Редкие разводы требовали согласия правительства. Неверных супругов жестоко карали – отрезали носы. Но честно признаюсь, я никогда не слышал о случаях применения такого наказания. Однажды мне показали старуху без носа, которого она лишилась якобы в результате прелюбодеяния. Но это мог быть и простой случай сифилиса.
Венерические заболевания буквально гуляли по Тибету. Множество людей в Лхасе заражались, но не придавали хвори большого значения, относились к ней легкомысленно и приглашали врача слишком поздно. В медицинских школах монахов обучали лечить «болезни любви» древним методом, при помощи ртути.
Сколько хорошего можно было бы сделать для будущего Тибета путем усовершенствования медицинского и санитарного обслуживания! Хирургию вообще не знали в стране. При мысли о возможном приступе аппендицита нас с Ауфшнайтером охватывала паника. Умереть от этого заболевания в XX веке казалось просто абсурдным. Но тибетцы не умели делать никакие операции на теле человека, кроме вскрытия фурункулов. При родах тоже не использовались медицинские инструменты. Единственным видом тибетской хирургии мы могли считать лишь деятельность людей, расчленявших трупы и называвшихся домденами. Обнаружив какие-нибудь любопытные изменения в теле, они сообщали о них родственникам умершего или студентам, изучавшим медицину.
К сожалению, медицинские школы противились любому прогрессу. Учение Будды и его апостолов являлось для них основным законом, который никому не дозволялось преступить. Существовали две школы, меньшая из которых располагалась в Чаг-поре («Железной горе»), а большая – за городом. Каждый монастырь направлял в эти школы некоторое число талантливой молодежи. Курс обучения составляя от десяти до пятнадцати лет. Мудрые старые монахи учили мальчиков, сидевших, скрестив ноги, на полу, держа учебные таблички на коленях. На стенах часто вывешивали цветные иллюстрации. Однажды я присутствовал на уроке, где учитель с помощью таких иллюстраций рассказывал о симптомах отравления определенными растениями. Ученикам показывали рисунки, рассказывали о симптомах, противоядиях и реакции на них. Совсем как в наших школах.
Астрономия входила составной частью в медицинскую науку. После изучения древних книг в школах составлялся ежегодный лунный календарь. Тщательно рассчитывались сроки затмений Солнца и Луны, готовились месячные и годовые прогнозы погоды.
Осенью вся школа уходила в горы в поисках лечебных трав. Несмотря на большую нагрузку, мальчишки очень радовались этому делу. Каждый день они разбивали лагерь в новом месте, а под конец экспедиции гнали тяжело нагруженных яков в Тра-Эрпа, считавшееся одним из наиболее святых мест в Тибете. Там находилось некое подобие монастыря, где травы сортировали и развешивали для просушки. Зимой самые молодые из тамошних монахов растирали сушеные травы в порошок и упаковывали его в тщательно маркированные герметичные кожаные мешки. За работу отвечал настоятель школы. Школы также выполняли функции аптек, где любой мог приобрести лекарство бесплатно или за небольшое подношение. Тибетцы – большие специалисты в области лечения травами. Я тоже часто прибегал к их средствам. Они не помогли мне вылечить радикулит, но чай из трав часто спасал от простуды.
Настоятель лхасской медицинской школы одновременно являлся личным врачом далай-ламы – почетная, но опасная обязанность. Когда тринадцатый далай-лама умер в сорок четыре года, вслух обсуждались всевозможные подозрения и догадки. Но настоятелю повезло: он отделался только лишением титула, хотя ему грозило наказание кнутом.
В городах и монастырях могли сделать прививку от оспы, но никакие другие виды уколов не практиковались. Из-за недостаточных профилактических мероприятий во время эпидемий много людей умирали понапрасну. Тибет спасал сухой климат и чистый горный воздух, но повсеместная грязь и отвратительные санитарные условия открывали дорогу катастрофическим напастям. Мы постоянно доказывали необходимость улучшения санитарии и придумали систему стоков для Лхасы. Но на нашем пути стояли суеверия. Мы обнаружили, что люди больше доверяли лечению наложением рук и верой, нежели помощи монахов из медицинских школ. Ламы часто смазывали пациентов своей святой слюной. Иногда цампу, масло и мочу какого-либо святого замешивали в жидкую грязь и делали из нее компресс. Деревянные молитвенные таблички, опущенные в святую воду и наложенные затем на больное место, никому не приносили вреда – впрочем, пользы тоже. Нет лучшего лекарства от любой болезни, считали тибетцы, чем какие-нибудь предметы, принадлежавшие далай-ламе. Знатные люди с гордостью показывали мне кусочки мощей тринадцатого далай-ламы, аккуратно зашитые в маленькие шелковые мешочки. Как бывший фаворит, Царонг имел множество личных предметов, принадлежавших далай-ламе. Меня удивляло, что Царонг и его сын, получившие образование в Индии, столь серьезно относились к этим реликвиям.
Многие мужчины и женщины строили свою жизнь, ориентируясь на гадания и гороскопы. На улицах Лхасы маленькие старушки, скрючившись, сидели вдоль Дороги паломников и за небольшую плату предсказывали судьбу. Они спрашивали день вашего рождения и делали некие вычисления с помощью четок, после чего вы отправляетесь дальше, успокоенные надеждой на благоприятное будущее. Тибетцы глубоко верили в пророчества лам и реинкарнацию. Никто ничего не предпринимал, не изучив предзнаменования: не отправлялся в паломничество, не открывал новый офис, не убедившись, что это сделано именно в счастливый день.
Раньше в Лхасе жил очень знаменитый лама. План его визитов и консультаций расписывался на месяцы вперед. Со своими учениками лама переезжал с места на место, и всюду его радушно принимали. Пациенты щедро одаривали его, обеспечивая ему и свите весьма комфортабельную жизнь. Репутация ламы была настолько высока, что даже господин Фокс, радист английского представительства, много лет страдавший подагрой, договорился о встрече с ним. Однако бедный Фокс не дождался «святого»: тот умер, не успев облагодетельствовать англичанина.
Сначала старый лама был простым монахом. Проучившись двадцать лет в одном из величайших монастырей, он с успехом сдал экзамены и стал затворником на некоторое время. Жил в одной из многочисленных келий – в них монахи поселялись на период медитации, многие просили учеников замуровать их там и питались только цампой и чаем. Наш монах прославился праведной жизнью, принимал одну лишь вегетарианскую пищу, отказывался даже от яиц. Рассказывали, что он никогда не спал и не пользовался кроватью. Последнее я могу подтвердить, поскольку однажды провел с ним три дня. Говорят, он также творил чудеса. Однажды его четки загорелись от сильнейшего излучения его же руки. Городу Лхасе он подарил позолоченную статую Будды, создание которой оплатил из даров и подношений, полученных от пациентов и почитателей.
В Тибете лишь одна женщина считалась реинкарнированной. Звали ее Свинья-Громовержец. Я часто встречался с ней на различных церемониях в Паркхоре. В то время она была незаметной студенткой лет шестнадцати в монашеской одежде, но при этом самой святой женщиной Тибета. Где бы ее люди ни встречали, везде просили благословения. Позже она стала настоятельницей монастыря у озера Ямдрок.
Лхаса всегда полнилась слухами и историями о святых монашках и ламах. При возможности я бы с удовольствием изучил творимые ими чудеса. Но не следует с иронией относиться к верованиям других людей. Тибетцев их религия делала вполне счастливыми. Они никогда не пытались обратить Ауфшнайтера или меня в свою веру. Мы же удовлетворялись изучением их обычаев, посещением монастырей в качестве наблюдателей и повсеместным подношением белых шарфов согласно требованиям местного этикета.
Глава 11. ЖИЗНЬ В ЛХАСЕ. Продолжение
Простые люди обращались к предсказателям и ламам за советом по поводу повседневной жизни, а правительство консультировалось с Государственным оракулом перед принятием важного решения. Однажды я попросил своего друга Вангдулу взять меня на такую официальную консультацию, и вот в одно прекрасное утро мы направились в монастырь Нечунг. В то время оракулом был один восемнадцатилетний монах.
Парень воспитывался в простой семье, но благодаря своему дару медиума привлек к себе большое внимание. Работая, он выглядел не столь эффектно, как его предшественник (который участвовал в выявлении нынешнего далай-ламы), однако подавал большие надежды. Я часто размышлял над тем, как ему удавалось так быстро впадать в транс перед большим числом собравшихся: то ли благодаря неслыханной концентрации воли, то ли с помощью наркотиков или других лекарственных средств. Чтобы стать оракулом, монаху следовало временно отделить свою душу от тела; божество храма завладело ею и вещало устами ее хозяина. Тибетцы, включая Вангдулу, свято в это верили.
Парень воспитывался в простой семье, но благодаря своему дару медиума привлек к себе большое внимание. Работая, он выглядел не столь эффектно, как его предшественник (который участвовал в выявлении нынешнего далай-ламы), однако подавал большие надежды. Я часто размышлял над тем, как ему удавалось так быстро впадать в транс перед большим числом собравшихся: то ли благодаря неслыханной концентрации воли, то ли с помощью наркотиков или других лекарственных средств. Чтобы стать оракулом, монаху следовало временно отделить свою душу от тела; божество храма завладело ею и вещало устами ее хозяина. Тибетцы, включая Вангдулу, свято в это верили.
Мы с Вангдулой говорили о медиумах в течение пяти часов, пока ехали в храм. У ворот последнего слышалась глухая, устрашающая музыка. Внутри перед нами предстало ужасное зрелище. С каждой стены на нас взирали искаженные гримасами физиономии. Дыхание перехватывало от удушающего запаха благовоний. Молодого монаха недавно привели из кельи. На его груди висело круглое железное зеркало. Помощники облачили парня в пестрые шелковые одежды и усадили на трон. Затем все отступили на несколько шагов. Воцарившуюся тишину нарушала только печальная музыка. Оракул начал концентрироваться. Я внимательно следил за ним, не сводя глаз с лица. От меня не ускользнуло ни одно его движение. Создавалось впечатление, что жизнь покидала юношу. Он застыл совершенно неподвижно, будто окаменел. И внезапно, словно от удара молнии, оракул изогнулся дугой и наклонился вперед. Зрители затаили дыхание: в парня вселился бог! Медиум задрожал всем телом, капли пота выступили на лбу. Слуги бросились к нему и водрузили на голову фантастически огромную шляпу, настолько тяжелую, что ее несли два человека. Под весом чудовищной митры хрупкое тело. юноши еще глубже вдавилось в подушки трона. Оракулы обычно умирают молодыми, и неудивительно, подумал я. Их убивает физическая и нервная перегрузка.
Тело медиума тряслось. Из-за тяжести шляпы голова раскачивалась из стороны в сторону, глаза вылезали из орбит. Лицо опухло и покрылось красными пятнами. Сквозь зубы прорывались шипящие звуки. Внезапно монах вскочил. Слуги бросились к нему, но он ускользнул от них и под стонущие звуки гобоев начал вращаться в странном экзотическом танце. Тишину храма нарушала только музыка, стоны и скрип зубов оракула. Он начал ударять в блестящее зеркало на груди огромным кольцом на большом пальце. Вспоминался бой барабана. Парень вращался не сгибаясь, словно забыв об митре. Помощники наполнили его руки ячменем, который он принялся бросать в преисполненных благоговением зрителей. Все низко склонились. Я испугался: вдруг во мне признают чужака?! Медиум успокоился. Слуги быстро схватили его, а министр кабинета подошел и накинул ему на голову шарф. Затем чиновник начал задавать заранее подготовленные вопросы о назначении губернатора, выявлении новой реинкарнации, о проблемах войны и мира. Оракула попросили ответить. Часто приходилось спрашивать парня несколько раз, прежде чем он начинал что-то бормотать. Я старался разобрать хоть отдельные слова, но до меня доходили только звуки. Министр напряженно пытался понять смысл речей предсказателя, а старый монах тут же записывал их, чему прекрасно научился, служа секретарем у прежнего оракула. Я не мог избавиться от назойливой мысли: возможно, настоящий оракул здесь – не несчастный юноша, а именно этот секретарь. Записанные им советы гадальщика, несмотря на их расплывчатость, определяли будущие решения кабинета, освобождая последний от тяжелого груза ответственности. Если предсказатель постоянно давал только негодные рекомендации, с ним поступали просто – освобождали от должности. Я не находил тут логики. Глаголал ли все-таки бог устами прорицателя или нет?
Несмотря на трудности работы медиума, поста Государственного оракула добивались многие, ибо к нему прилагались звание даламы, соответствовавшее третьему рангу знатности, и должность приора монастыря Нечунг со всеми положенными привилегиями.
Последний вопрос министра остался без ответа. Либо гадальщик устал, либо у бога иссякло чувство юмора.
Выйдя из монастыря под ослепительное солнце, я молча застыл в замешательстве, впечатленный увиденным. Впоследствии я посещал много консультаций оракулов, но никогда не мог понять принципов их деятельности.
Меня всегда занимало поведение Государственного оракула в повседневной жизни. Я не мог привыкнуть сидеть с ним за одним столом и слышать, как он шумно заглатывает суп с макаронами. Когда мы встречались на улице, я обычно снимал шляпу, а он улыбался мне в ответ. У него было приятное молодое лицо без каких-либо следов отечности и болезненной красноты, свойственных вошедшему в экстаз медиуму.
Другой пример выполнения Государственным оракулом его функций – роль даламы в церемонии под названием Великая Процессия, во время которой далай-ламу несли в городской храм. Она именовалась Великой, чтобы отличить ее от процессии переезда далай-ламы в Летний сад, описанной выше.
По случаю Великой Процессии все население Лхасы высыпало на улицу. На открытом пятачке устанавливался шатер. Вокруг него монахи-телохранители наводили порядок, отгоняя любопытных кнутами. В шатре происходило великое таинство – далама из Нечунга готовился войти в транс. Одновременно тридцать шесть носильщиков доставляли туда Бога-Короля в его паланкине. Живой Будда останавливался перед шатром. Из него, пошатываясь, неверными шагами выходил одержимый богом монах. Его лицо отекало, изо рта вырывались шипящие звуки, а тяжелый головной убор почти придавливал даламу к земле. Оттолкнув носильщиков, он подставлял свои плечи под дышло и делал несколько шагов. Казалось, сейчас он перевернет паланкин, но все заканчивалось хорошо. Носильщики снова принимали тяжесть на себя, а далама в беспамятстве падал на землю. Его уносили на заранее приготовленных носилках. Процессия продолжала идти дальше. До меня никогда не доходил истинный смысл этого ритуала. Возможно, он символизировал подчинение ангела-хранителя наивысшей власти Живого Будды.
Кроме Государственного оракула и предсказателя дождя, в Лхасе имелись еще шесть медиумов, включая старушку, считавшуюся пророком протестующей богини. За небольшое вознаграждение бабуся впадала в транс и предоставляла слово своей повелительнице. В иные дни она устраивала подобное представление по нескольку раз.
Некоторые медиумы в состоянии транса скручивали длинные сабли в спирали. У нескольких моих друзей такие сабли лежали перед домашними алтарями. Я сам пытался повторить этот фокус, но у меня ничего не вышло.
Обычай консультироваться с оракулами зародился еще в добуддистские времена, когда боги требовали человеческих жертвоприношений. Мне кажется, ритуал с тех пор не изменился. Он всегда слегка шокировал меня, и я радовался тому, что мои собственные решения принимались не под диктовку оракулов.
К осени мы уже несколько месяцев находились в Лхасе и хорошо там прижились. Осень – лучший период года в Тибете. Сады, где мне пришлось так много работать, вовсю цвели, а листва на деревьях только начала желтеть. Фруктов хватало с излишком. Из южных провинций доставляли персики, яблоки и виноград. На рынке продавали прекрасные помидоры и кабачки. Знать устраивала шикарные приемы, предлагая гостям невероятное количество деликатесов. Нам хотелось отправиться в поход, но с проводником, а, к сожалению, ни один тибетец не полез бы в горы ради удовольствия. По особым дням монахи устраивали паломничество к священным горам, а знатные люди посылали с ними своих слуг, чтобы умилостивить богов, зажигая благовония на вершинах. Обдуваемые ветром горные пики оглашались молитвами, на них устанавливались ритуальные флаги, а стаи ворон кружили в ожидании своей доли жертвенной цампы. Следует добавить, что все участники похода очень радовались, снова оказавшись в городе после двух или трех дней отсутствия.
Мы с Ауфшиайтером поставили перед собой задачу подняться на все окрестные пики. Никаких технических сложностей не возникло, а вид сверху открылся прелестный. К югу виднелись Гималаи, а рядом возвышался двадцатитрехтысячник гряды Ньенчентангла, через который мы карабкались восемь месяцев назад по пути в Лхасу.
Из города мы не видели ледников: представление о том, что всюду в Тибете можно найти лед и снег, неверно. Хотелось покататься на лыжах, но для путешествия в районы, где такая возможность имелась, нам потребовались бы лошади, палатки и слуги. Спорт в необитаемых местах – весьма дорогостоящее занятие.
Поэтому мы ограничились восхождениями. Наше оборудование не дотягивало до профессионального. У нас имелись армейские ботинки и другое обмундирование, поступавшее в тибетские магазины из избыточных запасов американской армии. Для наших целей оно вполне подходило. Тибетцев постоянно удивляла та скорость, с которой мы поднимались на горы. Однажды мне даже пришлось развести костер на вершине, чтобы знакомые могли видеть его с крыш своих домов. Иначе никто не поверил бы, что мы там побывали. Нам с Ауфшнайтером удавалось за день пройти расстояние, преодолеваемое слугами наших друзей за три дня. Первым тибетцем-альпинистом стал мой друг Вангдула – он имел хорошую физическую подготовку, и я убедил его попробовать. Потом к нам присоединились и другие. Всем нравилось любоваться открывавшимися с высоты видами и прекрасными горными цветами, попадавшимися по дороге.