— Теперь я женщина и ты не можешь пихать меня при встрече.
Тоша озадаченно оглядел меня и, явно не заметив перемен, пообещал:
— Когда стану мужчиной, тоже тебе что-нибудь запрещу.
Я беспечно тряхнула хвостом и весь день очень радовалась своему новому положению и старалась вести себя как подобает взрослой женщине.
А на следующий день Антон при встрече пихнул меня плечом сильнее обычного и вместо «привет» сказал:
— Никакая ты не женщина, а всего лишь девушка! Женщиной тебя может сделать только мужчина… — Он прищурил хитрые глаза и добавил, как само собой разумеющееся: — Догадываешься, наверное, кто из нас станет когда-нибудь мужчиной!
В тот момент у него было такое самодовольное и красивое лицо, у меня даже дух захватило.
Каникулы — это ад. Школьные дни — тоже ад. Вся разница в том, что дома я сижу одна, а в школу хожу с надеждой. И это не одна из моих двенадцати подруг, отнюдь.
Все дни напролет я проторчала у телика. Только пару раз сходила с подружками погулять, правильнее сказать, прошлась по магазинам. Именно такие прогулки у многих девочек. Петров звонил, но я всегда была очень занята просмотром очередной рекламы по телевизору. А сегодня, в последний день каникул…
Я посмотрела на стенные часы. Маленькая и большая стрелки замерли на семи вечера.
В дверь позвонили.
Пунктуальный, однако!
Мама пригласила «сотрудника». Того самого. Я думала, она никогда нас не познакомит.
По случаю встречи с маминым «сотрудником» я приоделась. Выйти к нему в полосатой майке и моих тапках-собаках явно не годилось.
Поэтому на кухню, где был накрыт стол, я вошла — нет, не в платье, сперва, конечно, собиралась в нем, но передумала. Еще не хватало, чтобы этот «сотрудник» подумал, будто я для него старалась. На мне джинсы и малиновая водолазка.
Мама при параде, черное обтягивающее платье, туфли на каблуке. Господи, да у них все серьезно…
А вот и сам гость.
Мне кажется, я улыбаюсь… или думаю, что улыбаюсь.
— Добрый вечер, — произнес он низким баритоном.
На столе огромный букет орхидей. У меня по спине поползли мурашки. Мужчина возле стола в белой рубашке, галстуке и пиджаке очень недурен собой. У него коротко стриженные светлые волосы, яркие голубые глаза, ровные белые зубы и такая очаровательная улыбка.
Мама нас представила друг другу.
Дмитрий Александрович спросил, как у меня дела.
А я и сама не знаю, как! Если он будет жить с нами, вообще трудно представить мои дела.
Интересно, у него есть своя квартира?
— Вероника! — ошеломленно уставилась на меня мама.
— Что?
Дмитрий Александрович улыбнулся:
— Да, у меня есть квартира. Прописка, все дела. Женат не был. Внебрачных детей не имею. Судимостей тоже.
О боже! Сказала вслух? Вот идиотка!
— Простите, — выдохнула я, испуганно глядя то на него, то на маму.
Меня простили. Мы сели за стол.
И самое удивительное, все прошло хорошо!
Дмитрий Александрович позволил называть его просто Димой, о школе не расспрашивал, как обычно любят взрослые. Даже признался, что был главным двоечником в свое время. А мама укоризненно на него посмотрела и сказала:
— Ники, это редкий случай, когда двоечники делают хорошую карьеру. Дима — исключение из правил.
Мама, наверное, перепугалась, что я забью на учебу. Забавно. Да мне и делать нечего, кроме как учиться.
Весь ужин мне хотелось задать им один вопрос, но осмелилась я, лишь когда Дима уже уходил.
— Вы поженитесь? — спросила я.
Они переглянулись. Мама растерянно пожала плечами, а Дима сказал:
— Да, летом, сразу после твоего выпуска. — И умолк.
Они напряженно смотрели на меня и ждали.
— Отлично, — кивнула я и, поскольку они продолжали молчать, добавила: — Пусть будут черные голуби с белыми крыльями, ладно?!
Мама обняла меня, пообещав:
— Ну конечно, милая!
Дима не понял, но тоже утвердительно кивнул.
Я ушла к себе в комнату, чтобы не мешать им прощаться.
Черные голуби с белыми крыльями…
Мы с Антоном придумали, будто такие голуби на свадьбе символизируют прошлое, а белые крылья у них, потому что отпускаешь это прошлое добровольно, как бы ни было сложно, чтобы начать новую счастливую жизнь.
Когда мы рассказали об этом нашим мамам, они заявили, что мы дурилки. А еще добавили: «На вашу свадьбу обязательно будут два голубя».
Завтра в школу. Увижу Его.
За стеклом на полочке в разноцветном свете гирлянды поблескивает ветвь кораллов, Антон сорвал их для меня в море. Прежде каникулы никогда не были такими невыносимо скучными…
В восьмом классе на зимние каникулы мамы повезли нас в Египет. Из зимы в лето — поистине незабываемо.
Целую неделю мы купались в море, загорали, фоткались и, конечно, объедались всякими сладостями. Помнится, я даже поправилась.
В ночь перед отъездом мы пошли на море и купались голышом. Там такая темень, ничегошеньки не видно! Вода теплая-теплая, а воздух пропитан ароматом каких-то сладких цветов.
Утром завтракали в номере, нам принесли сок, булочки, фрукты.
— Ну как вы искупались? — спросила моя мама.
— Здорово, — прокомментировала я.
Антон молчал-молчал, а потом как выдал:
— Да-а, не хотел бы я себе такие сисички, как у Ник.
Тетя Оля даже подавилась. А моя мама потрепала его по волосам и заверила:
— Не беспокойся, у тебя таких не будет.
И тогда я впервые задумалась, что Антон может по-настоящему нуждаться в мужском общении. Ведь странно обсуждать меня — со мной же? Мне доводилось слышать пацановские разговорчики, от которых уши вянут, но Тоша… он же совсем другой! Или нет?
Я мудро промолчала, не сказав, чего не хочу себе такого, что есть у него.
Но позже, в ванне, долго разглядывала себя в зеркале. И поняла! А ведь неплохо! Да и парни постарше засматриваются.
Когда мы только приехали в Египет, в аэропорту один блондинчик просто пожирал меня глазами. Я сказала маме с тетей Олей, что он симпатичный, а Тоша потом всю дорогу до отеля всякие гадости про него придумывал, на какое животное тот похож, и вообще, вел себя как настоящий дурак.
Тетя Оля ему тогда улыбнулась:
— Не ревнуй, не ревнуй.
Глава 7 Я тебя люблю
День святого Валентина придуман для того, чтобы уязвить тех, у кого нет любви. Праздник-насмешка.
Не понимаю, чему все радуются? Хотя нет, понимаю. Ведь сегодня день надежды, день ожидания…
Надежда — штука странная. Кажется, она абсолютно не умеет заглядывать в будущее и прогнозировать. Тупо втемяшит себе, что все будет хорошо, и живет радостно. А потом Реальность ее убивает. Не сразу, в самую последнюю очередь, а все оттого, что даже жестокой и холодной Реальности жаль наивную Надежду. Щадит-щадит, а потом быстренько, чтоб бедняга не мучилась, душит во сне или сразу — бах, выстрел в бóшку, и готово.
Сегодня девчонки носятся по коридорам с воздушными шариками, разноцветными сердечками из картона, мягкими игрушками.
Антону кто-то прислал валентинку. Я видела, потому что есть прекрасная традиция приносить и раздавать открытки прямо во время уроков.
Тоша открыл красное блестящее сердечко и, пробежав глазами текст, улыбнулся.
А мне вдруг стало так трудно дышать, я начала задыхаться.
Дежурная, прежде чем уйти, положила передо мной на парту валентинку — огромное красное сердце. Я не могла протянуть к нему руку, чтобы открыть, меня всю трясло. Так и сидела перед открыткой, глядя в одну точку, пока не закончился урок.
На перемене я пошла в заброшенное крыло школы, где раньше учились первоклассники, а сейчас временами шел ремонт.
Помню, как мы с Тошей маленькими сидели на длинных скамейках возле окон с решетками. После ветрянки у нас остались одинаковые отметины в виде маленьких слезинок. У меня под правым глазом, а у него под левым. Когда мы устраивались друг напротив друга, Тоша говорил, что наши слезки общаются на своем, известном только им, языке ветрянки. И всякий раз, когда кто-то из нас останавливал взгляд на беленькой слезинке, мы понимающе улыбались.
Должно быть, со стороны мы выглядели забавно.
Валентинку мне прислал Петров. Размашисто написал: «Я тебя люблю».
Три слова — иногда это так много. Иногда они означают целый мир.
Антон однажды мне их сказал.
А я сказала на одно слово меньше… те самые ДВА.
В тот осенний день красные и желтые листья летали на ветру. Мы с Антоном ходили уже в десятый класс.
В парке почти никого не было. Небо походило на сине-серый мрамор, солнце то показывалось из-за огромных туч, то пряталось, и становилось темно. Ветер яростно срывал с деревьев листву.
Мы с Тошей шли миллион раз исхоженными нами дорожкам, болтали… Вообще-то болтала больше я, он на удивление много молчал. Я все гадала почему? Думала, что он плохо себя чувствует, но не показывает виду. Он редко признавался в своих слабостях.
Мы с Тошей шли миллион раз исхоженными нами дорожкам, болтали… Вообще-то болтала больше я, он на удивление много молчал. Я все гадала почему? Думала, что он плохо себя чувствует, но не показывает виду. Он редко признавался в своих слабостях.
Когда мы проходили наше дерево, Антон предложил:
— Давай подойдем?
Мы подошли, постояли. Я хотела погулять по парку, но Тоша удержал меня за руку и попросил:
— Еще постоим.
Я не углядела в его просьбе ничего особенного. Мы стояли друг против друга, он держал меня за руку и все смотрел в глаза.
В какой-то момент я даже занервничала, решила, будто у меня что-то не так на лице, поэтому спросила:
— Почему ты так смотришь?
— Хочется, — ответил он.
Ну я и успокоилась, снова начала о чем-то болтать. Не помню о чем.
Помню лишь, что когда он протянул руку и вытащил у меня из ворота кофточки цепочку, где висело подаренное им кольцо, я резко умолкла. А он сказал:
— Я тебя люблю.
Я страшно растерялась, засмеялась и отступила от него.
И молчала слишком долго.
А потом брякнула такое, что и представить сложно:
— Чем докажешь?
— А надо? — спросил он и отвел глаза. Столько разочарования прозвучало в этом вопросе. Тогда я не расслышала, позже поняла.
Я засмеялась и воскликнула:
— Так принято!
Антон даже не улыбнулся.
— Кем?
Мне не понравился его тон, я рассердилась, подумала: какое право он имеет вот так вываливать на меня известие о своих чувствах и еще столь вызывающе разговаривать?
— А что ты хотел услышать? — возмутилась я.
Он буркнул:
— Ничего, — и пошел прочь.
Я крикнула:
— Почему ты уходишь?! Я тоже тебя люблю, только…
Тоша обернулся, грустно взглянул на меня и сказал:
— Нет, так не любят! — И с горькой усмешкой добавил: — Представь себя любимой игрушкой очень избалованного ребенка!
Он ушел, а я осталась стоять у нашего дерева. Я злилась на Антона и ничуть не раскаивалась. Мне казалось, он не вовремя признался, выбрал не то место, не тот тон, не то сравнение, не тот день.
Я пошла домой, уверенная, что уже завтра все будет хорошо, Тоша зайдет за мной по дороге в школу, мы поговорим…
Его любовь стала для меня неожиданностью. Я не знала, что ему сказать, хотела сперва разобраться в себе. Я не была тогда готова что-то менять, мне даже думать об этом не хотелось, лень, что ли, потому что чувства, которые я испытывала, казались такими сложными и непонятными.
Без всяких сомнений, я его любила. Антон являлся частью моей жизни, к сожалению, я слишком поздно поняла, что он не часть, он — моя жизнь.
Вот так наша сказка закончилась. И потянулась беспросветная быль…
Утром за мной никто не пришел.
Я взяла и не пошла в школу. До ночи ждала звонка. Тоша не позвонил. И на следующий день утром — тоже.
К тому времени я уже решила, что скажу ему в ответ на признание. Хотела попросить подождать, дать мне время подумать, разобраться в себе, а пока ничего не менять. Вот только выслушать это было некому.
Я пришла в школу. Он, как всегда, сидел за нашей последней партой. Я подошла, положила сумку на стол, наши взгляды встретились.
Я ждала, когда он скажет «Привет», но Антон промолчал. Я тоже.
Все уроки мы молчали, домой пошли порознь.
Сперва мне казалось, так не может долго продолжаться.
Я ошиблась.
Чем больше проходило дней, тем сильнее я злилась на его упрямство. А наше примирение представлялось все туманнее, правильнее сказать, совсем уже не представлялось.
Через месяц я не выдержала и демонстративно отсела от Антона за соседнюю парту.
И с того дня как будто последняя нитка, связующая нас, разорвалась. Я сама ее оборвала…
День как день, не лучше и не хуже других. Таким он был утром, пока я не пришла в школу.
Подружки по пути от ворот до лестницы успели сообщить мне все последние новости и сплетни. В гардеробе меня поймал Петров и отвесил комплимент по поводу моей кофточки, назвав ее сексуальной.
Ну не знаю, если обычная водолазка голубого цвета с номером 33 на груди — это сексуально, то, значит, он не солгал.
Учительница по химии остановила меня в коридоре, неподалеку от учительской, и напоминала про долг — последнее домашнее задание.
А потом я увидела их: Антона и девушку. Они стояли возле окна, она обнимала его за шею и что-то шептала на ухо.
Я остановилась как вкопанная и не могла шевельнуться.
Они не видели меня.
Симпатичная блондинка из 11 «Б» так увлеченно о чем-то ему шептала, что он вообще ничего вокруг не замечал.
Было ли мне больно? Так сильно, что я заплакала. Просто стояла посреди коридора, смотрела на них, а из глаз текли слезы. Мимо проходили ученики, кто-то оборачивался, кто-то удивленно перешептывался.
Если бы у меня был пистолет, я бы застрелила ту девочку, а заодно и себя, лишь бы не чувствовать, как сердце рвется в клочья. Но сперва я бы убила его.
Не хочу! Не хочу! Не хочу, чтобы он принадлежал кому-то, кроме меня. От одной мысли об этом я готова пойти на преступление.
— Вероника! — ударил меня кто-то сзади по плечу.
Я вздрогнула, оступилась и упала. Приземлилась на одно колено и увидела, как Антон отшатнулся от блондинки, а затем резко шагнул в мою сторону, как будто хотел помочь подняться. В этом жесте было столько от нашего прошлого, что у меня сердце сжалось в комок. Пятнадцать лет он находился рядом, чтобы всегда поддержать, если я оступлюсь, а теперь вот… с другой.
Я вскочила, мельком взглянула на одну из своих подружек и быстро понеслась в туалет. Мне хотелось спрятаться от всех и плакать, плакать, пока не умру.
Но вместо того, чтобы зайти в туалет, я обошла кругом третий этаж, а когда увидела, как парочка выходит из коридора, заметила вдруг Петрова. Он мне несмело, без особой надежды, помахал. Я же кинулась к нему, точно мы год не виделись, и жадно впилась в губы. Петров изумился, но не растерялся, крепко обнял меня и ответил на поцелуй.
В этот момент мне было все равно, кто и о чем подумает, на все наплевать, только бы сделать Антону так же больно, как он мне.
На нас с Лешей глазели, а мы целовались, и у меня в голове стучало: «Я ее убью, убью, убью, сотру в порошок, уничтожу…»
Когда голос завуча школы возопил: «Ну не тут же! Совсем обалдели!» — я отстранилась от Петрова.
Прозвенел звонок, Леха попытался удержать меня за руку, хотел что-то спросить, но я бросила: «Потом» — и побежала на урок.
В кабинете физики мы с Антоном появились одновременно и друг за другом прошли к своим последним партам.
Я села, вынула из сумки учебник, тетрадь, ручку и покосилась на Тошу. Он смотрел на меня не таясь, но когда физик сказал: «Начнем урок» — отвел глаза.
Что ж, летаргический сон закончился. Пора выкопаться из могилы, в которой сама себя похоронила.
Если Антон планирует крутить у меня перед носом с этой чертовой блондинкой, я отвечу ему тем же.
В прошлый раз я действовала глупо. Все мои многочисленные свидания со стороны наверняка походили на месть обиженного детсадовца.
Теперь все будет по-другому.
После месяца молчания, после моего демонстративного переселения за другую парту я яростно стала жить. Первым делом подружилась с одноклассницами. Это не составило труда. Оказалось, им всегда хотелось со мной пообщаться. Конечно, они рассчитывали, что я посвящу их в подробности своих отношений с Антоном, но тут мне пришлось их разочаровать.
Тоша последовал моему примеру и подружился с парнями из нашего класса. У него неплохо получилось, особенно для человека, который никогда раньше толком не общался с другими мальчишками и говорил, что ему это не нужно. Он быстро влился в коллектив. Пару раз подрался, продемонстрировал умение пробивать пенальти на школьном дворе — и готово. И то, что он учился бить это самое пенальти в компании девчонки, никого уже не волновало.
Тогда я пошла дальше и начала соглашаться на свидания.
Что и говорить, мы с Антоном за столько лет, игнорируя всех и вся, создали себе интересный имидж.
Чуть ли не каждому второму парню нашей школы хотелось со мной познакомиться. Всем было любопытно, что же это за девочка такая, от которой на вид нормальный пацан не отходил ни на шаг с первого класса.
У меня появилась настоящая толпа поклонников. Девчонки считали за честь стать моими подругами. Может, думали, я поделюсь своими парнями? Популярные люди вообще для многих привлекательны. Это все подсознательная жажда собственного признания, наверное.
Тошей интересовались девочки, но он держался прохладно, общался исключительно с парнями. Я радовалась этому и ходила гулять со своими многочисленными ухажерами.
Мама тогда даже подумала, что я сбрендила. Так прямо и спросила, когда нам домой стали названивать разные пацаны: «Ники, ты сбрендила? Это — не выход!»