Не желает ли мистер снять домик на берегу моря?
Нет, ни в коем случае. У самого берега чересчур оживленно. Отдыхающие идут на пляж, и все такое. Нет, предпочтительнее был бы домик в сельской местности, по возможности просторный, ибо умирающий также очень любит своих собак и ему хотелось бы взять их с собой, чтобы они скрашивали его последние дни.
Итак, сотрудник агентства сделал несколько телефонных звонков и вскоре составил список из пары десятков подходящих ферм. Затем они с Эрлом, не мешкая, отправились в путь. Однако первое место не подошло, второе — тоже, и по мере продвижения все дальше на север, к границе с Алабамой, агент начинал испытывать все большее опасение, что ему придется уступить своего клиента конкурирующей фирме из Брютона, штат Алабама. Но Эрл вдруг воспылал неожиданной любовью к одному уединенному дому, к которому вела пустынная грунтовая дорога. Окрестные поля заросли травой, сарай давно нуждался в покраске, общее состояние дома оставляло желать лучшего. Агент был несколько озадачен тем, что его клиент проявил такой интерес к размеру соседнего поля: как ему показалось, у Эрла не было в этом никакой необходимости. Однако он внимательно осмотрел поле, затем отыскал местонахождение фермы на карте. Уединенная, расположенная вдали от многолюдья, она была именно тем, что хотел получить Эрл. Одним словом, выписанный чек перешел из рук в руки, и два дня спустя, когда чек был подтвержден, Эрл получил свидетельство об аренде фермы сроком на шесть месяцев.
— Надеюсь, вам с вашим отцом понравится здесь, мистер Богаш, — сказал агент.
— Не сомневаюсь, папа будет счастлив, — ответил Эрл.
Покончив с этим, следующие несколько дней он провел в подготовке. Разумеется, первым делом Эрл связался с телефонной компанией и договорился о том, чтобы на ферму провели телефон. Но потом последовали обычные закупки всего необходимого, причем Эрл следил за тем, чтобы не покупать сразу много в одном магазине. Хотя, если бы кто-нибудь присмотрелся внимательнее, этот человек удивился бы, узнав, что в каждом из десяти оружейных магазинов северо-западной Флориды и в Алабаме, в таких городах, как Брютон, Блафф-Спринг и Атмор, далее в Крествью и Милтоне и, наконец, на запад до крупного города Мобил, где было три оружейных магазина, и еще дальше до Гринвилла было продано по пять коробок полицейских патронов 38-го калибра с высокой начальной скоростью. Все остальные захватят боеприпасы с собой, но Эрл должен был сам позаботиться о себе, поэтому в каждом магазине он покупал патроны также и для длинного карабина, «винчестер» модель 71, 348-го калибра, который решил захватить с собой. Это были самые мощные патроны для охотничьего оружия, которые можно было найти в Америке. Синяк, оставленный отдачей приклада на плече, не шел ни в какое сравнение с дырой, которая образовывалась там, куда попадала пуля.
В бакалейных лавках тех же городов Эрл закупил в больших количествах упаковки бутылок кока-колы, кофе в зернах, тушенку, консервированный зеленый горошек, горчицу, кетчуп, галеты, ветчину, окорочка, а также много хлеба и молока, не говоря уже о стиральном порошке, мыле, зубной пасте, зубных щетках и, разумеется, туалетной бумаге. Там же, но в универмагах он приобрел постельное белье, одеяла, подушки. Однако лишь самый внимательный наблюдатель смог бы определить, что кто-то готовится принять прибывающую группу. Наконец Эрл сделал самую поразительную покупку: на складе списанного военного снаряжения в Пенсаколе он купил два ящика фляжек. Не американского производства, а итальянского, времен Первой мировой войны, напоминавших винные бутылки. Все фляжки были в превосходном состоянии, каждая помещалась в брезентовый чехол с лямкой.
Эрл провел два дня, закупая эти запасы и подготавливая ферму к прибытию людей, которое должно было состояться где-то через неделю. Затем он занялся другими делами: связался с Лос-Анджелесом и распорядился насчет отправки ковбойских фильмов. Эрл внимательно изучил подробные карты этого штата, а также соседнего — Миссисипи. Он старался предвидеть все. Ничего не упущено? Ничего не забыто? Эрл набрал людей, разработал план; все свои расходы он тщательно заносил в отчет, предназначавшийся для мистера Тругуда, чьи деньги Эрл расходовал бережливо, с умом. После долгих размышлений он пришел к заключению, что в его плане предусмотрены все мелочи, но тем не менее его не покидало щемящее предчувствие, что в его рассуждениях есть брешь. Черт побери, какая же?
Однако Эрл так и не смог этого определить. В конце концов ему осталось выполнить два последних дела. Первое было простым: он отправил чек и письмо в раздел частных объявлений газеты «Джорнал таймс», выходящей в Пенсаколе, распорядившись опубликовать в следующем номере некое объявление. Именно это объявление должно было предупредить всех ребят, сообщив им номер телефона Эрла, по которому тот дал бы им необходимые указания. Но последняя задача оказалась сложной.
Эрл написал письмо одному человеку, работающему в правительственном учреждении в Пенсаколе, и стал ждать. Ему не оставалось ничего другого, кроме как ждать телефонного звонка. Эрл не сомневался, что телефон рано или поздно обязательно зазвонит, потому что тот, к кому он обратился с письмом, был человек в высшей степени обязательный и свято чтил понятие долга. Этот человек мог позвонить через неделю, но позвонил на следующий день. Эрл снял трубку. После непродолжительного разговора они договорились встретиться назавтра в баре в центре Пенсаколы.
Вместо свободных охотничьих штанов и рубашки Эрл надел костюм, набриолинил волосы, начистил до блеска ботинки и туго затянул галстук, постаравшись придать себе вид человека преуспевающего и солидного.
Затем он окружными дорогами вернулся в Пенсаколу и разыскал военно-морскую базу. Как он и предполагал, у ворот стоял часовой в форме, чей вид вызвал у него раздражение. Именно люди в такой форме попортили Эрлу много крови в его молодые годы; но этот парень просто стоял в будке, одетый в белоснежный мундир, и козырял, впуская и выпуская офицеров.
Вскоре Эрл увидел человека, которому он написал письмо и который ему перезвонил. Он был одет в штатское и сидел за рулем черного кабриолета «додж» модели 1950 года. Но даже в такой одежде он оставался военным: коротко остриженные волосы, волевая линия рта, решительно вскинутый подбородок, широко расправленные плечи, прямая спина.
Эрл поехал следом за «доджем», пропустив вперед пять машин — исключительно из соображений безопасности. Он хотел убедиться, что никто за ним не следит. И за ним действительно никто не следил.
Военный моряк подъехал к условленному бару точно в назначенное время и вошел внутрь.
Эрл подождал снаружи, проверяя, что встреча произойдет без ненужных свидетелей, затем тоже прошел в бар.
Оказавшись в полумраке зала, он прищурился, чтобы глаза привыкли к темноте, и наконец увидел того, кого искал. Эрл не был близко знаком с этим человеком, и тот, узнав его, не улыбнулся. Поставив стакан, военный моряк поднялся с места, распрямляясь во весь рост.
Последний раз Эрл видел его в октябре 1942 года. В тот день моряк истекал кровью от двух пулевых ранений в кабине сбитого истребителя «уайлдкэта». Самолет был объят огнем, и японцы продолжали в него стрелять. Эрл открыл огонь по японцам, отгоняя их прочь, затем под прикрытием огня своих подбежал к самолету, который должен был вот-вот взорваться, и сказал военному моряку те же самые слова, которые повторил сейчас, в баре, девять лет спустя:
— Сынок, здесь не лучшее место, чтобы знакомиться с новыми друзьями.
— Здравствуй, комендор Суэггер, — ответил моряк. — Господи Иисусе, как же я рад тебя видеть. Знаю, что ты дослужился до первого сержанта, но для меня ты навсегда останешься комендором Суэггером.
— Если честно, сэр, — ответил Эрл, отвечая на крепкое рукопожатие таким же крепким, — это не имеет значения, потому что сейчас я просто старина Эрл. И может статься, вы перестанете радоваться, узнав, что я замыслил.
— Зная тебя, комендор, я не сомневаюсь, что это что-то из ряда вон выходящее.
Эрл улыбнулся.
— Вы правы, адмирал. Вы совершенно правы.
Глава 45
Сэм вернулся домой усталый и опустошенный. Настроение у него было хуже некуда. Забрав почту, он налил себе бурбона и удалился в свой мрачный кабинет. По всему дому звучали голоса детей. Когда-то эти звуки наполняли сердце Сэма радостью, однако в этот вечер они лишь усилили головную боль и усугубили депрессию.
Несколько часов Сэм провел на телефоне, пытаясь связаться с бывшими студентами медицинского факультета Гарвардского университета, выпуск 1928 года. Все те, кого ему удалось разыскать, к настоящему времени добились успеха в жизни. Имеющие обширную частную практику или занимающие высокие должности в престижных научных заведениях, они, разумеется, оказывались заняты слишком важными делами и не могли подойти к телефону, но когда они все же снисходили до того, чтобы ответить, их голоса звучали настолько высокомерно и надменно, что Сэму приходилось применять все свое красноречие, чтобы добиться от них хоть чего-нибудь. И всякий раз, когда он наконец куда-то попадал, выяснялось, что это тупик.
Несколько часов Сэм провел на телефоне, пытаясь связаться с бывшими студентами медицинского факультета Гарвардского университета, выпуск 1928 года. Все те, кого ему удалось разыскать, к настоящему времени добились успеха в жизни. Имеющие обширную частную практику или занимающие высокие должности в престижных научных заведениях, они, разумеется, оказывались заняты слишком важными делами и не могли подойти к телефону, но когда они все же снисходили до того, чтобы ответить, их голоса звучали настолько высокомерно и надменно, что Сэму приходилось применять все свое красноречие, чтобы добиться от них хоть чего-нибудь. И всякий раз, когда он наконец куда-то попадал, выяснялось, что это тупик.
Кто-то, но далеко не все, помнил Дэвида Стоуна; среди этих немногих еще более узкая подгруппа выражала готовность поделиться тем, что им было известно о своем бывшем однокурснике, но даже этим людям, как выяснилось, было известно о Дэвиде Стоуне только то, с чего начинал Сэм: блестящий исследователь, бескорыстный помощник обездоленных, усердный работяга, человек в высшей степени обаятельный. Женился на красивой женщине из состоятельной семьи. Детей супруги Стоуны так и не завели, поскольку знаменитый доктор постоянно находился на передовом крае медицины, творил добро по всему миру. Во время войны вел какую-то важную работу для армии. Его безвременная кончина явилась настоящей трагедией. Казалось, все врачи, словно подчиняясь какому-то неписаному кодексу чести, упрямо говорили об одном из своих только хорошее.
Тот Дэвид Стоун, которого открыл для себя Сэм, — человек, имеющий тайны, одержимый стремлением очистить мир, человек, чьи самые интимные письма жене казались фальшивыми и неискренними, человек с расшатанной психикой, состояние которой можно было считать пограничным случаем клинического сумасшествия, — этот человек существовал только для Сэма, и не было никаких указаний на то, что о нем известно еще кому бы то ни было.
Поэтому на плечах Сэма неприятной тяжестью лежала мысль о том, что он напрасно теряет время и деньги, которые придется заплатить мистеру Дейвису Тругуду за длительные междугородные телефонные разговоры. А Сэму придется выставить счет своему клиенту, ибо сам он оказался очень стеснен в средствах, ведь теперь у него не было никаких других, даже самых пустяковых дел: люди из комитета по антиамериканской деятельности хотя и потерпели поражение и вынуждены были ретироваться, тем не менее успели запятнать репутацию Сэма в глазах жителей округа.
Все это время Сэму приходилось продолжать выполнение своих общественных обязанностей, постоянно появляться на людях, хотя сердце его больше не лежало к этому. Он присутствовал на заседаниях городского совета и на собраниях Демократической партии (между первыми и вторыми не было никакого принципиального отличия, и Сэм всегда гадал, почему, черт побери, нельзя совместить одно с другим), пел в церковном хоре и оставался секретарем школьного родительского комитета, появлялся в негритянских церквях, потому что не хотел потерять голоса чернокожих избирателей, и продолжал освещать в местной газете многочисленные неблагопристойные деяния бессовестного Фебьюса Букинса, своего злополучного преемника.
И разумеется, его ни на минуту не покидала тревога.
Постоянное беспокойство стало естественным состоянием Сэма. Он дал Эрлу свое благословение, хотя и с оговоркой, и вроде бы сделал это искренне. Однако какая-то его частица осталась неубежденной, и эта самая частица, отравляя ему жизнь, вела непрестанную кампанию по подрыву всего того, что дарило Сэму радость.
Так делать нельзя.
Так делать нельзя. Нельзя во главе отряда вооруженных людей напасть на государственное учреждение, осуществляющее свою деятельность в рамках закона, и насильственным путем его уничтожить. Это подпадет под действие статей, определяющих убийство, мятеж, возможно, даже государственную измену. И неважно, какими омерзительными и продажными являются противники; совершив такое, ты станешь одним из них, а став одним из них, ты потеряешь душу.
Разобрав почту, Сэм среди обычных счетов, рекламных листовок и проспектов наткнулся на нечто неожиданное. Это было частное письмо от некоего Гарольда Э. Перкинса, проживающего в Вашингтоне, округ Колумбия.
Сэм порылся в памяти. Эти поиски не позволили обнаружить никаких ссылок на вышеозначенного Гарольда Э. Перкинса, и Сэм списал отрицательный результат либо на то, что в погоне за Дэвидом Стоуном он растерял весь свой рассудок, либо на то, что Гарольд Э. Перкинс был просто совершенно незнакомым человеком, решившим выклянчить у него немного денег.
Вскрыв конверт, Сэм обнаружил небольшую карточку, написанную от руки.
"Дорогой мистер Винсент!
Не думаю, что вы помните меня, но я являюсь, точнее, являлся до недавнего времени одним из сотрудников аппарата конгрессмена Этериджа. Именно мне старший помощник мистера Этериджа Мел Брашер поручил разыскать для вас информацию относительно доктора Дэвида Стоуна. Тогда я установил, что в архивах медицинской службы вооруженных сил на майора Стоуна нет никаких данных.
Впоследствии я оставил аппарат конгрессмена Этериджа и в настоящее время работаю секретарем в департаменте атомной энергетики, совмещая работу с учебой на вечернем отделении юридического факультета университета Джорджа Вашингтона.
Обращаюсь я к вам потому, что хочу сообщить об одной незначительной мелочи, с которой столкнулся в своей работе. Мне показалось, вам будет интересно узнать об этом. Я изучал материалы о поставке компонентов ядерного топлива из плутониевой лаборатории в Лос-Аламосе в некое учреждение в Форт-Дитрихе, штат Мэриленд. У меня нет никакой информации о Форт-Дитрихе, и я не могу представить себе, какое отношение имеет это учреждение к ядерным экспериментам, но я обратил внимание на то, что копии всех документов были направлены одному военному врачу в Фиванскую исправительную колонию, в Фивы, штат Миссисипи. Фамилию врача я не запомнил, однако определенно речь шла не о докторе Стоуне. Вообще эта подробность отложилась у меня в памяти исключительно потому, что мне в глаза бросилось необычное название Фивы. Чем больше я об этом думал, тем сильнее укреплялся в убеждении, что вас необходимо поставить в известность. Если ничего не имеете против, в ответ я тоже хочу попросить вас об одной услуге. По-моему, у мистера Брашера сложилось обо мне ошибочное мнение на основании определенных событий, произошедших в мужском туалете, после которых меня задержала полиция Капитолия. У меня даже не было возможности объяснить мистеру Брашеру это маленькое недоразумение. Мне бы хотелось попросить вас при случае замолвить за меня словечко, упомянув о той помощи, которую я вам оказал. Заранее благодарю.
С уважением, Гарольд Э. Перкинс".
Сэм попытался осмыслить новую информацию. Опять этот Форт-Дитрих! Во имя всего святого, какая такая работа ведется в этом безвестном учреждении, затерявшемся в глуши Мэриленда, что требуются поставки компонентов ядерного топлива из Лос-Аламоса? И что уже просто не лезет ни в какие ворота, почему об этом нужно ставить в известность какого-то рядового врача из забытой богом Фиванской исправительной колонии для цветных, штат Миссисипи?
— Папа!
Это была Каролина, семилетняя дочка Сэма, очаровательный ребенок, унаследовавший от матери светлые волосы и веснушки, а от отца ум и рассудительность, и притом отличающийся искрометным чувством юмора, которым не обладал ни один из родителей.
— Малыш, папа занят, — чересчур поспешно и резко ответил Сэм.
— Но этот дядя сказал, что ты должен расписаться, — не отставала девочка.
— Что?
— Подарок. Кто-то прислал тебе подарок.
— О господи, — вздохнул Сэм. — Ну кому, черт побери, пришло в голову присылать мне подарки?
— Посылка из Нового Орлеана. Из универсального магазина Скотта.
— Гм, — произнес Сэм.
Он встал и нехотя последовал за дочерью через гостиную, наполненную детьми, как своими, так и соседскими. Сотрудник службы доставки терпеливо ждал в дверях, держа в руках сверток и папку с квитанцией.
— Я к вашим услугам, сэр.
— Мистер Сэмюэль Винсент?
— Да.
— Сэр, у меня для вас заказная посылка. Она отправлена из лучшего универсального магазина Нового Орлеана. Похоже, кто-то придерживается о вас очень высокого мнения.
— Едва ли, — заметил Сэм и быстро расписался в квитанции.
На улице стоял коричневый грузовик службы доставки, один из целого парка подобных, которые работали быстрее и надежнее федеральной почты.
— Отлично, сэр, — сказал посыльный. — Вот, получите и радуйтесь.
— Благодарю вас.
Дети пришли в восторг. Для них любая посылка, как правило ассоциировавшаяся с Рождеством или днями рождения, автоматически становилась праздником. В этом пакете им доставили счастье.