Затем мы увидели главнокомандующего армией, салютовавшего всем своей саблей. По сравнению с шелковыми нарядами знати генеральская униформа цвета хаки выглядела довольно скромно. Однако, поскольку он был волен самостоятельно выбирать себе украшения, его кокарда и эполеты сверкали чистым золотом. На голове военного красовался пробковый шлем от солнца.
И вот наконец появился сияющий на солнце желтый шелковый паланкин Живого Будды. Его несли тридцать шесть носильщиков в зеленых шелковых мантиях и красных, похожих на Тарелки, шапках. Монах держал над паланкином огромный, переливающийся солнцезащитный веер из перьев павлина. Глаз радовался смотреть на это! Нам вспоминались давно забытые сцены из сказок о Ближнем Востоке.
Все вокруг подобострастно опустили головы. Никто не решался поднять взгляд. Наверное, мы с Ауфшнайтером весьма выделялись в толпе, так как стояли лишь слегка склонившись. Нам очень хотелось увидеть далай-ламу. А вот и он! Далай-лама, улыбаясь, слегка кивнул со своего кедрового кресла. Правильные черты лица мальчика излучали обаяние и благородство, однако улыбался он чисто по-детски. Мы догадались: ему тоже было любопытно взглянуть на нас.
Главная часть процессии миновала. Настала очередь гражданских чиновников. Четыре министра кабинета ехали на прекрасных лошадях – по двое с каждой стороны от властителя. За ними уже меньшее число носильщиков несли еще одно красивое кресло, на котором восседал регент, Тагтра Джел-цаб Римпоче, прозванный Каменным Тигром. Семидесятитрехлетний правитель сурово смотрел перед собой, даже не улыбаясь в знак приветствия. Похоже, он не замечал никого вокруг. Строго и жестоко выполнявший свои функции, регент имел много друзей и врагов.
Далее ехали представители трех столпов государства, настоятели монастырей Сера, Дребунг и Гарден. Затем в порядке старшинства следовали группы знати в костюмах, соответствующих их общественному положению. Низшие сословия носили смешные маленькие шапочки, едва прикрывавшие затылок и державшиеся на ленточках, завязанных под подбородком.
Поглощенный зрелищем, я неожиданно вздрогнул, услышав знакомую музыку. Да, звучал именно он – британский гимн! Посередине дороги располагался оркестр телохранителей, и, когда с ним поравнялся королевский паланкин, в честь Бога-Короля грянуло «Боже, храни королеву». Мне приходилось слышать и лучшее исполнение, но сейчас я был просто потрясен. Позже я узнал: дирижер проходил подготовку в индийской армии, заметил, что эта мелодия является важной частью всех церемоний, и запомнил ее. На музыку положили тибетские слова, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь их пел. Медные инструменты закончили гимн довольно успешно, взяв лишь нескольких фальшивых нот под влиянием разреженного воздуха, а затем трубы полицейского оркестра заиграли шотландские мотивы.
Процессия скрылась за воротами Летнего дворца. Люди разошлись. Потные в своих овчинных шубах кочевники собрали юрты и отправились восвояси в высокогорья Чангтанга. Как ни один тибетец не захотел бы совершать паломничество в Индию в жаркий период, так и ни один кочевник без крайней нужны не приехал бы в Лхасу в теплую погоду. Столица находилась на высоте 12 000 футов над уровнем моря, и кочевники, жившие на высоте 15 000 футов, здесь слишком перегревались.
Мы направились домой, потрясенные увиденным. Трудно было представить лучшее изображение властной пирамиды Тибета, чем наблюдавшаяся нами процессия. Отметили мы и одну ее особенность: монахи шли впереди остальных.
В основе структуры государства лежала религия. Паломники из самых отдаленных мест Чангтанга, преодолевая огромные трудности, раз в год приходили в Лхасу лицезреть восхитительное действо, символизировавшее их веру, и затем возвращались назад, к трудному и одинокому существованию, лелея в душе воспоминания. Повседневная жизнь тибетцев строилась на вере. Они постоянно нашептывали религиозные тексты, молитвенные колеса вращались безостановочно, молитвенные флаги развевались на крышах домов и вершинах горных перевалов. Дождь, ветер и любые другие явления природы считались выражением воли всеведущих богов, чей гнев отражался в штормах, а благосклонность – в плодородии земли. Жизнь людей регулировалась божественным провидением, которое интерпретировали ламы. Перед тем как что-нибудь предпринять, следовало изучить предзнаменования. Богов надлежало постоянно и настойчиво просить о милости, умиротворять, благодарить. Повсюду горели молитвенные лампы – в знатном доме и юрте кочевника. Вера всех уравнивала. Земное существование в Тибете мало ценилось, а смерть не вызывала страха. Люди верили в возрождение и надеялись в следующей жизни встать на более высокую общественную ступень, заслуженную их праведным поведением в жизни нынешней. Церковь являлась наивысшим судом. Самого простого монаха уважали и величали «кушо», как знатного человека. В каждой семье по крайней мере один сын отдавался в услужение Богу, дабы продемонстрировать верность церкви и обеспечить юноше хорошее начало жизненного пути.
Я не встретил в Тибете пи одного человека, усомнившегося бы в верности учения Будды. Правда, существовало множество сект, но они различались только внешне. Религиозность, излучаемая каждым тибетцем, впечатляла. После некоторого срока пребывания в стране я не мог бездумно убить муху и никогда в присутствии аборигена не позволял себе раздавить досаждавшее мне насекомое. Поведение же местных жителей в таких случаях поистине трогательно. Если во время пикника муравей забирался кому-нибудь на одежду, его осторожно снимали и возвращали на землю. Если муха падала в чай, всеми способами ее старались спасти: она могла оказаться реинкарнацией умершей бабушки. Зимой люди разбивали лед в прудах, не давая рыбам погибнуть от мороза; летом же, если пруд высыхал, их сажали в баки или кастрюли перед тем, как вернуть обратно в водоем. Тем самым спасатели облагораживали свои души. Чем больше жизней человеку удавалось спасти, тем счастливее он себя чувствовал.
Никогда не забуду случай, произошедший с моим другом Вангдулой. Однажды мы направились в единственный китайский ресторан, где увидели гуся, бегавшего по двору. По всей видимости, он готовился отправиться на плиту. Вангдула тут же достал крупную банкноту, купил гуся у хозяина ресторана и приказал слуге забрать птицу. На протяжении нескольких последующих лет я наблюдал за этим гусем, разгуливавшим возле дома Вандгулы.
Типичным примером подобного отношения к живым существам стал указ, изданный для строителей, работавших по всей стране. Это произошло в период, когда молодой далай-лама три года проводил в медитации. В указе говорилось, что во время строительных работ могут пострадать черви и другие насекомые, чего следует тщательным образом избегать. Позже, когда я сам принимал участие в земляных работах, мне приходилось видеть, как кули при рытье земли вынимали из каждой лопаты все живое.
Из этого принципа вытекало отсутствие в Тибете смертной казни. Убийство считалось самым страшным преступлением, но убийцу наказывали только плетьми и заковывали его колени в железные колодки. Часто в результате такого наказания преступник умирал в страшной агонии, зато не нарушались религиозные постулаты. Приговоренные к пожизненному ношению цепей либо заключались в государственную тюрьму Шо, либо направлялись под надзор районного губернатора. Их судьба складывалась лучше, чем у узников тюрьмы: тем дозволялось покидать свои камеры только в дни рождения или смерти Будды, когда они, прикованные цепями к другим узникам, могли просить милостыню в Лингхоре.
Воры и другие мелкие уголовники наказывались кнутом. Табличка с описанием преступления вешалась на шею осужденному, и ему приходилось стоять в течение нескольких дней у позорного столба. И опять же добрые люди приносили ему еду и питье. Когда полиция ловила бандитов и грабителей с большой дороги, им обычно отсекали кисть или стопу. Я с ужасом наблюдал, как потом стерилизовали нанесенные раны: обрубок конечности опускали в кипящее масло и держали там. Но даже подобные ужасы не могли сдержать нарушителей закона. Один губернатор рассказывал мне о разбойниках, демонстративно протягивавших свои руки для отсечения, а через несколько недель снова бравшихся за прежнее.
Наказания за политические преступления тоже не отличались мягкостью. В народе ходили рассказы о монахах Тенджэлинга, сорок лет назад намеревавшихся сговориться с Китаем. Их монастырь власти разрушили, а имена стерли из памяти.
В Тибете фактически отсутствовала централизованная система судопроизводства. Расследование дела поручалась двум или трем знатным людям. Но к сожалению, коррупция процветала и среди элиты: лишь немногие аристократы славились неподкупностью. Другие рассматривали взятки как неотъемлемый недостаток феодальной системы.
Если осужденный считал приговор несправедливым, ему дозволялось обратиться к далай-ламе. Отменял тот приговор – осужденному все прощалось, не отменял – наказание удваивалось.
В Лхасе мэр города постоянно выполнял обязанности судьи, кроме двадцати одного дня после Нового года, когда вся полнота власти переходила к монахам. У мэра имелись два помощника, очень занятых человека: кроме паломников, город посещало достаточное количество темных личностей.
После переезда далай-ламы в летнюю резиденцию установилась очень теплая, но вполне приятная погода. В этот период температура днем никогда не превышала восьмидесяти пяти градусов по Фаренгейту, а ночью становилось достаточно прохладно. Влажность падала, дождь шел редко, и все начинали мечтать о нем. Вокруг Лхасы располагалась несколько источников, но они пересыхали почти каждый год. Когда такое случалось, людям приходилось ходить к реке Кийчу, чистые и холодные воды которой питали ледники. Правительство приказывало каждому гражданину поливать улицы Лхасы до тех пор, пока приказ не отменят. Город разом брался за дело, жители ведрами и кастрюлями несли воду в город. Знать посылала к реке слуг, но, когда те возвращались, аристократы сами поливали и улицы, и своих соседей, ибо регулярно проводился водный карнавал. В нем участвовали все, независимо от ранга или положения. Потоки воды обрушивались из окон и с крыш на головы прохожих. Но если кто-нибудь, промокнув до нитки, обижался, это считалось дурным тоном. Особую радость карнавал доставлял детям. Я же, высокий и заметный, всегда оказывался мокрым до нитки: каждый считал «немецкую каланчу» отличной мишенью.
Когда на улицах разыгрывалось водное сражение, оракула Гандонга, самого знаменитого предсказателя дождя в Тибете, приглашали в сад далай-ламы. Там собирались самые высокопоставленные чиновники правительства, и церемонию возглавлял лично Бог-Король. Монах, повелитель дождя, впадал в транс, его конечности конвульсивно подергивались, и он произносил странные звуки. Тут один из монастырских чиновников просил оракула вызвать дождь и таким образом спасти урожай. Движения оракула становились все более конвульсивными, он выкрикивал какие-то неясные слова. Клерк записывал их и передавал министрам кабинета. Тело медиума, потерявшее божественность и осевшее на землю, уносили прочь.
После этого представления все в Лхасе с нетерпением ждали дождя. Вы можете не верить в чудеса или искать им какое-нибудь логическое объяснение, но факт есть факт: вскоре после колдовства Гандонга начинался дождь. Тибетцы-то не сомневались: в тело находящегося в трансе медиума входит ангел-хранитель и слышит молитвы и просьбы людей.
Я же попытался найти более научное обоснование происходившему и предположил следующее: интенсивный полив улиц может вызывать обильные испарения, выпадающие впоследствии дождем. Или всему виной муссонные дожди на высокогорьях Тибета.
Позже Британское представительство создало метеорологическую станцию, где проводились измерения осадков. Среднегодовая цифра составила примерно четырнадцать дюймов, и дожди выпадали главным образом в определенный сезон. Потом Ауфшнайтер установил водомер на реке Кийчу и регистрировал первый подъем уровня воды примерно в один и тот же день каждый год. Пожелай тогда мой товарищ, он стал бы весьма преуспевающим оракулом.
В давние времена ливни в Лхасе были гораздо интенсивнее. Тогда в округе произрастали густые леса, делавшие погоду более влажной и прохладной. Вырубка лесов на протяжении столетий принесла свои плоды и здесь, и в провинциях. Сама же Лхаса с ее лугами и рощами ив и тополей выглядела словно оазис в пустынной долине Кийчу.
В Лхасе нас постоянно приглашали в гости и часто консультировались с нами. Таким образом, мы имели возможность подробно познакомиться с жизнью города, узнать особенности общественного управления им, а также изучить лхасцев: их семейную жизнь, различные точки зрения на те или иные вопросы, привычки и нравственные устои обитателей столицы. Каждый день мы открывали для себя секреты тибетцев, но, естественно, не все. И наше положение явно изменилось. Мы больше не были посторонними. Мы стали горожанами.
Начался купальный сезон. Молодые и старые, великие и простые собирались в садах у реки и наслаждались, плавая на мелководье. Умные люди разбивали собственные палатки и организовывали веселые пирушки. Многие девушки, обучавшиеся в Индии, гордо демонстрировали купальные костюмы. В перерывах между купанием люди устраивали пикники и играли в кости, а к вечеру каждая компания зажигала благовония на берегу в благодарность богам за такой хороший день.
Я пользовался славой хорошего пловца. Тибетцы слабо разбирались в плавании: слишком холодная вода мешала обучению. Если ты можешь держаться на воде, значит, ты можешь плавать, считали они. Теперь у них появился специалист. Меня часто приглашали продемонстрировать свое умение, однако этому препятствовали радикулит и все та же низкая температура воды, обычно не превышавшая 50 градусов по Фаренгейту. Иногда, но не часто я нырял в реку, чтобы порадовать друзей. Порой мое присутствие оказывалось довольно полезным. Мне удалось спасти троих утопающих: в реке имелось несколько опасных мест с водоворотами и подводными течениями.
Однажды я стал гостем министра иностранных дел Сурканга и его семьи, разбившей палатку на берегу. Сын министра Джигми (что означает «Дредноут») приехал на каникулы из индийской школы, где его более или менее научили плавать. Я находился в воде, когда вдруг услышал крики. Люди на берегу размахивали руками, показывая на реку. Быстро подплыв к берегу и подбежав к палатке, я увидел: Джигми затягивает в водоворот. Я тут же бросился в воду и тоже попал в водоворот, но, будучи хорошим пловцом, сумел схватить потерявшего сознание парня и вытащить его. В прошлом инструктор, я знал, как сделать искусственное дыхание, и вскоре мальчишка пришел в себя, к великой радости отца, который, утирая слезы, осыпал меня благодарностями. Я спас чью-то жизнь, а это считалось великой заслугой.
В результате у меня сложились близкие отношения с семьей Сурканга, и мне выдалась возможность узнать вариант супружества, даже для Тибета нетипичный.
Министр разошелся со своей первой женой. Вторая, мать Джигми, умерла. Теперь же Сур-канг делил молодую жену со знатным человеком более низкого ранга. По брачному контракту Джигми считался третьим ее мужем, так как отец не хотел оставлять все свое состояние вдове. Аналогичные сложности наблюдались во многих семьях. Однажды я столкнулся с тем, что мать приходилась двоюродной сестрой собственной дочери. В Тибете существовала как полигамия, так полиандрия, но большинство населения придерживалось моногамии.
Если мужчина имел несколько жен, его отношения с ними отличались от принятых в мусульманском гареме. Обычной практикой считалось, когда мужчина женился на нескольких дочерях в доме, где нет сына или наследника. Это позволяло сохранить наследство семьи как единое целое., Наш хозяин Царонг был женат на трех сестрах и получил разрешение далай-ламы взять фамилию их семьи.
Несмотря на необычность отношений, создаваемых подобными союзами, разводы в Тибете случались не чаще, чем в Европе: люди умели сдерживать эмоции. Если несколько братьев делили одну жену, главой дома считался старший, остальные же пользовались своим правом только тогда, когда он отсутствовал или развлекался на стороне. Но никто не оставался обделенным, поскольку в округе хватало женщин: многие мужчины жили затворниками в монастырях. В каждой деревне стоял храм. Незаконные дети лишались права наследования, и вся собственность отходила детям законной жены. Поэтому не имело значения, кто из братьев являлся отцом ребенка: главное, собственность оставалась в семье.
Тибет не знал трудностей, связанных с перенаселением. В течение веков численность его жителей оставалась примерно на одном уровне. Кроме полигамии и монастырского обета безбрачия, этому также способствовала детская смертность. Я подсчитал: средняя продолжительность жизни в Тибете составляла примерно тридцать лет. Большое число детей умирали. А из множества чиновников лишь один дожил до семидесяти лет.
В ряде книг о Тибете говорится, будто хозяин дома, как правило, предлагает свою жену или дочь гостю. Чушь! Иногда симпатичная молодая служанка может провести с вами ночь, но обычно тибетки не отдаются без предварительного ухаживания. Естественно, одиноких девушек немало в любой части света, и даже в Лхасе некоторые красотки занимаются любовью на профессиональной основе.
Прежде свадьбу организовывали родители, но в годы моего пребывания в Тибете молодые люди устраивали свою судьбу сами. Девочки выходили замуж в шестнадцать, а мальчики женились в семнадцать или в восемнадцать лет, не позже. Аристократы могли выбирать лишь равных себе, и это правило строго соблюдалось. Во избежание вырождения близким родственникам запрещалось создавать семьи. Отступление от этих правил разрешалось только с соизволения далай-ламы. Время от времени способные простолюдины, приобретая знатные титулы, вносили свежую струю крови в небольшой замкнутый круг аристократии, состоявшей примерно из двухсот семей.