– Начиная с невежественного папы, который мнит, что его устами глаголет сам Бог, до самых низовых адептов, включая инквизиторов, которые уморили до смерти многих людей, желавших читать Священное Писание по-своему, и сластолюбивых католиков, поклоняющихся идолам в виде гипсовых статуй и полагающих, что все их грехи могут быть прощены, если они заплатят церкви и пробормочут несколько молитв, ведя им счет на четках!..
– Кезия… – начала было Шарлотта, но та не слушала ее.
– И ведь Фергал не только лег в постель с католической шлюхой, – продолжала она все более пронзительным голосом. – Она не только развратница, она еще и разрывает Ирландию на части своими лживыми стихотворениями, она разжигает страсти неумных, необразованных людей, засоряя их воображение, их душу сентиментальными, плаксивыми песнями о героях, которые никогда не существовали, и битвах, которых никогда не было!
– Кезия…
– А вы хотите, чтобы я отнеслась с пониманием к тому, что он сделал, махнуть на это рукой?! Вы хотите, чтобы я…
Она осеклась из-за подступивших рыданий и потом с усилием произнесла:
– Вы хотите, чтобы я все это приняла как должное, оправдала? Сказала, что это просто человеческая слабость, которую надлежит прощать? Никогда!
Мисс Мойнихэн сжала кулаки перед собой, и белая кожа ее рук натянулась так, что под ней заблестели суставы.
– Никогда! Этого простить нельзя!!!
– Но если раскаешься в грехе, разве он все равно непростителен? – тихо спросила Шарлотта.
– Предательство простить нельзя. – Кезия высокомерно вздернула голову, но ей опять стало трудно говорить, и она с трудом прохрипела: – А он предал все. Он – отъявленный лицемер. Он совсем не тот, каким я его считала, каким он мне представлялся, каким хотел мне казаться. Он так же не лишен слабостей, как все остальные.
– Разумеется, он поступил дурно, но мне кажется, его грех один из самых понятных…
Золотые волосы Кезии казались на свету сияющим нимбом вокруг ее головы.
– Лицемерие? Обман? Ложь? Предательство всего, что он прежде защищал, и всех, кто ему верил?! – воскликнула она. – Нет, нет, это грех непростительный, это невозможно простить. Я, во всяком случае, не прощу.
Она отвернулась и снова стала смотреть в окно. Вся ее фигура была пронизана напряжением и дышала жаждой протеста и отмщения.
В споре с этой женщиной не было смысла. Дальнейшие увещевания только утвердили бы ее в непримиримости. И Шарлотта начала понимать всю глубину ненависти, на которой была замешена ирландская проблема. Эта ненависть жила в крови людей, в самом их естестве, и она не шла ни на какие уступки, не желала никаких исключений. Это чувство было сильнее семейных уз и естественного желания сохранять тепло и прелесть глубочайших связей и дружеских отношений.
Но миссис Питт все еще помнила боль разочарования, которую испытала много лет назад, узнав, как несовершенен Доминик. Ведь тогда произошла такая же история. Он был мужем ее старшей сестры Сары, и Шарлотта обожала его до безрассудства. Утрата иллюзий казалась ей в то время невыносимой, но затем она стала судить о Доминике более реально, и между ними установилось нечто вроде дружбы, основанной на нежности и прощении обид, и эти новые отношения оказались гораздо более чистыми и крепкими.
– Если вы хотите погулять в одиночестве, то вряд ли встретите кого-нибудь, кроме садовника, если пойдете в луга, – произнесла вслух миссис Питт.
– Спасибо.
Кезия даже не кивнула ей в ответ. Она стояла, плотно запахнувшись в пеньюар, словно хотела защититься от происков врагов, готовых сорвать с нее одежды.
Шарлотта вышла и закрыла за собой дверь.
Леди провели утро в написании писем, беседах и замечаниях о разнообразных привлекательных или интересных объектах искусства в доме, или в ленивом рассматривании альбомов, лежащих на столах в гостиной и будуарах. Это были собрания рисунков, картин, гравюр, силуэтов, образчиков кружев и тому подобных предметов, вызывавших восхищение или хотя бы интерес. Все эти шедевры рукоделия дам, обладавших досугом, было принято демонстрировать гостям, что давало возможность сравнить свое мастерство с умением других, получить удовольствие от этого или позаимствовать идею. Сама Эмили таким мастерством похвастаться не могла. Она просто ненавидела рукоделие и старалась заполнить свое время более полезными делами, а все эти образцы кружев и прочего были подарены ей многочисленными гостьями. Теперь же она с радостью показывала их всем желающим.
Отсутствие Кезии доставляло меньше хлопот, чем если бы она тоже явилась в гостиную. Если бы это произошло, обстановка там стала бы невыносимой. Сегодня ссора вышла бы еще скандальней.
Джентльмены возобновили обмен мнениями под умелым руководством Эйнсли. Атмосфера казалось наэлектризованной, что было неудивительно, но все же О’Дэй и Падрэг Дойл чему-то натянуто посмеялись, направляясь через холл к библиотеке. А Джек, шагая за ними с Фергалом Мойнихэном, беседовали – и, по-видимому, вполне дружелюбно.
Питт увидел Телмана, когда тот тащился через конюшенный двор. Вид у «камердинера» был угрюмый.
– Слишком много народу вокруг, – сказал он, как только подошел на безопасное расстояние к своему начальнику, так что его не могли слышать грумы и кучеры. – Я не знаю добрую половину. Это может быть кто угодно.
– Ну, большинство – это слуги, давно живущие в Эшворд-холле, – ответил Томас. Он был не в настроении потакать придирчивому Телману. – Они живут здесь годами и никакого отношения к ирландской политике не имеют. Мы должны следить за пришлыми.
– Чего вы ожидаете? – Инспектор саркастически вздернул брови. – Целую армию фениев, марширующую по аллее, с ружьями и взрывчаткой? Судя по атмосфере в доме, они только даром потеряют время. Его обитатели перестреляют друг друга без посторонней помощи.
– Так слуги болтают, да? – уточнил суперинтендант.
Телман бросил на него испепеляющий взгляд.
– Не имеет никакого смысла нападать друг на друга в самом доме, – как можно спокойнее объяснил ему Питт. – Это было бы слишком явно. Они только сделали бы из жертвы мученика и опозорили свое имя, не говоря уж о том, что угодили бы на виселицу. Ни один из присутствующих не настолько фанатичен, чтобы пойти на такой бессмысленный шаг.
– Вы так думаете? – упрямо опустив голову и сунув руки в карманы, спросил шагающий рядом фальшивый слуга.
Томас увидел в сотне футов от них садовника, идущего по тропинке на пастбище.
– Идите как следует, – быстро сказал он своему спутнику. – И выньте руки из карманов.
– Что? – уставился на него Телман.
– Предполагается, что вы камердинер, – сурово напомнил ему Питт, – так что ходите, как подобает камердинеру. Выньте руки из карманов.
Инспектор тихо выругался, но подчинился.
– Все это никчемная трата времени, – с горечью заметил он. – Нам следовало бы вернуться в Лондон и найти убийцу бедняги Денби. Вот что действительно важно. А с этими одна морока. Они все друг друга ненавидят, и даже их проклятые слуги не могут говорить друг с другом вежливо.
Он повернулся, чтобы взглянуть на шефа, и нахмурился.
– Вы знаете, что слуги еще придирчивее соблюдают положение и статус, чем их господа? – Инспектор вздохнул. – У каждого есть свои определенные обязанности; скорее все в доме полетит вверх тормашками, чем кто-то выполнит дело за кого-то другого, даже если надо всего-навсего на несколько ярдов отнести ящик с углем. Лакеи ни за что не унизятся до этого – ведь то обязанность горничной. И они будут стоять и смотреть, как бедная девушка, надрываясь, тащит ящик! И слуг так много, что просто диву даешься, как при этом соблюдается хоть какой-то порядок.
Худое, тонкогубое лицо инспектора выражало презрение.
– Мы все едим в столовой для слуг, но затем первая десятка несет свой пудинг в гостиную домоправительницы, – добавил он. – Надеюсь, вы оцените по достоинству, суперинтендант, что вас здесь считают самым нижестоящим джентльменом, поэтому я следую за другими камердинерами, строго соблюдая табель о рангах.
Это было сказано с ядовитым сарказмом.
– Я понимаю, что это вас раздражает, – ответил Питт, сунув руки в карманы, – но прошу вас помнить, для чего мы здесь. Вы, может быть, и неважный камердинер, но главное то, что вы хороший полицейский.
Телман опять выругался.
Они как раз обходили кругом здание, оглядывая подходы и укрытия, обеспечиваемые выступающими его частями и кустарником.
– Они все запираются на ночь, – инспектор резко дернул головой в сторону фасада с рядами окон, – но разницы тут большой нет. Хороший резак с алмазом – и в одну минуту можно забраться внутрь.
– Вот по этой-то причине дом каждую ночь сторожит егерь с собаками, – ответил Томас. – И местная полиция зорко следит за дорогами, а также за близлежащими полями. А штат обслуги в Эшворд-холле знает окрестности гораздо лучше, чем любой чужак.
– Вы говорили с садовником? – спросил Телман.
– Да, а также с лакеями и кучерами, грумами и мальчиками на посылках – на всякий случай, если кто-нибудь захочет войти через черный ход.
– Да, больше ничего для безопасности придумать нельзя, – согласился инспектор и искоса взглянул на своего «господина». – Но вы не думаете, что они уже пришли к какому-то соглашению?
– Не знаю, но я питаю уважение к способностям Эйнсли Гревилла. Он умеет заставить их разговаривать вежливо, а если учесть сегодняшнее утро, это большое достижение.
Телман нахмурился.
– А что случилось сегодня утром? Ваша Грейси сошла вниз, сказав, что наверху стоит ужасный крик, но не объяснила почему. Любопытная особа…
Он отвернулся, поглядывая на гравий, по которому они теперь шли, громко шаркая ногами, и продолжил:
– То мягкая, как масло, а в следующий момент появляется такое чувство, словно ты сунул руку в осиное гнездо. Очень самолюбива и чувствительна. Не могу понять, что она за человек. Но характер у нее есть, и служанка она хорошая.
– Не ошибитесь насчет Грейси, – с некоторым ядом в голосе и в то же время забавляясь, предупредил его Питт. Он знал, что его подчиненный думает о профессии слуг. – Она по-своему очень умна. А еще у нее гораздо больше практицизма, чем у вас, и уж во всяком случае, в людях она разбирается не хуже.
– Ну, не знаю, – возразил Телман. – Она сказала, что умеет читать и писать, но…
– И она действительно умеет.
– Но ведь она совсем еще девчушка!
Суперинтендант не счел необходимым возразить на это и начал подниматься по ступенькам подъезда.
– Так о чем был крик? – настойчиво вопросил инспектор, нагоняя его.
– Мисс Мойнихэн застала своего брата в постели с миссис Макгинли.
– Что?! – Телман оступился и едва не упал. – Что вы сказали?
Томас повторил.
Его «камердинеру» ничего не оставалось, как выругаться еще раз.
На ланч подали холодного фаршированного лосося, а также, на выбор, фазана в мясном соусе или зайчатину в горшочке. Кроме того, на столе была мясная запеканка, свежие овощи и молодой картофель. Скромно вошел дворецкий, который тихо сообщил Эмили, что прибыла мисс Джастина Беринг, и спросил, должен ли он пригласить ее в столовую или попросить подождать в гостиной и подать туда закуску.
– О, пожалуйста, пригласите ее к нам, – быстро ответила миссис Рэдли и оглядела сидящих за столом – удостовериться, что все ее слышали.
Лицо Пирса просветлело, и он встал из-за стола.
Юдора сжалась от ожидания. Все обернулись к двери – одни из любопытства, другие из вежливости.
Вошла молодая девушка среднего роста и очень худенькая, с точки зрения очень многих – даже слишком. У нее не было роскошных линий, которые были сейчас в моде и какими, например, отличалась Кезия, уже сидевшая в числе других за столом, но все еще очень бледная и явно расстроенная. Но что обращало на себя внимание в вошедшей, так это ее лицо. Она была темноволоса, как Айона, но черты ее лица были совсем другими. В ней не было ничего романтического, кельтского. Скорее, она походила на жительницу Средиземноморья. Лоб гладкий, линия волос надо лбом образовала совершенную дугу, глаза, опушенные густыми ресницами, выдающиеся скулы, нежный рот… И только когда она поворачивалась в профиль, становилось заметно, что нос у нее очень длинный и явно крючковатый. Это была единственная черта, которая казалась чуждой и странной, хотя в то же время она придавала всему лицу новой гостьи неповторимость и характе´рность.
– Добро пожаловать в Эшворд-холл, мисс Беринг, – тепло поприветствовала ее хозяйка. – Не хотите ли присоединиться к нам, если вы еще не ели? А может быть, вы хотите десерт? Или, по крайней мере, стакан вина?
Джастина улыбнулась, не отводя взгляда от Эмили:
– Спасибо, миссис Рэдли. Я была бы очень благодарна, если это не доставит много хлопот…
– Ну разумеется, нет. – Хозяйка кивнула дворецкому, который уже стоял у сервировочного стола с приготовленным серебряным прибором. Тот выступил вперед и накрыл стол для Джастины рядом с Юдорой и напротив Пирса.
– Могу я представить вас? – спросила Эмили. – Вы, наверное, еще не знакомы с родителями вашего будущего мужа. Мистер Эйнсли Гревилл…
Джастина повернулась к Эйнсли и вся напряглась под своим в высшей степени модным платьем из тонкой розовой шерсти. У нее могло не быть семьи, но денег и вкуса было в достатке. Платье она надела великолепное. Юная леди сделала глубокий вдох и незаметно выдохнула, словно делая неимоверное усилие над собой. Лицо у нее было бледным, хотя кожей она обладала от природы смугловатой. Наверное, Джастина устала с дороги. Для девушки, которая не может похвастаться родословной и у которой нет никаких связей в светском обществе, очевидно, вот так, внезапно встретиться с родителями жениха было немалым испытанием. Тем более что они были родовиты и богаты, а его отец еще и занимал высокое положение в правительстве. Эмили не завидовала новой гостье. Она припомнила первую встречу с кузинами и тетками своего первого мужа Джорджа, которая прошла довольно неудачно. Родители его к тому времени умерли, но это лишь затрудняло положение.
– Здравствуйте, мисс Беринг, – сказал Эйнсли после довольно длительной паузы. Он говорил медленно, почти небрежно. – Мы очень рады с вами познакомиться. Разрешите представить мою жену.
Он легонько тронул Юдору за локоть, не отводя взгляда от Джастины.
– Здравствуйте, миссис Гревилл, – ответила девушка, слегка охрипнув от волнения и закашлявшись.
Супруга министра улыбнулась. Она нервничала не меньше вновь прибывшей.
– Здравствуйте, мисс Беринг, – сказала она. – Я очень рада с вами познакомиться. Надеюсь, вы сможете задержаться подольше, чтобы мы могли получше узнать вас.
– Спасибо, – приняла приглашение Джастина.
– Ну, это, дорогая, больше зависит от миссис Рэдли, – поспешно заметил Эйнсли.
Юдора довольно сильно покраснела, и Эмили рассердилась на Гревилла. Он поставил ее в такое неловкое положение! По ее разумению, дипломату, каким она его считала, это не делало чести.
– Я уже сказала, что мы очень рады приезду мисс Беринг, – решительно вступила она в разговор. – Она будет очаровательным дополнением ко всем присутствующим, и так долго, как только пожелает.
С этими словами она улыбнулась Джастине:
– Нам как раз не хватает двух дам… да нет, по сути дела, даже трех. И вы нам очень поможете. А теперь позвольте познакомить вас с другими гостями…
И она назвала всех сидящих за столом. Фергал был любезен, хотя и холоден. Кезия вымучила из себя улыбку. Падрэг был само обаяние, а Лоркан слегка наклонил голову и сказал: «Добро пожаловать». Даже Карсон О’Дэй выразил удовольствие по поводу знакомства.
Пирс, конечно, и не думал скрывать своих чувств, и когда девушка встретилась с ним взглядом, стало ясно, что она полностью их разделяет.
Он вскочил и подставил своей избраннице стул, мягко коснувшись ее плеча, помогая ей сесть, а затем вернулся на свое место.
Все остальные гости – пожалуй, за исключением Кезии – делали над собой усилия, чтобы скрыть взаимные антипатии. Возможно, это было способом самозащиты против тех, кто понятия не имел, кто они и почему собрались вместе, а не объяснялось самым обычным побуждением сохранять видимость согласия, как это всегда бывает во время загородной светской встречи в загородной усадьбе во время долгих выходных. Если Джастина и обратила внимание на необычное множество ирландских имен, то виду не подала.
– А как вы познакомились? – вежливо осведомилась Эмили у влюбленной пары.
– Совершенно случайно, – радостно ответил Пирс.
Молодой человек явно готов был с удовольствием обсуждать все, что касается его любимой. Он не мог удержаться, чтобы все время не посматривать на нее, и каждый раз, когда это происходило, девушка слегка розовела и опускала глаза. У миссис Рэдли было, однако, отчетливое чувство, что она не смущается и что это не обычное тщеславное удовлетворение: больше было похоже, что девушка словно бы робеет перед своими будущими свекром и свекровью, сидящими рядом. Такая скромность была уместна, подобного поведения от девушки и ожидали, и она поступала так же, как любая молодая женщина на ее месте.
Эмили и сама вела бы себя таким же образом.
Все собравшиеся тем временем сделали вид, что внимательно слушают рассказ Пирса.
– Мы с друзьями выходили из театра, – воодушевленно повествовал тот. – Не помню теперь даже, что мы там смотрели – наверное, какую-нибудь пьесу Пинеро, – но у меня из головы сразу все выветрилось, как только я увидел Джастину. Она тоже уходила, с одним из моих профессоров – он блестящий ученый, читает прекрасные лекции, особенно по болезням сердца и кровообращения. Было совершенно естественно с ним заговорить, и я ухватился за эту возможность быть представленным Джастине.