Факты сознания дают общезначимое основание для этого мировоззрения. Оно неопровержимо, как метафизическое сознание героической личности: оно всегда будет сопутствовать величию деятельной натуры.
Но оно не в силах определить и обосновать свой принцип с научной общезначимостью. И вот здесь принимается за свое дело вечно беспокойная диалектика, переходящая от возможности к возможности, но неспособная разрешить свою задачу. Сознательная воля, проявляющаяся в семье, праве, государстве, была разложена римскими мыслителями на понятия, источник которых стали, наконец, усматривать в прирожденных задатках человеческой души. В недоступном и недоказуемом создан был оплот житейской мудрости. Закономерность правил жизни получила обоснование в нативистических предпосылках, которые сами не могут быть усмотрены иначе, как из наблюдений над порядком жизни и над всеобщностью этого порядка (consensus gentium). Это обоснование представляет собою логический круг. Так создала римская философия жизни свой идеализм личности. Христианское сознание, идя этим путем, утвердило трансцендентность духа и независимость его от порядка природы. Но ведь это только символическое выражение опыта воли, проявляющейся в самопожертвовании, в победе над природной ограниченностью, в добровольной смерти, это символ желанья жить во имя осуществления духовной правды. Идеал святости достоверен в себе, но не может стать достоянием логического сознания. Кант и трансцендентальная философия задались целью определить и возвысить до общезначимости эту идеальную волю. Безусловное было противоставлено мировому порядку как высшая норма и как высшая ценность. Попытка не удалась. Но она вновь ожила во французском идеализме личности, от МэндеБирана и вплоть до Бергсона, в идеалистической форме прагматизма, как он был выражен Джемсом и близкими ему в духе мыслителями, в великих трансцендентальных течениях немецкой мысли. Твердыня безусловного несокрушима; изменяется только его форма и его обоснование. Сила ее в жизнеощущении действующего человека, который требует устойчивой нормы для своей целеполагающей воли.
Шиллер – поэт этого идеализма свободы, а Карлейль – его пророк и историк:
V. Объективный идеализм
Уклоняющиеся от обоих вышеописанных типов системы образуют связное единство. Они составляют основную массу всей метафизики, проходят через всю историю философии, и их тесная связь с великими родственными проявлениями веры и искусства указывает на то, что источник их в мировоззрении, проникающем религии, художественное творчество и метафизическое мышление.
1Обозначу границы, в пределах которых встречается в метафизике этот тип. Ни натурализм, ни идеализм свободы не представляет центральной массы философских систем. Ксенофан, Гераклит, Парменид и их последователи, стоическая система, Джордано Бруно, Спиноза, Шефтсбери, Гердер, Гете, Шеллинг, Гегель, Шопенгауэр и Шлейермахер, – все эти системы обнаруживают явную принадлежность к одному общему типу, резко отличающемуся от обоих, нами описанных. Между собою они связаны взаимной зависимостью и определеннейшим сознанием внутреннего родства. Стоя сознавала свою зависимость от Гераклита; Джордано Бруно широко воспользовался основными понятиями стоической доктрины; Спиноза обусловлен ученьем Стои и тем кругом философских представлений, среди которых работала мысль Джордано Бруно. В Лейбнице, в противоположность застывшему в неподвижности монизму Спинозы, находит совершеннейшее выражение самосознание Возрождения. После упразднения субстанциальных форм не осталось ничего реального, что бы отделяло единство божественного начала от ограниченности существ; мир это – проявление Бога; в нем Он претворился в безграничное многообразие; все единичное отражает в себе мироздание. Таковы так же основы философского сознания Лейбница. Хотя в зависимости от современного ему уровня понятия он и придал Божеству индивидуальное существование, хотя, находясь под влиянием теологических учений, он и выдвинул чисто теологические стороны бытия Бога, – но основной чертой его мировоззрения надо признать панэнтеизм, и новая великая идея его системы выразилась в построении вселенной как единого целого, каждая часть которого определяется идеальной связью смысла всего целого. Его система обусловлена исканием смысла и значения вселенной. Ближе всего по духу к нему Шефтсбери, на котором сказалось влияние Стои и Джордано Бруно. Великие представители объективного идеализма в Германии находятся в сфере влияния Лейбница; пробуждение немецкой поэзии сделало их наследниками учения Шефтсбери, проникших в Германию через посредство Гердера и Гете. Их связь со Спинозой, отчасти непосредственная, отчасти опосредствованная предыдущим литературным движением, доказана и может быть прослежена и в более широкой исторической перспективе. Итак, эти системы связаны таким же тесным историческим единством, как и системы натурализма и идеализма свободы.
В них постоянно самым решительным образом подчеркивалась их противоположность другим двум типам. Как сурово относится Гераклит к популярным материалистическим учениям! Как резко отличается учение Стои от Эпикурейского сенсуализма! Но Стоя в то же время сознает свое отпадение и от Платона и Аристотеля, выразившееся в возрождении гилозоизма. Джордано Бруно с беспримерной страстностью боролся со всеми формами христианского миропонимания и христианских жизненных идеалов. Той же страстностью проникнуты и сопровождающая логические доказательства примечания Спинозы в его «Этике», представляющие свободные излияния душевного настроения. Шеллинг и Гегель выпускают памфлеты и манифесты, направленные против идеализма свободы, особенно против Канта, Фихте и Якоби, как представителей рассудочной философии. И критика нравственных учений Шлейермахера, если исключить из нее нападки на Шопенгауэра, по существу своему представляет полемику против сенсуалистической морали и против ограниченности дуалистической этики Канта и Фихте во имя объективного идеализма.
Если, следуя этим указаниям, продолжить сравнение, выяснится внутренняя родственность, единство этой группы и общность структуры, связывающая их в единство типа мировоззрения. Единство положений, составляющих структуру этого типа, объемлет гносеологически-методическое отношение сознания, метафизическую формулу, заключающую различные возможности метафизического строительства, и принцип порядка жизни.
2В первом из трех мировоззрений гносеологически-методическое отношение сознания к мировой загадке проявлялось в восхождении от познания единообразия физического мира к обобщениям, подчиняющим этой внешней механической закономерности также и духовные явления. Идеализм свободы, наоборот, открыл в фактах сознания точку опоры для общезначимого разрешения мировых проблем; он стремился утвердить совокупность неразложимых далее общих определений сознания, которые бы самопроизвольной силой претворяли материю внешней действительности в систему жизни и в мировоззрение. От обоих этих типов резко отличается третий своими гносеологически-методическими приемами. Их можно вскрыть и у Гераклита, и у Стои, у Джордано Бруно, как у Спинозы, у Шефтсбери, как у Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра и Шлейермахера. Они обусловлены жизнеощущением этих мыслителей. Мы называем созерцательным, наглядным, эстетическим, или художественным такое отношение, когда субъект его как бы отдыхает от работы естественнонаучного познания и от деятельности, определяющейся связью между нашими потребностями, возникающими в силу их целями и их осуществлением. Это созерцательное отношение расширяет жизнь чувства, первоначально ограниченную чисто личным объемом жизненного богатства, ценности и счастья, до своего рода универсальной симпатии. Благодаря расширению, растворению нашего я в универсальной симпатии, мы наполняем всю действительность ценностями, переживаемыми нами, действиями, выражающими нашу сущность, верховными идеалами истины, добра и красоты. Мы находим в действительности отголосок тех настроений, которые она в нас пробуждает. И по мере того, как наше чувство жизни расширяется до сознания единосущности со всеми явлениями действительности, – повышается радость жизни, растет сознание собственной силы. При такой настроенности души индивидуум сознает свою связь с божественным всеединством вещей, чувствует себя родным всему включенному в это единство. Никто не выразил это настроение так ярко, как Гете. Он воспевает счастье «чувствовать природу, наслаждаться ею». «Ты в глубину ее, как в душу друга, мне дал с восторгом заглянуть». «Ты дал мне хоровод живого в движеньи непрерывном ощутить и научил меня в водах, в лесах, в эфире родную душу брата узнавать».
Это жизнеощущение находит во вселенской гармонии разрешение всех противоречий жизни. Трагичное сознание нестройности бытия, пессимизм, юмор, подмечающий ограниченность и давящую скованность явлений и все же прозревающий в глубине их победу идеального, – все это ступени, по которым совершается восхождение духа к созерцанию вселенского единства бытия и ценностей.
Этот объективный идеализм постоянно верен основным своим принципам. Он не подчиняет единичное и случайное единообразию сходного, – но обозревает связь частей в целом, утверждая единство жизни и связь мира.
История сохранила нам память о Гераклите как о первом из мыслителей этого типа, осознавшем метод своей философской работы. Мудрым взором он оценил своеобразие созерцательного мышления и ясно выразил его отличие от персонифицирующей веры, от чувственного восприятия, которому он отказывает в значении самостоятельного орудия, и от научного познания природы. Предметом размышления философа является то, что всегда, повсюду, неизменно окружает его, в чем он открывает одни и те же черты. Его взор устремлен на то, что с нами становится. Гераклит этим дал гениальное определение того глубокомыслия, в силу которого явления природы, мимо которых проходит толпа, для истинного философа становятся источником удивления и долгих размышлений. Это созерцательное отношение открыло Гераклиту вселенную в непрерывном единстве, – как поток движения и преходимости всего сущего, подчиненного однако разумному порядку. Трагизм неустанного убегания времени, в котором мелькает, возникая и исчезая, настоящее, разрешается в сознании неизменной правильности порядка вселенной.
В учении Стои тоже господствует идея мира как целого, в котором все единичное является частью, связанной с целым силой объединяющего начала. Она отказалась от подчинения многообразия явлений отвлеченным единствам понятий, господствовавшего в системе Платона и Аристотеля; в ее учении логическое отношение единичного к общему заменено органическим принципом связи между целым и составляющими его частями: это то понимание, которое, как усмотрение внутренней целесообразности органического, Кант глубоко верно сблизил с эстетической формой созерцания.
После падения схоластической силлогистики и систематики, пользовавшихся субстанциальными формами для обоснования трансцендентного мира в угоду христианской теологии, в эпоху перехода от средневековья к новой истории, эти категории мировоззрения снова возродились: целое и его части, индивидуальность этих частей вплоть до самых мельчайших из них стали опять основными принципами метафизики. Уже у Николая Кузанского мы встречаем эту чисто эстетическую концепцию вселенной, по которой единичное в своей связности с целым отражает в себе все мироздание. Спиноза великий представитель этого учения о единой вселенной; и мировоззрение Лейбница выросло из этого же настроения, несмотря на его понятие Бога, связанное с теологическими тенденциями и обоснованное монадологией. А Шеллинг, Шопенгауэр и Шлейермахер всего полнее осознали гносеологическое интеллектуальное созерцание Шеллинга; освобожденное от воли созерцательноэстетическое воззрение Шопенгауэра, в котором субъект, не будучи уже принужден следовать в усмотрении связи вещей указаниям закона достаточного основания, вскрывает существенное в явлении; наконец, религия Шлейермахера, как созерцание и чувство вселенной, – все эти формы выражают разные стороны того же мировоззрения, присущего этому типу мировоззрения.
3Это мировоззрение определяет общую метафизическую формулу для всего этого класса систем. Все явления даны нам двояко; с одной стороны, они даны нам во внешнем восприятии как чувственные предметы, и как таковые они объединены физической связью, но, с другой стороны, они обнаруживают ту связь живого единства, которую открывает нам углубление в собственный внутренний мир. Это – принцип единосущности всех частей вселенной с божественным основанием и между собою. Он соответствует настроению мировой симпатии, познающей в действительном, пространственно ограниченном повсеместное присутствие божества. Это признание единосущности является основной метафизической посылкой религии Индусов, Греков и Германцев, и из нее метафизика выводит имманентность всего единичного, как части, общему основанию мира и имманентность всех ценностей общему единству значения, составляющему смысл мира. Созерцанию, интуиции, в которых переживается жизнь целого, открывается во внешней данности явления внутренняя, живая, божественная связь единства. Наконец, из этого отношения к миру обыкновенно вытекает детерминизм; единичное обусловлено целым, и связь явлений понимается как внутреннее предопределение, какой бы смысл ей ни придавался в остальном.
4Как религия, так и поэзия и метафизика только символически выражают природу мирового единства, заключенного в формуле объективного идеализма. Оно оказывается непознаваемым. Метафизика берет отдельные черты живой сущности субъекта, единства живой личности и их проецирует, как единство связи, в безграничность мироздания. Возникает беспокойная диалектика, восходящая от системы к системе, пока не исчерпаны все возможности, пока не познана неразрешимость проблемы.
Разум или воля – основание мира? Если мы определим его как мышление, то необходима воля для возникновения чего-либо. Если видеть в нем волю, то надо принять, как предпосылку, целеполагающее мышление. Но воля и мышление не выводимы одна из другого. Здесь предел логического мышления об основе мира, и мистике предоставляется отразить ее живую сущность.
Если основание мира мыслится как личное начало, то эта метафора требует конкретных определений, ее ограничивающих. Но все эти определения исчезают, когда мы привносим идею бесконечного: остается непостижимое, непознаваемое, остается мрак мистического. Если это основание мы усматриваем в сознании, то оно подпадет под противоположность объекта и субъекта; но бессознательное не может стать источником сознания как высшего; мы снова пред лицом непостижимого. Мы не можем понять, как единое обращается в множественность, вечное в преходящее: логически это непостижимо. Магическая формула тождества не делает более понятным отношение бытия и мышления, протяженности и мысли. Итак, и от этих метафизических систем остается только особая настроенность души, особое мировоззрение. В стихах Гете это мировоззрение нашло совершеннейшее выражение.
Перевел С .О. Гессен1
Речь на философском конгрессе в Болонье, произнесенная 10 апреля 1911 г.
2
Речь, произнесенная на философском конгрессе в Болонье, 6 апр. 1911 г.
3
Здесь дана с сокращениями первая глава первого тома «Weltanschauungslehre».
4
Dial. §1, Zusatz.
5
De an. I, 1, с. 403 и 29.
6
Kr. d. r. Erf. т. II, с. 221 и сл.
7
F. I. Schmidt «Grundzüge der konstitutiven Erfahrungsphilosophie, с. 71.
8
Avenarius «Kr. d. r. Erf.», I, c. X.
9
Willy «Die Krisis in der Psychologie», c. 2.
10
Dial. §292.
11
Log. (W W. III, с 110).
12
Encycl. I, §81, Zus. 2 (W W. VI, с 167).
13
Ib. § 13 (W W. VI, с. 21).
14
Первая глава из книги Э. Маха «Познание и Заблуждение». Прим. перев.
15
В хороших фонографах можно узнать тембр голоса друзей, но собственный голос имеет чуждый тембр, ибо нет резонанса головы.
16
В 83-м письме к немецкой принцессе Эйлер показал, как смешно и противоречит всему повседневному опыту, когда между собственным телом и собственной психикой не признают никакой более тесной связи, чем между каким угодно телом и какой угодно психикой.
17
Примечание переводчика. Не находя в русском языке подходящего слова для точного и дословного перевода немецкого термина «der Befund», мы обратились за советом к самому автору книги, Э. Маху, на что он ответил любезным письмом, в котором он между прочим пишет следующее: «… Словом «Befund» я назвал то, что мы находим в каком-нибудь специальном случае, когда мы просто вглядываемся или вслушиваемся в что-либо, прикасаемся к чему-либо, а также при более подробном и даже более трудном исследовании. Я нахожу, например, что лист зеленого цвета, что равноугольный треугольник есть также равносторонний треугольник, что цинк растворяется в разведенной серной кислоте, что свинец пластичен, что он при нагревании плавится и т. д. Таким образом, под словом «Befund» никак нельзя подразумевать того, что философ в совершенно общей форме называет словом «данное» или, «непосредственно данное», а только то, что именно и составляет основу или содержание специального суждения. Можно вместо слова «Befund» сказать также «интеллектуальное переживание» (intellektuelles Erlebnis). Der Befund может явиться также результатом внутреннего созерцания, когда я, например, замечаю, что мысль об определенном доме напоминает мне о том что я, пережил в нем. Я надеюсь, что сказанное поможет Вам найти для перевода соответствующее русское слово…».