Я осмотрела помещение охраны, где располагались мониторы. Там было пусто, и я временно отвела Ромашкина туда. И обратилась к Стуже:
– Борис, что вы обнаружили?
– Я и сам не знаю, но эта штука пищит! – В его подрагивавшей от волнения руке я увидела отечественный прибор нелинейной локации, вот только название его не могла точно воскресить в памяти: то ли «Онега», то ли «Омега»… – Но в инструкции написано, что при обнаружении подозрительного составляющего, например, как в нашем случае – посылки – реакция прибора должна быть иной. Вот я и не понимаю, что мне делать!
– Правильно, что не понимаете. Инструкцию надо читать целиком, а не кусками! – тоном университетского лектора пояснила я. – Этот прибор выдает погрешности в случае, если рядом с местом поиска опасных устройств находятся электронные вычислительные машины!
– Какие? – нахмурился Борис, всем своим видом пытаясь показать мне, что он лишь случайно запамятовал этот пункт.
– Как – какие?! – опешила я от очередного проявления его тугодумия.
– Ну, эти, электронные машины – это что имеется в виду? – тоном прилежного ученика задал он вопрос.
Я, признаюсь, уже не смогла скрыть выразительной мимики и даже не сразу сообразила, что ему ответить, но тут пришла помощь – неожиданно и крайне своевременно.
– Компьютер, факс и телефон на твоем столе, тупица! – весело подсказал из-за приоткрытой двери Василий, судя по всему, искренне забавляясь ситуацией.
Признаюсь, активность программиста меня порадовала, но я не могла показать это, так как он ослушался моей настоятельной рекомендации – оставаться в комнате до тех пор, пока я за ним не приду. Пришлось мне опять «включить злюку».
– Я бы не спешила так радоваться, принимая во внимание тот факт, что посылка адресована именно вам, господин Ромашкин! – осадила я его ледяным тоном, и мой подзащитный моментально захлопнул дверь. – То-то же! – Я с невозмутимым видом обернулась к Стуже: – Кто принес посылку?
– Курьер! Вот его данные! – Борис придвинул мне журнал, где имелась запись о некоем Иване Петрове.
– Ясно, – мрачно кивнула я, понимая, что интересоваться, проверяли ли его документы, глупо, – слишком уж типовыми были личные данные. – Отнесите посылку в обозначенную инструкцией комнату и вызовите представителя прописанных все в том же документе для таких случаев служб!
– Как это – отнесите?! А вдруг она от перемещения взорвется?! – По его лицу заструились крупные капли пота.
– Нет: так как ее кто-то уже нес и, естественно, тряс, и ничего не произошло! С посылкой должно было что-то произойти, только когда она оказалась бы в руках получателя, значит, ее механизм не работает по какому-то иному принципу. И вообще, мы пока не знаем, что там! – терпеливо пояснила я.
– Но мы же… подозреваем! – Стужа с трудом сглотнул.
– Прекратите истерику и марш выполнять приказ! – Мне надоели эти препирательства. День клонился к концу, пора завершать всю эту возню!
В любом случае, бомба там или нет, очевиден один факт: преступнику не помогает никто из службы безопасности банка, иначе этот человек знал бы пункты инструкции и то, что Василий окажется не первым, кто вскроет посылку. Ведь согласно заведенным правилам, вначале содержимое подобных коробок подлежит тщательному обследованию. Разумеется, если на дежурстве не такой тугодум, как уже ставший почти «родным» Борис Стужа.
В штате департамента охраны холдинга имелся даже такой редкий работник, как специалист по обезвреживанию бомб. Точнее, этого взрывотехника подключали эпизодически, на договорных условиях. Я безмерно удивилась, увидев этого парня. Он вошел в комнату с подозрительной посылкой в руках. Мы с ним уже встречались, в обычное время он исполнял обязанности личного водителя главы холдинга. Тот в данную минуту находился на землях Туманного Альбиона, под чутким присмотром господина Зоркова.
Осмотр содержимого коробки не занял много времени. Вскоре Михаил, а именно так звали взрывотехника, озвучил неутешительный вердикт:
– Неэкранируемая самодельная бомбочка…
– Радиоуправляемая через внешнее устройство? – уточнила я.
– Естественно!
– Кошмар! Все на пол! – услышав Мишины слова, выкрикнул Стужа и первым кинулся под стол.
– Встаньте и прекратите истерику! – потребовала я ледяным тоном, который отрезвляюще подействовал на охранника. Он неловко выполз из-под стола.
– Простите… А… что мы делать будем? – схватился он за голову, переводя полный ужаса взор с меня на Мишу.
– Что и полагается в подобных случаях…
– Кем полагается?! – взвизгнул Борис.
– Не кем, а чем – инструкцией! – Михаил сохранял хладнокровие. – Обезвреживать! Но я не стал бы делать этого здесь, хотя и мог бы.
– Это понятно: антенное устройство нелинейной локации может самостоятельно обезвредить бомбу, если его поднести вплотную к ней. Но именно в этом главный подвох: если ты ошибся в расчетах, тогда она рванет, – вспомнила я курс взрывотехники, прослушанный мною во времена учебы в спецотряде.
– Не перестаете меня удивлять, Евгения Максимовна! – хмыкнул Михаил.
Я улыбнулась в ответ. Щеки его слегка зарделись. Я помнила, что всегда вызывала у Мастерового подобную реакцию. Из-за этого уже почти забытого ощущения своей привлекательности мне стало по-женски приятно, но время и место для проявления личных эмоций были явно неподходящими, поэтому я сухо просила:
– Что делаем?
– Полицию, как я понимаю, подключать не следует?
– У Зоркова есть распоряжение от руководства: по возможности избежать огласки, – со вздохом ответила я.
– Тогда мы вывезем в поле коробку и чпокнем ее по-тихому, с расстояния примерно в полкилометра. Я знаю такие места, все будет в ажуре! – и Михаил показал мне сложенные в колечко «о’кей» пальцы.
– В каком таком ажуре?! – взвился Борис. – Это же бомба! – истерично взвизгнул он.
– Все пройдет согласно инструкции! Применим «Бомб рэнджер» – и всего делов!
– А это что такое? – Судя по абсолютно белому лицу, остатки самообладания стремительно покидали Бориса Стужу.
– Американский уничтожитель взрывных устройств, подрывающий радиоуправляемые ВУ на расстоянии до километра, – ответила я вместо Миши, так как уже успела заметить, что мой авторитет заметно действует на трусливого недотепу-охранника.
– Хорошо, под вашу ответственность, – с трудом выдавил он и плюхнулся без сил в свое кресло.
Конечно, мне не следовало так уж раздражаться из-за поведения Бориса. Его можно было понять: в спектр обязанностей охранника входило исключительно добросовестное исполнение роли консьержки. А тут – покушения, бомбы, взрывы… так у кого угодно поедет крыша.
– Борис, вызовете сменщика и отправляйтесь домой, вам надо отдохнуть, – мягко предложила я ему.
Он часто закивал в ответ, пробормотал, что у него впереди три выходных дня, а как раз через тридцать минут на пост заступит некий Красницев… Я, посчитав вопрос решенным, переключила внимание на Михаила.
Он проявил похвальный профессионализм. Быстро перенес бомбу в бронированный фургон, сказал, что составит полный отчет о ее утилизации, и неожиданно добавил:
– А потом я отправителем этого «подарочка» займусь! Ишь, что удумал – игрушки смертельные подбрасывать! Пусть пеняет на себя, раз уж вырвал меня из «объятий» и законного безделья в период отсутствия большого босса.
– То есть как это – отправителем? – осторожно уточнила я.
– Я же в вынужденном отпуске, пока шеф в отъезде. Курьера-то наша камера на входе засняла, и его мопед, кстати, тоже. Авось, я что-нибудь и выясню у этого парня. – Он широко улыбнулся.
– Миш, ты не знаешь всей картины, преступников, возможно, несколько, и они достаточно сильны. Это очень опасно! – предупредила я его.
– Уж не опаснее, чем бомбы обезвреживать, наверное! – Он озорно ухмыльнулся.
Я залюбовалась его привлекательным лицом. В глазах парня сверкал юношеский восторг. На вид Мише было около тридцати, но он, похоже, совсем не торопился переступать грань зрелости, за которой от этой притягательной бесшабашности не остается и следа.
– Будь осторожен, Миша!
– И ты, то есть вы, Евгения Максимовна!
С моих губ уже готова была сорваться фраза: «Для тебя – просто Женя!» Но я сдержалась, так как мое железное правило – не смешивать личное с профессиональным – было незыблемым, даже в таких, слегка критических ситуациях. Сердце мое, возможно, было бы и радо «дрогнуть», но оно уже давно закалено против подобных, полных восхищения, мужских взглядов. Хотя, признаюсь, порою и мне хотелось утонуть в них с головой. К сожалению, сейчас был совершенно неподходящий момент.
– Звони мне по этому номеру, – я быстро продиктовала ему цифры, – и, повторяю, никакой самодеятельности! Сначала разбираешься с бомбой, затем – сразу ко мне! Даже если ты что-то узнаешь об отправителе – сначала советуешься со мной. Ситуация слишком опасная, мы не имеем права бездарно спугнуть злоумышленника!
– Но я вовсе не собираюсь его «бездарно спугивать», – обиделся Миша. – У меня тоже кое-какой опыт имеется! – запальчиво добавил он.
Судя по всему, мои намеренные холодность и деловитость принесли ожидаемые плоды. Парень утратил романтические помыслы, и сейчас в его взгляде ничего, кроме мужских амбиций, не читалось.
– Вот и хорошо! – подытожила я. – Вперед! Пора действовать!
Я проводила его взглядом, переждала минуту и отправилась вызволять Ромашкина из его вынужденного заточения. В комнате было так тихо, что я, признаюсь, даже успела испугаться, но через минуту успокоилась. Мой подопечный дрых на составленных вместе стульях, что называется, без задних ног. Его взлохмаченные волосы активно наэлектризовались от синтетической поверхности обивки сидений и торчали во все стороны. Дужка очков съехала на одно ухо. Выражение его лица было умильно-радостным, как у ребенка.
– Василий, – шепотом позвала я, мягко коснувшись его плеча.
– Машуня! – сладким голоском откликнулся он, не размыкая век.
– Евгения Максимовна! – уже обычным голосом ответила я, без труда догадавшись, какое именно прекрасное видение вызвало столь умиротворенное выражение на его сонном лице.
– А… что?! – подскочил он, и стулья упали. – Где я?.. – близоруко щурясь, оглянулся он, ища свои очки.
– В холдинге, в комнате для охраны! – ответила, водружая ему на нос оправу.
– А эта, как ее… посылка, что с ней? – вспомнил он.
– Все в порядке! Уже поздно, едем домой!
Но он застыл на месте, упрямо выпятив губы.
– Так что именно произошло? Я все проспал?
– Нет, наоборот.
– А какой у нас план? Откуда еще мне ждать беды? Каковы сроки до нового покушения? Где гарантии, что вы все-все предусмотрели? – Придя в себя, он опять потребовал от меня полного отчета.
Но я не собиралась плясать под его дудку. У меня были четкие правила взаимоотношения с клиентами, и я не собиралась их менять, даже подписав контракт на охрану этого человека – живого процессора, если можно так сказать.
Я решила, что знакомить его со всеми подробностями не стоит. Оберегать Ромашкина – моя обязанность, и, если его настроенный по образцу компьютерной логики мозг не согласен с таким положением дел, ему придется как-то подключиться к моей личной «микросхеме».
– В контракте есть пункт, согласно которому я несу полную ответственность за вашу жизнь и стараюсь ее спасти. Я не имею права вмешиваться в вашу работу, а вы не имеете права мешать моей! Ваши вопросы, Василий, могут изрядно навредить, причем исключительно вам же, в том случае, если я начну на них отвечать. Поэтому позвольте каждому из нас спокойно выполнять свои обязанности и не мешать в этом другому.
– Да, но я хотел бы помочь, и я должен все знать, ведь именно меня пытаются убить?! – привел он, несомненно, веский аргумент.
– А я пытаюсь сделать все, чтобы этого не случилось! И я это сделаю, уверяю вас, если только вы, именно вы, не допустите обратного!
– Каким же это образом, позвольте уточнить?
– Своим упрямством и занудством! Едем домой, наконец. Тетушка нас не простит, если ужин остынет!
Уж не знаю, что на Ромашкина подействовало в итоге – мои ли доводы, или воспоминания о кулинарных талантах моей родственницы, но он прекратил дискуссию и позволил мне спокойно довести его до машины.
* * *Тетушка ждала нас. Об этом нам сообщили умопомрачительные запахи, доносившиеся из кухни. Едва переступив порог, Василий откровенно сглотнул голодную слюну. Моя тетя Мила все правильно поняла и без лишних расспросов захлопотала у плиты. Я, как сторонница здорового образа жизни, предпочитаю ужинать как минимум за три-четыре часа до сна. Ромашкин же, похоже, придерживался иного мнения. Он без зазрения совести слопал две порции жаркого и отправился в свою комнату отдыхать.
– Я сегодня отменно поработал, даже не стану включать комп, чтобы опять не затянуло, – пояснил он зевая. – Спасибо, я так вкусно, кажется, никогда не ел!
К моему удивлению, он троекратно расцеловался с моей тетушкой и отправился в душ. Через некоторое время он переполз на разобранный и подготовленный ко сну диван.
– Ну, как дела у мальчика? – услышав рулады храпа из комнаты гостя, спросила тетушка, и на ее лицо вернулось выражение тревоги, с которым она нас встретила.
– Нормально, как видишь, жив пока, – в духе «черных» голливудских комедий попыталась я пошутить, но тетушка обиженно сжала губы.
– Как ты можешь?! Он же совсем ребенок! Беззащитный, да еще и с разбитым сердцем! Ты просто обязана позаботиться о нем, о его безопасности! – попыталась она, видимо, воззвать к моей профессиональной совести.
Возражать ей в данный момент не было смысла.
– Делаю, что могу, – уклончиво ответила я, решив, что посвящать Милу в подробности двух покушений, с которыми мне пришлось сегодня разбираться, незачем.
– Да я не о том, – досадливо махнула она рукой. – Уж в твоих-то способностях у меня нет причин сомневаться, ясно же, что ты его спасешь…
– Спасибо, конечно, родная, но мне бы твою уверенность, – перебила я ее, поскольку никогда не позволяла ни себе, ни кому-то другому выносить преждевременные оценки моим действиям.
– Ой, прости, я говорю, не думая! – спохватилась тетушка и прикрыла рот рукой.
– Все в порядке! – я улыбнулась. – Так что тебя волнует?
– Девушка его, Маша! На парне же лица нет из-за страданий! – горестно вздохнула моя сердобольная родственница, а я мысленно вдруг возрадовалась, что наконец-то ей есть кого «сводить», кроме меня.
– Она у меня в разработке! Естественно, меня тоже заботит это совпадение – что она пропала накануне покушений на Васю.
– Да в какой такой разработке?! Ребят надо помирить! – Мила явно была в этот вечер в ударе.
– Стой, сбавь обороты, мое дело – сохранить парню жизнь, а вся эта чувственная мура – не для меня…
На минуту тетушка остановила на моем лице внимательный взгляд. Затем медленно, словно бы взвешивая каждое слово, произнесла:
– Я тебя поняла и… услышала. Ты права: в нашей семье о чувствах беспокоюсь только я! – она вновь обиженно поджала губы.
Мне стало неловко за свой суровый тон.
– Прости меня, ты же знаешь, что мне сложно переключаться на что-то постороннее, кроме работы. – Я дотронулась до рукава ее халата.
– Да это ты меня прости, – она успокаивающе похлопала меня по руке. – Ты жизнью своей рискуешь, а я к тебе пристаю не по делу. Действительно, с чувствами найдется кому разобраться… – загадочно добавила она.
– Подожди, это ты о чем? – насторожилась я.
– Это я просто так, чтобы тему закрыть. – И она мечтательно проговорила: – Вот бы эти несчастные деточки воссоединились! А может быть, мне к ней сходить, к Маше-то, поговорить с ней, как женщина с женщиной, а то – что это за слово такое: «разработка». Она же испугается и вообще к нашему мальчику не вернется! – Брови моей тетушки состроились «домиком», словно она приготовилась расплакаться.
Я немедленно решила прервать поток ее сострадания, направленный на Васю и Машу, и нарочито деловым тоном заметила:
– Ну, знаешь ли, я бы не спешила с выводами. Гражданка Свирина вполне могла участвовать в заговоре против Ромашкина!
– То есть?!
– Я имею в виду, что ее могли подослать к нему намеренно, чтобы «атаковать» или, лучше сказать, прощупать его – как бы изнутри. Поэтому сначала мы все про нее выясним, и, если верными окажутся твои предположения, я обещаю, что препятствий им чинить не стану! – Я прижала руку к груди. – Мири их тогда, сколько твоей душе угодно!
– Вот спасибо! – Лицо тетушки просияло. – Но ты уж поскорее выясни все, так хочется им помочь!
Я, конечно, отметила, что Мила упомянула о моих обязанностях как-то вскользь, словно исполнение их не грозит мне никакими опасностями и другими неприятностями. Главной ее заботой стало личное счастье постороннего нашей семье Ромашкина. Но я умолчала об этом. Тетушка посвятила практически всю свою сознательную жизнь суровой судейской профессии и, выйдя на пенсию, принялась активно наверстывать упущенные ею обычные людские эмоции, не связанные с юридической деятельностью. В любом случае, уже целых два дня она не заговаривала со мною о необходимости заводить семью, детей, и только за одно это мне хотелось поблагодарить Василия – с учетом его личной трагедии.
В доме вскоре все затихло. Я просмотрела еще раз файлы, которые мне оставил Зорков, выполнила обязательные упражнения расслабляющей гимнастики, проделала растяжки и только после этого позволила себе лечь спать.
* * *Утром я, как всегда, открыла глаза за несколько минут до звонка будильника и с удивлением обнаружила, что Василий уже проснулся. Я заглянула к нему в комнату и застала его на диване с ноутбуком на коленях, по клавиатуре которого он с заметным энтузиазмом постукивал пальцами.