– Если господа приплатят мне по тысяче евро, то все хлопоты я беру на себя.
Мы согласились, а через две недели вылетели в Россию.
В Москве стояло бабье лето. Мы спускались по трапу самолета, лицами ощущая его бархатистое тепло. Холст при этом имел задумчивый вид.
– Ну как тебе Россия? – спросил я, когда мы садились в такси.
Холст пожал плечами и произнес:
– Погода хорошая.
На первое время нам пришлось остановиться в гостинице. Она стояла в тихом месте недалеко от центра. На следующий день я пошел в паспортный стол, где был прописан, и подал заявление об утере паспорта, прикрепив к нему скрепкой сотенную евро.
– Девушка, – обратился я к даме лет сорока, что приняла у меня заявление. – Надо как можно быстрей.
– Зайдите в конце недели, – ответили мне.
Потом я позвонил Виктору, почти не надеясь, что мне кто-то ответит. Пошли длинные гудки, а потом голос Виктора буднично произнес:
– Слушаю вас!
– Здравствуй! Узнаешь, кто говорит?
На том конце возникла долгая пауза, а потом я услышал:
– Отто?
– Точно! Надо увидеться.
Встретившись в небольшом кафе на набережной, мы обнялись. Виктор совсем не изменился. Я сказал ему об этом. Он кивнул и, посмотрев на мое лицо, промолчал. И я понял, что про меня подобного не скажешь.
– Думал, тебя уже нет в живых, – произнес Виктор.
Мы заказали коньяк. Когда выпили за встречу, я рассказал все, что со мной произошло.
– Да, история! – произнес Виктор, задумчиво глядя на проплывающий мимо теплоход. – Что думаешь делать?
– Они мне должны, – сказал я.
– Может, не стоит, Отто? – осторожно произнес Виктор. – Я ведь тоже тебе должен. Дело еще четыре года продержалось. Так что триста тысяч евро я могу перевести на твой счет хоть сейчас. Откроешь какой-нибудь бизнес. Я помогу. Тем более ты говоришь, что у вас с Холстом без дела пылится миллион евро.
– Железо бы меня не понял.
– Железо! – Виктор щелкнул зажигалкой и прикурил, а затем неожиданно произнес: – Жаль, что его нет. С ним было веселей. Но ты не гонись за Саней. Люди как реки. У каждого свое русло. Хватит испытывать судьбу. Сколько тебя знаю – ты спокойно не жил. Сплошной экстрим.
Мы некоторое время молчали, наблюдая за двумя байдарками, что наперегонки неслись по реке. Четверка и двойка. Четверка постепенно выдвигалась вперед.
– Чего ты хочешь в этой жизни, Отто? – неожиданно спросил Виктор.
Я пожал плечами:
– Раньше хотел. Помнишь, хотел найти девушку на «Мазде-Кабуре»? Не получилось. А теперь не знаю.
– Ты до сих пор ее не забыл?
– И наверное, не забуду.
– Похоже, ты из тех людей, которым необходима цель. Большинство людей прозябает, им элементарно не хватает на простую жизнь. Они мечтают заработать. И это понятно. Меньшинство обеспеченно. Большинство из этого меньшинства, по сути, всю жизнь занимается только тем, что обкладывает свою задницу подушками, чтобы было еще мягче, еще удобней, еще теплее, еще безопасней. И лишь ничтожное количество людей пытается выйти за пределы возможного. Они борются с этим миром – кто кого разорвет. Иногда они побеждают, но не часто. Ты учти это.
– Саня говорил, миром правят психи.
– Но из тысячи психов выживает только один.
– Наверное, – согласился я и добавил безо всякого перехода: – Холсту нужен паспорт и грамотный частный детектив. Надежный человек. Чтобы мог держать язык за зубами. Надо, чтобы он съездил во Францию и поднял дело об убийстве семьи Холстовых. Есть подозрение, что парень здесь ни при чем.
– Срочно? – спросил Виктор.
– Желательно.
– Позвони через пару дней.
Детектив отправился во Францию через неделю. Паспорт для Холста обещали сделать через месяц. Как переселенцу из Латвии.
– Долго, но зато настоящий, – сказал Виктор.
Вскоре мы с Холстом сняли двухкомнатную квартиру. Первую неделю он много гулял, причем не ходил по музеям, выставкам или другим расхожим местам. У него были свои тропы. Он рассказывал о каких-то переулках и скверах, местах, о которых я и понятия не имел. Этот парень замечал то, мимо чего я проходил равнодушно. Холст понемногу оживал. Наверное, он становился тем, кем когда-то был. Однажды я невольно назвал его Андреем, потому что личина Холста уже таяла, и под ней проступали другие черты. Потом погода испортилась, и он сидел дома вместе со мной, пережидая дожди. В квартире повисла скука.
Стояли сумерки, когда я вернулся из магазина. Холст стоял в полутемной комнате и смотрел в окно.
– Что там такого интересного? – спросил я.
– Пытаюсь уловить момент перехода, – ответил он. – Отец говорил, что на самой грани между летом и осенью, между сумерками и темнотой связь времени слабеет. Оно как бы истончается. В такие моменты происходят странные вещи, – Холст оторвался от окна. – Слушай, что сейчас делают остальные?
– Какие остальные? – не понял я.
– Жители Москвы.
– Деньги! – коротко ответил я.
– А когда они перестают их делать?
– Тогда пьют, – я внимательно посмотрел на Холста. – У них партнеры по бизнесу, жены, любовницы, дети, друзья, родственники. Отношения, обязательства и прочее. Это заполняет их жизнь. У нас с тобой ничего такого нет. Вот и сидим.
Пару дней я размышлял, с чего начать. Был бы на моем месте Железо, от офиса корпорации уже не осталось бы камня на камне, а уж потом бы стали разбираться, кто, кому и по какому счету должен заплатить. Но я не Железо. Не тот запал, да и мощности другие. Точней, их нет.
На третий день я взял напрокат машину, старый «Опель-Командор», настолько старый, что было удивительно, как он вообще передвигался, и в девять утра встал возле офиса корпорации. За полтора часа наблюдения из интересующих меня фигур никого увидеть не удалось. Пора было уезжать, чтобы не попасть в поле зрения службы безопасности.
На другой день я приехал на «Форде-Мондео» и так же простоял полтора часа. Это тоже ничего не дало.
Результат принес только третий день. Моросил легкий дождь, и, когда его капли полностью покрывали стекло, мне приходилось включать дворники. Сделав это в очередной раз, я увидел, как на стоянку въехал внедорожник «вольво». Из него выбрался Бернштейн. Вид у него был далеко не цветущий. Обрюзг и еще больше располнел.
Я проводил его взглядом и завел мотор, собираясь уезжать. И в этот момент мой взгляд случайно упал на новенький «Порше-Кайен», который только что припарковался рядом со мной.
Из него вышел хорошо одетый молодой мужчина. Я подумал, что где-то его уже видел. Мужчина шел к офис у, а я смотрел ему вслед. И, лишь когда он скрылся в дверях, до меня, наконец, дошло, что видел я его в последний раз сегодня утром, в зеркале. Не то чтобы он являлся моей копией, нет. Но сходство было очень большое.
Я заглушил мотор и долго сидел, глядя в лобовое стекло, по которому били дождевые капли. Предположение, что меня засадили вместо кого-то, а диск якобы с секретной информацией, попавший на мой стол, был всего лишь пустышкой, вдруг начало обретать некоторую достоверность. Я задумчиво потер ладонью щеку. Если это так, то меня красиво провели. Специалисты, ничего не скажешь. Но кто же он, тот, из-за которого мне пришлось вычеркнуть часть своей жизни?
Я оторвался от размышлений, когда мир за стеклом, залитым дождем, принял вид цветных пятен, лишенных четких очертаний. Заведя мотор и включив дворники, я тронул машину. Пробки на дорогах только-только начали идти на убыль, и мне полтора часа пришлось пробиваться сквозь них. До самого дома из головы не шла мысль о том типе, которого я видел у офиса. У него даже прическа была похожа на мою.
Но, если его вытянули из такого дерьма, значит, он был кому-то очень нужен. Финансовый гений? Но это как-то не вязалось с тем букетом преступлений, которые он совершил. Мне еще не доводилось видеть отмороженных финансистов. Тогда кто он? Это надо выяснить в ближайшее время.
Когда я вошел в квартиру, с кухни ощутимо тянуло горелым. Потом предо мной предстал Холст. В фартуке и с ложкой в руке.
– Что там у тебя? – спросил я.
– Пытался соорудить обед по рецепту из журнала. Сгорело все!
– Скучно?
Холст ничего не ответил. Махнул ложкой и скрылся на кухне в белесом дыму. Что-то загремело.
– Послушай, – сказал я. – Сегодня возле офиса видел парня, очень похожего на меня.
Холст открыл на кухне окно и вынырнул из дымовой завесы обратно в прихожую:
– И что?
– Он вошел внутрь.
– Думаешь, это тот, из-за которого ты пострадал?
– Все может быть.
– Но, если так, он парень непростой, – произнес Холст.
– Очевидно. За кретина никто бы на такое не пошел.
– Что собираешься делать?
– Понаблюдать бы за ним. Только заходить в офис мне не с руки. Могут узнать.
– Может, я. Как там вход?
– Прилично оденешься, может, не остановят. Если что, сошлешься на Бернштейна.
– Понаблюдать бы за ним. Только заходить в офис мне не с руки. Могут узнать.
– Может, я. Как там вход?
– Прилично оденешься, может, не остановят. Если что, сошлешься на Бернштейна.
Мы подъехали к офису в начале десятого и простояли почти час, прежде чем на стоянке появился «Порше-Кайен». Из него выбрался человек. Это был вчерашний тип, только сегодня его физиономия имела слегка помятый вид. Холст взглянул на меня. Я кивнул, и он вышел из машины.
Обратно Холст вернулся на удивление быстро. Прошло минут пять, не больше.
– Поехали, – сказал он, садясь в машину.
– Что, не вышло? – спросил я, заводя мотор.
– Борецкий Роман Михайлович. Сто двадцатый кабинет, – произнес Холст.
Я остановил тронувшуюся было машину и взглянул на Холста:
– Ты не ошибся?
– Нет. Мне на ресепшене сказали.
Под именем Борецкого Романа Михайловича меня судили во Франции за изнасилование и убийство. А тем временем в моем кабинете обосновался подонок и мокрушник. Он стриг купоны с дела, которое организовали мы с Железо и которое впоследствии мне пришлось буквально вырывать из лап бандитов. А я за его преступления гнил во французской тюрьме. Я осторожно выдохнул из груди воздух. Он показался мне струйкой расплавленного свинца: то, что сейчас поднималось во мне, имело адскую температуру, и это уже невозможно было назвать злостью. Допустим, я случайно узнал некую секретную информацию – не повезло. Допустим, у них не было другого выхода, как убить меня либо посадить в тюрьму. И они, и я, по-своему, попытались выйти из этой ситуации. И где-то их можно понять. Такова эта действительность. И то, что про меня потом забыли, – даже с этим можно смириться. Где крупная игра, там человеческая жизнь ничего не стоит. Не таких рысей убирали. И это я тоже принимал. Но, когда с тобой обходятся как с мелкой разменной монетой и просто походя вырывают из жизни, словно морковку из грядки, – проглотить подобное было трудно. Я поймал себя на том, что смотрю на здание офиса и выискиваю место, куда можно с наибольшим эффектом заложить взрывчатку.
– В чем дело? – покосился на меня Холст.
– Роман Михайлович Борецкий долго не протянет, – сказал я и переставил ногу с тормоза на газ.
– Может, объяснишь почему?
– Это тот самый тип, за грехи которого я сидел.
– Может, просто совпадение? – засомневался Холст.
– Вероятность этого равна одному проценту! – сказал я. – И то лишь в случае, если бы он, зайдя в офис, занял место охранника, а не поднялся бы в кулуары. В мой бывший кабинет.
Ехали молча. Каждый ушел в свои мысли.
На другой день я пошел в тир, а из тира навестил Луиса, который за эти годы совсем не изменился. Доминиканец узнал меня, но не удивился, словно я только вчера вышел из его зала.
– Ставки прежние? – спросил я.
– Тысяча триста, – сказал Луис.
Я молча протянул ему деньги и вошел в раздевалку.
Вечером, вернувшись домой, я сказал Холсту:
– Пора становиться мужчиной.
А на другой день потащил его в тир и потом снова к Доминиканцу. Я еще не знал, что буду делать, но стрелять и тренироваться мы стали каждый день.
Неделю спустя мне позвонил Виктор и сказал, что из Франции вернулся нанятый нами детектив. Мы договорились, что будем ждать его в кафе на Калининском.
По проспекту хлестал холодный дождь. Человек, что зашел в кафе, был без зонтика, высок, сед и поджар. Стряхнув рукой с волос капли дождя, он обвел глазами зал и направился в нашу сторону.
– Здравствуйте! – приблизившись, поздоровался он. – Маховецкий.
– Андрей! – привстал Холст.
– Отто! – произнес я и кивнул на стул. – Присаживайтесь, пожалуйста.
Детектив сел, обвел нас карими молодыми глазами, совсем не вязавшимися с сединой, и спросил у Холста:
– Вы доверяете своему адвокату?
– Отец, по крайней мере, доверял, – ответил Холст. – А в чем дело?
– Ваш адвокат был не очень расположен к сотрудничеству, – сказал детектив. – По-моему, он темнит. Я изучил ваше дело и прилагающиеся к нему документы. И нашел одну странность: человек стрелял один из автомата без глушителя. И при этом никто не убежал. Можно допустить, что родные не могли поверить в то, что вы их убьете, и застыли как соляные столбы, хотя это тоже маловероятно. Но экономка, шофер и оба охранника вполне могли бы убежать при первых выстрелах или предпринять какие-либо другие действия. Если бы не баллистическая экспертиза, которая подтверждает, что пули были выпущены из одного и того же оружия, то можно подумать, что убийц было, по крайней мере, четверо. Этот факт не фигурировал на суде. Понятно, что это было на руку обвинению, но куда смотрел адвокат? Вы случайно не снайпер? – взглянул детектив на Холста.
– Я? Что вы! Мне даже держать в руках оружие раньше не приходилось.
– Вот! – поднял палец детектив. – А все убиты так, будто орудовал человек с большим опытом. Поражена голова либо сердце. Я отработал в МУРе почти сорок лет. И мне приходилось видеть подобного рода убийства: шести, и восьми, и даже десяти человек сразу. Во всех случаях было выпущено не по одному магазину. Гильзы валялись повсюду. И во всех случаях от пуль сильно пострадали дома, в которых это происходило. Люди метались, пытаясь спастись, и попасть в них с первого раза было невозможно. Кстати, кое-кому удалось бежать. А у вас просто идеальное убийство. За всю свою практику я впервые сталкиваюсь с подобным.
Холст волновался, всеми силами пытаясь не показать этого.
– Что же, по-вашему, там произошло? – спросил он.
– Такое ощущение, что их собрали в комнате, а потом выводили по одному и убивали в разных местах дома.
– Так вы думаете, что это сделал не я? – Холсту хотелось казаться спокойным, но чашка с кофе, которую он попытался поднести к губам, подрагивала в его руке.
– Очень на это похоже, – сказал детектив. – Вас, как это принято говорить, подставили. После ареста у вас не брали анализ крови?
– Зачем? – спросил Холст.
– Вам могли что-нибудь ввести, чтобы вы ничего не помнили, а потом сунуть в руки пустой автомат.
– А можно это как-то доказать?
– Трудно, – сказал детектив. – Надо что-то еще, что говорило бы в вашу пользу.
Холст вздохнул.
– Переводчик обошелся мне в полторы тысячи, – сказал детектив. – Плюс кое-где надо было подмазать. Итого с вас пятнадцать тысяч евро.
Я отсчитал деньги и, протягивая их, спросил:
– Вы не могли бы узнать про одного человека?
– Что именно? – спросил Маховецкий.
– Все, что вообще возможно узнать о человеке. Внешне он кажется фигурой незначительной, но есть подозрение, что это не так.
Мы ехали домой. Холст молчал. На его лице блуждало странное, незнакомое мне, выражение. Оно не сползало с его лица весь день. А ночью я проснулся от шагов за стенкой. Это бродил Холст.
Детектив позвонил через день. Мы встретились с ним в том же кафе.
– Ничего особенного ваш Борецкий собой не представляет, – произнес Маховецкий, помешивая ложкой кофе. – Закончил юрфак МГУ, подонок, пьяница и наркоман. Удивительное сочетание. И, если бы не папа, заканчивать ему пришлось бы совсем другие университеты где-нибудь в Читинской области.
– А кто папа? – спросил я.
– Зампредседателя совета директоров «Проект-Инвест».
Ну вот все и встало на свои места, как-то на удивление равнодушно подумал я. Истина лежала совсем рядом, рукой подать.
– Кстати, если вам это интересно, – продолжил Маховецкий, – Холстов-старший был одним из директоров этой корпорации и владел самым крупным пакетом акций. Это огромные деньги. И еще, – произнес детектив уже на прощание. – Корпорацию одно время сильно трясло. Насколько мне удалось выяснить, шла борьба за власть. Кстати, как раз в тот момент была убита семья Холстовых, включая ее главу. Есть повод для размышлений, не правда ли?
Детектив, оставив кофе нетронутым, скрылся за дверью, оставив меня в легкой прострации. Я долго сидел над рюмкой коньяка, смотрел сквозь оконный тюль на улицу и размышлял о странности совпадений. Похоже, у нас с Холстом был один враг. Вернувшись домой, я все ему рассказал.
– Это они, – произнес он. – Потому что если не я, то, кроме них, больше некому. А то, что не я, это точно. Судя по словам Маховецкого, там работал виртуоз. Им нужны были акции отца. Потому они и перебили всех, чтобы не осталось наследников. Деньги, черт бы их побрал!
– Люди! – возразил я. – Люди – бешеные твари!
– Наверное, ты прав, – согласился он. – Что собираешься предпринять?
– Надо что-то делать с этим Борецким. Например, убить.
– Да он и так плохо кончит, – сказал Холст. – А знаешь что, давай его сдадим туда, где ему и положено быть. В Вечность!
– Черт! – выругался я. – Как мне сразу в голову не пришло! Видимо, от злости плохо соображают.