Долго её искать не пришлось — она ходила неподалёку от нас и травку пощипывала.
Открыли мы дверь на кухню — да не идет наседка, копошится в земле, что-то склёвывает.
— Вчера так она прибежала сама, — сказала Аннушка. — Как только бабушка открыла дверь — сразу и прибежала.
— День уж больно хороший, — вступился я за наседку. Вот ей и не хочется заходить.
— Это правда, — согласился со мной Коля. — С наседками иногда и не такое бывает…
Начали мы её загонять в дом, да не получилось. Заволновалась наседка и с громким кудахтаньем убежала в кусты. На этот шум явился петух и начал возмущаться:
«Куд-куда! — кричит. — Куд-куда?»
Зачем, мол, вы её гоняете и что она вам такого плохого сделала?
— Ничего у нас не получится, — вздохнул Коля. — Её ловить нужно.
— Ну, это долго, — поморщился я.
И вдруг мне пришла в голову одна очень интересная мысль.
— Давайте лучше насыплем на дорожку зерна, а сверху положим петлю, — сказал я.
— Верно! — восторженно пропищала. Аннушка. — А сами в кусты запрячемся. Она примется клевать зерно, а мы дёрг за верёвочку!
— И наседка попадёт в наши руки, — подхватил было Коля, но сразу же добавил: — Правда, я в этом не очень-то уверен…
Но его последних слов я уже не слышал — так мне понравилась моя мысль.
— Принеси зерна! — командую Аннушке. — А ты, Коля, сбегай за шпагатом!
Сделали мы всё, как и задумали. Затаились в кустах, ожидаем, когда придёт наседка. Только первым подбежал петух. Разгребает лапами зерно и кур созывает: «Ко-ко-ко-ко!» (Сюда, мол, а то будет поздно!) Сбежалось кур видимо-невидимо — целых двенадцать.
Вмиг расклевали наседкино зерно.
Пришлось Аннушке ещё раз сбегать в кладовую. И снова первым подошёл петух.
— А ну уйди! — высунулась Аннушка из кустов и взмахнула рукой: — Кы-ы-шш!
От неожиданности петух взвился в воздух. И лапой зацепил петлю, сам себя поймал.
Он оказался очень сильным. Пока мы его освобождали из петли, он успел поцарапать нас с Колей своими мощными когтями. Аннушке тоже досталось крылом по голове.
Невредимой осталась одна только Наташа. Она заблаговременно влезла на дерево и теперь с восторгом наблюдала за происходящими событиями.
— Ничего не поделаешь, — снова вздохнул Коля, — придётся за наседкой гоняться, пока не поймаем.
Пришлось мне с ним согласиться.
Снова шишка
Аннушка с Колей бежали вдоль забора и громко кричали. Чтобы наседка не выскочила на улицу и не убежала в чужой огород.
Я мчался по аккуратным капустным грядкам, перепрыгивал через тыквенную и картофельную ботву. Наташа с пыхтеньем топала следом и, словно маленький бульдозер, оставляла за собой хорошо протоптанную дорожку. Ох и влетит же нам от мамы!
А впереди с истошным кудахтаньем улепётывала от нас белая наседка с хохолком на своей глупой голове.
К нашему счастью, улепётывала она недолго. Скоро мы загнали её в узкий проход между погребом и сараем. С одной стороны прохода я, с другой — Коля с Аннушкой.
А Наташа всё ещё воевала с ботвой.
— Гоните её на меня! — отдышавшись, скомандовал я. Я был уверен, что обязательно сумею поймать эту неуловимую наседку. В своё время я был вратарём футбольной команды, мне даже присвоили разряд. А здесь всего-навсего какая-то недощипанная курица!
Но я совершенно забыл о том, что курица может без моего спроса менять направление, чего не дано ни одному мячу… И когда я бросился наседке наперерез, когда мои пальцы уже касались наседкиных крыльев, она вдруг высоко взметнуась над землёй… А я с размаху стукнулся лбом об угол погреба, хорошо хоть, что он был глиняный. И вместо белого хвоста перед моими глазами заплясали малиновые молнии.
Бедная моя голова!..
Больше мы за наседкой не гонялись. Пока Аннушка прикладывала к моей голове примочки, Коля один с ней управился.
Но наседка никак не хотела садиться на остывающие яйца. Не хуже петуха вырывалась она из наших рук и отчаянным кудахтаньем сзывала на помощь своё куриное войско.
— Это у неё от испуга, — объяснил нам Коля. — С курами иногда и не такое бывает…
— Ничего, вот мы её сейчас привяжем к гнезду, пусть попробует тогда вырваться! — рассердившись, сказал я.
Так мы и сделали.
Когда возвратилась моя мама, мы уже снова играли в шахматы. Будто и не случилось ничего. Только теперь проигрывал уже я.
Похвалила мама детишек за упорство и пошла на кухню.
— Господи, что же вы наделали? — послышался вдруг ее возглас.
— Как что? — удивился я и начал объяснять маме: — Поймали наседку и посадили её на гнездо… А больше мы ни к чему и не прикасались.
— Да это же не наседка!
— Как не наседка? — изумился я.
Оказывается, это была обыкновенная курица. Такая же белая, с хохолком на голове, но не наседка.
Бедная моя голова!..
Настоящую наседку мама сама разыскала в дровяном сарайчике. Хорошо, что хоть яйца ещё не остыли.
И вот сейчас я стою в углу и грустно размышляю о том, как нескладно всё получилось…
А впрочем, здесь, в углу, не так уж и плохо. Только нужно сказать маме, чтобы принесла раскладушку.
Почтальон
В дверь постучали.
Наверное, опять Аннушка. Ох и вредный же человек совсем не даёт мне прохода с этой куриной историей! Ежеминутно стучит в дверь и, получив разрешение войти, предлагает вместо наседки посадить на яйца петуха.
Ну·погоди! Сейчас я отучу тебя стучаться.
На цыпочках подбегаю к дверям и становлюсь на четвереньки. Совсем как настоящий пёс.
Снова раздался стук. Громкий, требовательный. Но·я затаился перед дверью и не отвечаю. Только улыбаюсь до ушей, представляя, что случится с Аннушкой, если она откроет дверь, а я неожиданно затявкаю.
Двери медленно открылись.
— Гав! Гав!
— Ой! — воскликнул кто-то мужским голосом.
Поднимаю вверх глаза и вижу: на пороге стоит старенький наш почтальон и рука с сумкой у него вздрагивает. Стоит и с опаской поглядывает на меня.
Господи, ну что сегодня за день такой разнесчастный!
— Извините, пожалуйста, — сказал я, сгорая со стыда. — Я подумал, что это стучат девочки;
— Ничего, я вас понимаю, — отвечает почтальон. — Ко мне тоже недавно приехали внуки… А вы интересно придумали — тявкать, как только двери открываются, — вдруг оживился он.
— Интересно? — удивился я. — Почему интересно?
— И не спорьте со мной, я знаю лучше Вас, — настаивает почтальон. — Только у вас выходит маленькая неувязочка.
— Какая неувязочка? — Я ничего не мог понять.
— Когда вы тявкаете, обязательно старайтесь поскрести землю своей задней ногой. Ещё страшней получится… Вот попробуйте, не стесняйтесь!
— Спасибо, — отвечаю этому чудесному дедушке. — Как-нибудь в другой раз.
Сел почтальон на стул, который я ему предложил, вытер синим платочком вспотевший лоб.
— Совсем загоняли меня внуки, — пожаловался ОН. — Под каждым кустом прячусь и тявкаю, весь огород уже перерыл задней ногой. А им нравится, ещё требуют…
— Я вас очень понимаю, — с участием говорю ему. Теперь я совсем уже не стыдился того, что только минуту назад сидел под дверьми и тявкал.
— Может, выпьете чего-нибудь холодненького? — спрашиваю я. — А то на улице такая жара…
— С удовольствием выпью, — соглашается он.
Наливаю ему большущую кружку холодного компота.
Попробовал он, одобрительно кивнул своей седой головой.
— Славный компот, давно не пил такого, — похвалил он, когда в кружке ничего уже не осталось. — Очень вкусный компот готовит ваша мама!
— Это не мама, это Аннушка приготовила, — отвечаю я. — А мама только советы подавала.
— Ты смотри! — удивился почтальон. — Так вы её отблагодарите за меня, напугайте хорошенько по моему способу. Ужас как это нравится детишкам!
— Обязательно напугаю, — пообещал я. — Большое вам спасибо за науку.
А почтальон уже вспомнил о делах, начал рыться в своей бездонной сумке.
— Вам письмо, — говорит он. — С самого БАМа.
И протягивает мне толстый синий конверт.
Письмо
Настроение у всех было превосходное.
Как только я, размахивая письмом, вышел в сад, меня сразу же простили. И я был очень рад этому. Что там ни говорите, а стоять в неуютном углу пасмурной кухни — занятие не слишком весёлое.
Я с удовольствием присел на тёплую траву и с ещё большим удовольствием захрустел сочным яблоком, которое сорвал для меня воробышек Коля. Наташа сразу же вскарабкалась мне на плечи. Коля так и остался на дереве и сейчас раскачивался вместе с яблоневой веткой. Только старался поменьше шуметь, потому что Аннушка нам читала письмо от своей мамы. Громко и с выражением.
— «Здравствуйте, дорогая Аннушка и Володя!»
— «Здравствуйте, дорогая Аннушка и Володя!»
— Это ты, значит, дорогая, а я так себе, без названия, — обиженно сказал я и стряхнул с себя Наташу. — Невежливая мама у тебя, Аннушка.
— Напрасно ты так говоришь, Володя, — отвечает Аннушка. — Моя мама очень, очень хорошая. Если хочешь знать, ты у неё «уважаемый». Мама так всем своим знакомым пишет. Вот так: «Здравствуйте, дорогая Аннушка и уважаемый Володя!»
— Хорошо, — одобрил я. — Читай дальше.
Аннушка продолжала;.,
— «Пишу вам с БАМа, с самой далёкой и большой комсомольской стройки. Уже несколько дней я живу в новой гостинице, напротив новой школы-десятилетки. А до этого я несколько дней не вылезала из вездеходов да вертолётов — знакомилась с будущей трассой…
— Вот бы нам туда… — прозвучал с ветки мечтательный голос.
— «Сейчас на БАМе очень тепло. Тайга большая, звери непуганые. Людей очень много, и всё больше молодые. А машин всяких ещё больше. Жаль только, что детей пока маловато, все очень огорчаются, когда вспоминают. об этом. Зато какую школу выстроили для них! Как в самом большом городе. И тех детей, которые здесь уже есть, очень любят и балуют…
— Вот бы нам туда! — мечтательно повторил Коля.
— А что, тебе здесь плохо? — спросил я.
— Конечно, нет!.. Но там, наверное, интересней, в одной тайге чего только не увидишь. И потом… — Коля даже заёрзал на своей ветке, — и потом, интересно, чем там детей балуют.
— Да, очень интересно, — поддержала его Наташа и залезла рукой в банку с малиной, которую начала было собирать Аннушка.
— «Только баловать их почти что нечем, — словно отвечает им Аннушка. — Одно лишь печенье да конфеты продаются в магазинах. Зато когда сюда привозят свежее повидло, для детишек наступает настоящий праздник…
— Не люблю повидла! — скривилась Наташа. — Варенье намного вкуснее.
И Коля молчит: наверное, раздумывает, стоит ли ехать — такую даль ради того, чтобы тебя повидлом побаловали.
— Не мешай, пожалуйста, Наташа, — с досадой говорит Аннушка и продолжает дальше: — «Завидую Я вам, и все здешние ребятишки завидуют… Они очень интересуются, как вы живёте, какая рыба ловится в Днепре, какие звери бегают по приднепровским лесам. Меня уже дважды приглашали в местную школу, чтобы я рассказала маленьким бамовцам о Москве и о вас…»
— О нас? — радостно переспросила Наташа. — И обо мне тоже?
Я кивнул ей головой и приложил палец к губам: не мешай, мол, нам слушать!
А Аннушка продолжала:
— «В общем, хорошо здесь, весело, интересно, сразу же за посёлком можно набрать за несколько часов целое лукошко голубики. А у вас сейчас абрикосы, яблоки, малина… Ах, увидать бы хоть одну баночку самого расплохого варенья, на которое вы там, наверное, и смотреть уже не можете…» Это мама о. смородиновом варенье пишет. Правда, Володя?
— Может быть, — отвечаю я.
Что касаетс. меня, то я уже ни на какое варенье не смотрю. Надоело оно мне.
— А дальше моя мама ничего такого интересного не пишет, — сказала Аннушка. — Только, чтобы я тебя слушалась. И бабушку тоже. — Она бережно запрятала мамино письмо в кармашек сарафана.
Мы замолчали, обдумывая то, что Аннушка только что нам прочитала. Даже Наташа приумолкла.
— А сколько там людей, на этом БАМе? — наконец нарушил молчание Коля.
— На БАМе? — переспросил я. — Тысяч двадцать пять будет, об этом в газетах писали… Одних только строителей.
— Ого, как много! — воскликнул удивлённый Коля. — А вот таких, как мы, сколько будет?
— Таких, как вы, нет во всём мире, — ответил я. — Вы единственные такие.
Коля даже зарделся от смущения, но не отступает:
— Да нет же, я о тех говорю, кто тоже в третий класс перешёл. Или в четвёртый…
— Ну, о таких мне ничего не известно, — сказал я, помолчав. — Может, сто, а может, двести.
— И все они живут без варенья? — ужаснулась Наташа.
«У нас собрание…»
Окончились наши тихие, спокойные дни. А впрочем, стоит ли теперь о них жалеть?
А всё Коля виноват.
После того как Аннушка прочла нам мамино письмо, он долго ещё выспрашивал меня о БАМе, и так подробно, будто я сам только что оттуда вернулся. Особенно его интересовало то, какие детишки там живут и чем они занимаются.
Когда я спросил его, зачем ему это нужно, он ответил:
— Взрослых, которые там работают, можно каждый день увидеть по телевизору, а вот бамовских ребят я ни разу ещё не видел.
После этого он куда-то исчез.
Не было его целый день и целый вечер. Не пришёл он и на следующее утро. Молоко нам принесла его бабушка. Поставив полный бидончик на подоконник, она пожаловалась на внука:
— Как угнал Маньку-то рано утром в стадо, так до сих пор не возвратился… — Она подозрительно посмотрела на меня, будто я был виноват в том, что он куда-то исчез. Сказал, чтобы и не ждали скоро, у него в школе какие-то дела будто бы есть. А какие дела могут быть в школе, ведь там нынче каникулы… Совсем уж мальчонка от рук отбился.
Успокоил я её, сказал, что у нынешних учеников и в каникулы дел полно. Да плохо, видно, успокоил, потому что она, уходя, всё ещё продолжала ворчать:
— Все строят чего-то, ломают, носятся как угорелые, нет того, чтобы со старой бабушкой посидеть. Вот в наше-то время…
Что было в бабушкино время, я не расслышал, потому что в это время она хлопнула калиткой.
Уже роса высохла на траве, уже солнце поднялось высоко над деревьями — нет Коли! Словно корова Манька слизала его своим языком.
— Не иначе как с ним что-то стряслось, — предположил я. — Проведать бы его нужно…
— А он ещё не возвращался, — отвечает Аннушка. — Я уже была у него дома.
Только перед самым обедом появился Коля. И привёл с собой целую толпу мальчишек и девчонок из своего класса. Они попросили Аннушку показать им мамино письмо.
Каждый брал это· письмо в руки, внимательно его читал и молча передавал другому.
Коля стоял в сторонке и загадочно улыбался.
— Ты не можешь мне объяснить, что всё это значит? — спросил я у него.
— Да ничего, — успокоил он меня. — Просто всем интересно, как живут на БАМе ребятишки.
Но было видно, что он чего-то не договаривает.
А дети всё читали и перечитывали письмо. Наверное, никак не могли поверить, что где-то в нашей стране, и не просто где-нибудь, а на самом БАМе, живут ребятишки, которым не хватает варенья.
Под вечер Коля привёл с собой двух вожатых из старших классов. И они снова принялись читать Аннушкино письмо.
На другое утро вместе с классом пришла и учительница, Вера Николаевна. Уходя, они попросили меня, чтобы я разрешил им взять с собой и Аннушку. Вместе с письмом.
Я тоже хотел отправиться вместе с ними, но какой-то рыжий мальчишка строго сказал:
— Нельзя вам. У нас будет собрание.
— Тогда зачем же вы берёте с собой Аннушку? Она же не из вашего класса и даже не из вашей школы.
— У нас дело есть, — снисходительно объяснил мне рыжий, и мне почему-то захотелось хорошенько потрепать его огненный чубчик. — А Аннушка нам очень нужна.
Вот и всё, что он мне сказал. Но зачем им нужна Аннушка?
«Расскажу секрет по секрету…»
Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сделал свои домашние дела и сидел с книгой перед телевизором.
— Ну расскажи, о чём вы там говорили, — убавив звук, поинтересовался я.
— Да так, ни о чём, — уклончиво ответила она.
— А всё-таки о чём? — продолжал я допытываться.
Будто и не расслышала меня Аннушка, на телевизор смотрит. Словно больше всего на свете её интересует какой-то хор. А звук-то ведь выключен!
— Не хочешь говорить, и не надо, — сказал я.
А самому стало немного обидно. Всё же не какие-нибудь мы чужие. Но только чуть-чуть обидно. А больше смешно. Подумать только, совсем ещё маленькая, или, как говорит моя мама, два вершка от горшка, а надо же сидит с таким загадочным видом, будто знает самую важную в мире тайну… Ладно, и я тоже так буду.
Сижу, на телевизор поглядываю, подсчитываю про себя, сколько же будет от горшка два вершка, если всё перевести в сантиметры. И одновременно изображаю на лице печаль и муку горькую.
Сидим молчим. Друг на друга не смотрим. Только исподтишка поглядываем.
Первой не выдержала Аннушка. Наверное, очень уж жалко ей меня стало. Потому что говорит:
— Ты, пожалуйста, не обижайся, Володя, — и виновато посмотрела мне в глаза. — Но я совсем-совсем не имею права никому ничего говорить, даже тебе. Это очень страшный секрет!
— А я тебя и не спрашиваю ни о чём, — равнодушно отвечаю я и раскрываю книгу. — Молчи, пожалуйста, сколько тебе угодно, меня ваши секреты ни капельки не интересуют.
— Почему? А вдруг мы что-то очень важное решили? — обиженно спросила Аннушка.
Она ожидала, наверное, похвалы, но я ещё большую грусть изобразил на своём лице. Даже горькую слезу хотел пустить из глаз. Да жалко, луковицы рядом не было.