинете начальника тюрьмы на первом этаже жуткого старинного особняка, расположенного сразу за внешней оградой тюрьмы. Если честно, Великан ненавидел это место, ибо отвратительный смрад истлевших ковров и дерева, превратившегося в труху, вызывал у него тошноту. Сержант никак не мог понять, почему такой незаурядный человек, как начальник тюрьмы, находит в этой заплесневелой дыре огромное удовольствие. Можно было бы без особого труда убедить руководство штата снести старые развалины и возвести на их месте новый, современный дом. У начальника тюрьмы имелись в Джэксоне влиятельные и могущественные друзья, которые знали, чем он занимается, и всем сердцем это одобряли. Они старались изо всех сил угодить ему, признавая в нем форпост, бастион на пути надвигающихся перемен.
Но начальник тюрьмы любил этот старинный особняк. Здание обладало для него каким-то тайным смыслом, постичь который не мог даже Великан, искушенный в практических делах. Поэтому сейчас Великан сидел в кабинете, потягивая портвейн в дрожащем свете свечей и светильников, наслаждаясь теплой летней ночью, а слуги ждали, оставаясь в тени, готовые выполнить любое пожелание. Закрыв глаза, можно было представить себе, что на дворе 1856 год, разрушительной войны еще не было и Юг находится в апогее своего развития. Великан, хотя и уроженец Севера, тем не менее ощущал могучее притяжение той эпохи, перед которым не могли устоять ни начальник тюрьмы, ни те, кто поддерживал его в Джэксоне. Прошлое оставалось таким же живым, как их сады, и таким же манящим; если нельзя было сохранить его само, можно было сохранить память о нем, превратив ее в предмет благоговейного почитания.
— Речь идет об эпидемии надежды, — продолжал Великан. — Заключенных охватило сильное волнение, подобного которому прежде не было. У них появилась мечта. Вера в будущее. Они чувствуют приближение перемен.
— И что это за надежда?
— Ничего определенного сказать нельзя. Пока я и сам не понимаю, что все это значит. Мне известно лишь то, что от ниггера к ниггеру передается шепотом одно слово, и сейчас бурлит уже вся колония. С чего все началось, я до сих пор не знаю.
— Все это очень тревожно. Известно ли вам, что перед восстанием сипаев в Индии в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году туземцы вдруг стали передавать друг другу лепешки чапати? Никто не знал, откуда они взялись, кто их приготовил и что они означали, но для туземцев лепешки обладали каким-то таинственным смыслом, и эти простые кусочки пресного теста передавались из рук в руки. Это было предзнаменованием, но англичане остались слепы к знамениям. Затем последовал бунт и долгие годы насилия и грабежей. Это была самая настоящая расовая война, хотя никто не называл ее так. Устоявшиеся порядки рухнули. Потеряв многие тысячи человеческих жизней, англичане восстановили свою власть, но только чисто внешне. Отныне все было по-другому, и они так и не обрели уверенность в себе. Возможно, это стало началом крушения Британской империи, хотя к тому моменту она была построена лишь наполовину. И посмотрите теперь на Индию. Пошла ли свобода ей на пользу? Не думаю. Всем заправляют дикари, и страна катится к дикости и хаосу, как бывает всегда, когда к власти приходят нецивилизованные люди. Лучше ли им стало теперь, когда они освободились от англичан? Едва ли, а дальше будет только еще хуже. Точно так же, станет ли лучше негру, если освободить его от власти белых? Разумеется, нет. Ему станет только хуже. Тогда уже ничто не сможет сдерживать его природные наклонности, его инфантильную, но необузданную сексуальность, его ненасытное обжорство, любовь к подачкам, неспособность воспринимать меняющийся мир, поскольку в течение целого миллиона лет его предки жили в безмятежной невинности тропиков и у него на подсознательном уровне отсутствует воображение, которое могло бы помочь ему представить мир без вечного тепла, дождей и буйной зелени, отчего и происходят все его беды. Однако еще хуже похотливое стремление негра к белой женщине, оно заканчивается появлением на свет детей с телами и аппетитами негров, со свойственным неграм стремлением к насилию и жестокости, но при этом обладающих втайне от всех умом и хитростью белого человека. Я не желаю жить в таком мире, сержант Великан, и я посвятил всю свою жизнь борьбе за то, чтобы это предотвратить. Негры и белые никогда не должны жить вместе; это может привести только к полной анархии.
Начальник тюрьмы сел на своего излюбленного конька. Великану уже не раз приходилось выслушивать эти слова, но сейчас они были произнесены с такой страстью, что он не осмелился прервать пламенную речь.
— Боже, боже, кажется, я немного увлекся. Вы пришли ко мне с докладом, а мне вздумалось читать вам лекции. Ну а вы, как человек вежливый и воспитанный, меня не остановили. Итак, вернемся к этому чудодейственному посланию, которое дарит надежду. Как оно звучит?
— Оно выражается одной фразой, — ответил Великан. — Слова послания следующие: «И придет конь бледный». Негры шепчут их друг другу.
— Должен сказать, очень необычная фраза, — признал начальник тюрьмы.
— Господин начальник тюрьмы, вы можете сказать, что все это значит? Ваши знания настолько обширны, и я подумал, вы это знаете.
— «И придет конь бледный». В этих словах есть что-то библейское, не так ли?
— Совершенно верно, господин начальник тюрьмы. Они из Священного Писания?
— Вероятно. Дайте-ка подумать... Впрочем, если я скажу вам, что означают эти слова, это повлияет на ваше собственное мнение. Я бы предпочел перед тем, как высказать свое суждение, услышать от вас, сержант Великан, что вы думаете по этому поводу. Вы человек безграничной мудрости, и вашей интуиции следует доверять. Пожалуйста, говорите. Выскажитесь до того, как на вашу точку зрения повлияют мои слова.
— Сэр, я полагаю, речь идет об этом типе, о белом парне по фамилии Богаш, которого мы прозвали Богартом. О том самом, который был убит при попытке к бегству.
— Да?
— Он оказался крепким орешком. Настоящим героем. Этот Богарт произвел на ниггеров огромное впечатление. Он не покорился им, сразился с ними на их собственной территории и одержал верх. Затем он восстал против нас. Полагаю, черномазые своими убогими умишками приняли его за посланника Господа. За ангела. И подобно тому, как Христос воскрес из мертвых, думаю, ниггеры тешат себя мыслью, что Богарт вернется с того света.