— Насколько я понимаю, это невозможно.
— Совершенно верно.
— В своем докладе вы не вдавались в подробности.
— Сэр, уверяю вас, Богарт не воскреснет из мертвых. Ни через три дня, ни через три года, ни через три тысячелетия, ни через три миллиона лет. Обещаю вам.
— Я вам верю. И думаю, вы правы. В слове «бледный» действительно звучат религиозные оттенки. Впервые оно встречается в Откровении Иоанна Богослова, в главе шестой, стихе восьмом: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним».
— Да.
— Слово «бледный», разумеется, логически ассоциируется со смертью, ибо оно отражает белый цвет кожи, когда мертвая плоть лишается притока теплой крови, становится похожей на мрамор, обызвествляется. Она холодная, а бледность является одной из характеристик холода. Снег белый, он бледный и холодный. Бледное небо — предвестник холода и ненастья. В воображении европейцев бледность нередко ассоциируется со смертью. Далее идут слова «и ад следовал за ним». Да, я могу себе представить, какое удовлетворение найдут в этой фразе из Священного Писания заключенные, люди подлые, совсем отчаявшиеся, ибо они уверены, что, когда придет конь бледный, на нем приедет смерть и тогда конь и всадник принесут ад нам и нашему скромному заведению. Так утверждает Иоанн Богослов.
Великан кивнул. Начальник тюрьмы снова пригубил портвейн. Теперь, когда он начал говорить, остановить его не было никакой возможности.
— Господин начальник тюрьмы, прошу прошения, но вам не кажется, что какой-то ниггер из Миссисипи едва ли будет читать здесь, в Фивах, Откровение Иоанна Богослова?
— Нет, конечно, однако образы самым чудодейственным способом перемешаются по литературе, человеческой памяти и воображению. Разумеется, ни один из наших подопечных не отличит Откровения от детской лошадки, но они встречались с теми, кто знаком со Священным Писанием и кто передал им не столько суть, сколько идею. Поэтому слово «бледный» в сознании негров связано с пришествием смерти, хотя они сами не знают почему.
— Да, господин начальник тюрьмы.
— Китс также был поглощен понятием «бледность» как характеристикой смерти, но он воспринимал ее в виде людей, в высшей степени одаренных и способных. "Я видел также бледных королей и рыцарей, — писал Китс — Все они были бледны, как смерть. Они кричали: "La Belle Dame sans Merci,[36] ты нас поработила!"" Итак, кто такая La Belle Dame sans Merci и каким образом она поработила бледных рыцарей?
Великану хотелось отвечать на этот вопрос не больше, чем лететь на Марс. Однако он понял, что вопрос был чисто риторический, и промолчал.
— Ну, — ответил сам себе начальник тюрьмы, — хотя различных интерпретаций множество, на мой взгляд, «прекрасная дама, не знающая пощады» — это та жуткая кляча, долг. Она требует, чтобы мы отдавали ей все, и она не знает к нам пощады. Порабощенные ею, мы сражаемся; порабощенные ею, мы умираем. Если именно так истолковать смысл этой фразы, Китс словно предсказал пришествие вооруженных людей, преисполненных чувства долга, которые захотят расправиться с нами и превратить этот маленький уголок земли в ад.
— Значит, вы отнеслись ко всему этому серьезно?
— Очень серьезно. Очень.
— В таком случае я непременно выясню, с чего все началось, что за этим стоит. Работа будет не из приятных. Возможно, по ночам вам будут слышны крики.
— Я уже привык спать под звуки криков. Порой это бывает необходимо. Возможно, наша судьба, наша жизнь будет зависеть от этих криков. Сержант Великан, делайте то, что считаете нужным. Работайте быстро, работайте беспощадно. Я не собираюсь уподобиться англичанам. Я не допущу, чтобы меня зарезали прямо в кровати, потому что я оставался слеп к знамениям. Выясните, что происходит. А тем временем я извещу доктора о том, что у нас есть подозрения о приближающихся беспорядках. Если доктор сочтет, что его работы под угрозой, он обратится за помощью к властям штата. Наша задача состоит в том, чтобы давать доктору возможность спокойно заниматься делом; поэтому наша работа является не только необходимой, но и благородной.
Глава 40
Сначала ему пришлось долго лететь на самолете. Затем он с большим трудом нашел такси. Город был убогий, грязный, напоминающий самые бедные кварталы Литтл-Рока, однако его в нескольких местах пересекали гряды невысоких холмов. Вся деловая активность в нем сводилась, кажется, к ломбардам и заведениям, торгующим пончиками, хотя в городе в достаточном количестве имелись автомойки и ресторанчики мексиканской кухни. И все же на первом месте были пончики. Эрл пришел к выводу, что очутился в пончиковой столице мира.
Наконец он добрался до цели, в еще более убогий район. Выйдя из машины, Эрл ощутил на себе лучи палящего солнца. Он оглянулся вокруг. Деловито сновали туда-сюда пешеходы. Повсюду росли пальмы, однако далеко не такие величественные, как те, что ему довелось повидать на Тихом океане; эти были какие-то сгорбленные, грязно-бурые, словно надышавшиеся автомобильных выхлопов. Казалось, от таких жалких, чахлых, скрюченных деревьев, торчащих из высушенной земли негостеприимной долины Сан-Фернандо, можно заразиться раком. Но именно здесь Хай Хупер держал свой оружейный магазин.
Вывеска в витрине гласила: «ДОМ ОРУЖИЯ ПОД АТОМНЫЕ ПАТРОНЫ 357-го КАЛИБРА!»
Эрл покачал головой. По какой-то необъяснимой причине он испытывал неприязнь ко всей Калифорнии в целом и к Лос-Анджелесу конкретно: к его бурым горам; к ощущению духоты и спертости в воздухе, как будто где-то поблизости жгли резину; к клочкам засушливой земли, выжженным среди густых кустарников, с построенными на них бунгало; к невыносимой жаре; но больше всего — к показухе.
Именно здесь снимали кино, а Эрл терпеть не мог кино, если не считать фильмов с участием Джона Уэйна и двух-трех других киноактеров, которым удавались роли героев-ковбоев. Ему так и не довелось запомнить названия этих картин.
Но во всей киноиндустрии было что-то зловещее, что наложило свой отпечаток на Лос-Анджелес, по которому сейчас пришлось проехать Эрлу, и здесь он снова столкнулся с этим. «Атомные» патроны 357-го калибра! Черт побери, это не что иное, как обычные патроны «магнум» с чуть увеличенным зарядом пороха, которые появились еще в 1935 году, но вот теперь какой-то умник пытается привязать их к атомной бомбе!
Однако именно сюда Эрл и приехал. Подхватив чемодан, он поправил шляпу и недовольно шагнул вперед. И увидел такую показуху, с какой еще никогда не сталкивался: целую пещеру оружия.
В отличие от других оружейных магазинов, где товар лежит только на витрине, здесь оружие было повсюду. На стенах были развешаны сотни револьверов, винтовок и ружей, а подняв взгляд, Эрл увидел, что кое-что поднялось еще выше и усеяло потолок. Низко нависший небесный свод был заполнен дешевыми револьверами начала века 32-го и 38-го калибров с размыкающейся рамой; судя по внешнему виду, из большинства этих раритетов стрелять было небезопасно, а то и просто физически невозможно.
— Вижу, у вас дух захватило, а? — спросил мужчина за прилавком, грузный, широкоплечий здоровяк с гладко зализанными назад волосами.
Он был опоясан ковбойским ремнем с затейливой резьбой, украшенным огромной серебряной пряжкой. На нем были ковбойские брюки защитного цвета и рубашка с цветистой надписью на груди. Голову венчала белая фетровая шляпа с широкими полями, а лицо растягивала улыбка продавца автомобильного салона.
— Должен сказать, оружия здесь достаточно, — признался Эрл.
— Вы, должно быть, Эрл Суэггер. Сразу видно, что вы сумеете сладить с любой из этих штучек.
— Да, сэр, вы совершенно правы. А вы мистер Хупер?
— Он самый, сэр. Рад с вами познакомиться. Для меня большая честь пожать руку кавалеру Почетной медали.
Он протянул руку, и Эрл крепко пожал ее.
— Вы удивитесь, узнав, кто время от времени заглядывает сюда. Представьте себе, тут на днях я мило поболтал с самим Маршем Уильямсом. Вы его знаете?
— Это тот самый, что сконструировал карабин?
— Да, причем сидя в тюрьме. Вот что значит настоящий талант. Марш Уильямс отбывал срок за убийство в Северной Каролине. Чтобы чем-то заполнить обилие свободного времени, он сосредоточил все свои мысли на оружии, в котором неплохо разбирался. Вот так он и придумал, как впихнуть полуавтоматический механизм в такое узкое пространство, чего до него не было. И вот теперь, когда уже выпущено шесть миллионов карабинов Эм-один, Марш Уильямс — национальный герой. Говорят, о нем собираются снять фильм с Джимми Стюартом в главной роли.
— Подумать только, — сказал Эрл.
— Мистер Суэггер, а вы воевали с карабином?
— Нет, мистер Хупер. Я предпочитал пистолет-пулемет. Нам приходилось много сражаться врукопашную, а для этой цели лучше всего подходит «томпсон». Скорострельная штуковина. Я ничего не имел против лишнего веса, если это компенсировалось высокой скорострельностью. Но многие ребята у нас в морской пехоте придерживались иного мнения. Эм-один показал себя отличной штуковиной.
— Подумать только, — сказал Эрл.
— Мистер Суэггер, а вы воевали с карабином?
— Нет, мистер Хупер. Я предпочитал пистолет-пулемет. Нам приходилось много сражаться врукопашную, а для этой цели лучше всего подходит «томпсон». Скорострельная штуковина. Я ничего не имел против лишнего веса, если это компенсировалось высокой скорострельностью. Но многие ребята у нас в морской пехоте придерживались иного мнения. Эм-один показал себя отличной штуковиной.
Эрл оставил при себе свое мнение о дешевом, но ненадежном и капризном карабине.
— Затем сюда заглянул мистер Джон Уэйн. Я пытаюсь уговорить его купить для съемок следующего вестерна один из наших атомных револьверов триста пятьдесят седьмого калибра. Если это получится, наш товар пойдет нарасхват. Но вы ведь пожаловали сюда не для того, чтобы поболтать о кинозвездах, мистер Суэггер?
— Вот именно, мистер Хупер. Меня интересует только тот человек, о котором я вам писал.
— Ну, как я уже ответил вам по телефону, я хорошо его знаю, и он отличный молодой парень. Он замечательный молодой парень, хотя есть в нем толика ирландской меланхолии. Но я с ним связался, передал ему ваше приглашение. Так что, может быть, он сейчас придет, а может быть, и не придет.
Самый молодой из стариков, но при этом в определенном смысле и самый старый, разумеется, опоздал. Впрочем, ненамного. Эрл увидел, как он подъехал к оружейному магазину. Мужчина вышел из дорогого английского спортивного автомобиля, ярко-красного, словно кровь, новенького и сверкающего. Он был в темных очках и ковбойской шляпе, в дорогой ковбойской куртке из оленьей кожи, наглаженных брюках, белой рубашке с перламутровыми пуговицами, повязанной тоненьким шнурком галстука. Наряд завершала пара высоких остроносых сапог ручной работы стоимостью триста долларов. Мужчина напоминал подростка, который пытается строить из себя взрослого, причем этим взрослым был Хут Гибсон[37].
Он застенчиво вошел в магазин, и Эрл сразу понял, что мужчина не принадлежит к таким людям, как Хупер, которые в присутствии посторонних словно раздуваются в размерах. Он, наоборот, как-то робко сжался, словно потерявшийся ребенок.
— Привет, Оди, — сказал Хай Хупер. — Рад, что ты заглянул. Вот этот человек приехал издалека специально для того, чтобы встретиться с тобой. Вы с ним одного поля ягоды.
Даже в темных очках Оди Райан избегал смотреть Эрлу в глаза. Похоже, на него давило присутствие владельца магазина, который был старше его годами и солиднее габаритами. Эрлу показалось, что между напускным лоском разухабистого голливудского ковбоя и бледным, скромным мальчишкой, скрывавшимся за этой внешностью, шла яростная борьба. В конце концов Оди Райан снял очки, и Эрл увидел за ними девичьи глаза, мягкие, нежные и чувственные, и поразительно красивое лицо.
С трудом верилось, что этот щуплый на вид ангелочек был одним из самых доблестных героев Второй мировой войны. На его счету числилось не меньше трехсот убитых немецких солдат. Пятьдесят из них он уложил за один бой из крупнокалиберного пулемета, установленного на башне подожженной самоходной установки, когда немцы уже готовы были ворваться на наши позиции и перебить всех оставшихся в живых. Оди Райан уничтожил всех врагов, а затем в одиночку отогнал неприятельские танки, пришедшие на поддержку пехоты. За подвиг, совершенный в тот день, он был награжден Почетной медалью, но это был лишь один из славных дней, которые он провел в Европе.
— Здравствуйте, майор Райан, — сказал Эрл. — Я Эрл Суэггер, сэр. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Оди Райан, смутившись, застенчиво улыбнулся. Он едва не прыснул со смеха, услышав напоминание о воинском звании, в котором ушел со службы в 1946 году.
— Ха, сержант, — сказал он, — вот уже пять лет никто не называл меня майором. Теперь я просто Оди. И я не сделал ничего такого, чего не сделали бы и вы, сержант, так что наше знакомство и для меня тоже большая честь.
— Полагаю, нам обоим нужно считать себя страшными счастливчиками, — заметил Эрл. — Настоящие герои домой не вернулись.
— Если бы у нас сейчас было бы что выпить, я выпил бы именно за это, потому что это самые справедливые слова, которые я слышал за последние несколько месяцев.
У него был мягкий акцент коренного техасца. Оди Райан родился и вырос в северо-западной части этого штата, в бедной большой семье без отца, с трудом сводившей концы с концами. Именно от его ружья зависело, что будет на столе. Он с малых лет научился хорошо стрелять, и на войне навыки охотника пригодились ему сполна.
— Итак, сержант, Хай сказал мне, что у вас есть какое-то заманчивое предложение, так?
— Совершенно верно, — подтвердил Эрл.
— Послушайте, ребята, — предложил Хай Хупер, — почему бы вам не пройти внутрь и не устроиться в моем кабинете?
Он провел героев войны в заднюю часть магазина, в маленькую комнату, в которой со стен таращились головы самых разных зверей. Эта комната напомнила Эрлу кабинет его отца: тот тоже был страстным охотником.
— Хай, а буйвола тебе еще не привезли? — спросил Оди.
— Нет, такие дела скоро не делаются. Несколько недель назад я вернулся из Африки, — объяснил хозяин магазина Эрлу. — Подстрелил там несколько замечательных трофеев, в том числе черного буйвола с рогами размахом восемьдесят четыре дюйма.
— Ого! — удивился Эрл.
— Да, это был один из самых счастливых моментов моей жизни. Но только послушайте, чем я горжусь перед двумя героями, удостоенными Почетной медали! Да за такое меня нужно освежевать живьем! Ну все, уже ухожу. Вам здесь никто не помешает. В ящике письменного стола есть виски и бурбон.
Он поспешно вышел.
Оди Райан, по-прежнему несколько не в себе, плеснул в свой стакан щедрую дозу бурбона и протянул бутылку Эрлу.
— Я завязал вскоре после войны, — ответил тот.
— Мне бы тоже стоило завязать, — сказал Оди. — Но если я не пью, у меня перед глазами стоят немцы.
Залпом выпив золотисто-коричневый напиток, он снова наполнил стакан.
— А я по-прежнему повсюду вижу японцев.
— Наверное, от этого никогда не удастся избавиться, вы как думаете?
— Боюсь, никогда. Такое не забывается.
— Больше всего терпеть не могу то, что всем остальным кажется, будто они хотят узнать о войне. Поэтому они задают вопросы. Но, как выясняется, никто ничего не хочет узнать. На самом деле все хотят сами рассказать вам о войне. Им известно о ней больше, чем нам.
— Мне тоже доводилось с этим сталкиваться. Порой приходится очень тяжело.
— Хуже всего здесь, в этом городе. Наверное, киноиндустрия была большой ошибкой, но поскольку я с трудом овладел грамотой, а меня тут все считают красавчиком, полагаю, мне отсюда уже никогда не вырваться. Но от всего этого дурно пахнет. Все лгут, каждый думает только о том, как бы пролезть наверх, и ради этого готов пойти на любую мерзость, черт возьми. Всем заправляют люди из Нью-Йорка, а они говорят так быстро, что и понять невозможно. Но приходится с ними дружить, иначе не будет работы. И еще надо долго ждать. Быть может, я появлюсь в большом фильме, который снимает Джон Хьюстон[38]. Сержант, вы когда-нибудь слышали о нем?
— Не припоминаю.
— Или тот, другой, Джон Форд[39]. Этих двоих я всегда путаю, никак не могу запомнить, который из них бесит меня больше. Так или иначе, это будет фильм о войне. Но только о Гражданской войне, снятый по какой-то старой книге. Разумеется, показать настоящую войну эти люди не могут. У них она получается чистенькой и героической.
— Чего на самом деле уж точно не было.
— В любом случае, сержант, мне почему-то кажется, что вам нет до кино никакого дела, не так ли?
— Если честно, я считаю все это страшной глупостью. Человек, совершивший то, что совершили вы, — и вдруг связался с этими любителями показухи!
— Если честно, это действительно страшная глупость. Мне все это до смерти надоело, но, боюсь, я навсегда завяз в этом дерьме. Так что если вы хотите что-то предложить, я вас внимательно слушаю. Мне необходимо отдохнуть от этого отдыха.
— Итак, майор Райан...
— Оди. Все зовут меня Оди. Даже мальчишка-мексиканец, который заправляет мою машину, и тот зовет меня Оди.
— Ну хорошо, Оди. Итак, Оди, не вижу никаких причин, по которым вы должны будете согласиться на мое предложение. Быть может, это еще глупее, чем кино. Возможно, эта затея даже будет стоить вам жизни, и большинству людей она покажется совершенно бессмысленной. Если честно, даже я сам точно не могу сказать, почему взялся за это, но в одном месте требуется навести порядок, а никому не хочется этого делать. Работа связана со стрельбой; стрелять надо будет много, очень много. А нам с вами прекрасно известно, что в такой игре можно все сделать правильно, не упустить из виду ни одной мелочи, и все же маленький кусочек металла отскочит от дверной ручки и попадет тебе прямо промеж глаз.