– Носилок нет, – пролепетал кто-то из растерянных служащих.
– Несите носилки, или, черт подери, я сделаю их из вашей шкуры! – гаркнул разъяренный полковник командирским голосом.
– Что произошло? – тихо спросила королева, когда адъютант вернулся.
Войкевич провел рукой по лицу и объяснил, что случилось несчастье. Шарлотта зябко поежилась и стала усиленно обмахиваться веером. Ее радостное настроение вмиг улетучилось, и она горько спросила про себя: «За что, господи? За что?»
А сидевшая возле нее Амалия чувствовала неподдельные угрызения совести, ведь молодой лейтенант погиб в том числе и из-за нее, из-за того, что она придумала блестящий план, как России добиться стоянки для флота в Дубровнике, и подбила короля построить ипподром. Потому что, каким бы идеальным ни был ваш план, всегда найдется некий неучтенный элемент, обстоятельство, о котором вы даже не подозревали или на которое не обратили внимания. Сейчас таким элементом стал молодой лейтенант, застывший с удивленным лицом на импровизированных носилках, которые уносили хмурые, вмиг посерьезневшие служители. И третий заезд, самый интересный, в котором состязались победители первых двух, Амалия смотрела уже сквозь слезы.
Но в третьем заезде все обошлось, и король торжественно вручил приз победителю – жокею на вороной лошади, который выиграл первый заезд. И к концу этого дня никто уже не вспоминал о погибшем лейтенанте, никто не думал о нем, кроме его безутешной матери и сестер.
Что же до нашей героини, то Оленин проводил ее до Тиволи и, угадав причину расстроенного вида Амалии, сказал:
– Сударыня, я вам удивляюсь… В чем вы виноваты? Молодой человек плохо держался в седле, и его сбросила лошадь. Он неудачно упал и… и на этом жизнь для него закончилась. Конечно, это трагедия, но вы-то тут при чем?
Амалия вздохнула. Ей хотелось верить в то, что Петр Петрович прав, но инстинктивно она понимала, что на ней тоже лежит вина за гибель Галича.
Попрощавшись с Олениным, она удалилась к себе, а после ужина, переодевшись в простое домашнее платье, вышла в сад. Стрекотали кузнечики, и луна, словно запутавшись в ветвях деревьев, нависала над Тиволи. Амалия села на скамью возле пруда и задумалась. Потом она уловила в сумерках легкое движение, словно поблизости перемещалось какое-то белое пятно. Миг, и в полосу света на земле робко вступил большой красивый лебедь. Амалия хорошо его помнила – она часто ходила кормить лебедей в парке, и эта птица постоянно подплывала к ней и, похоже, совсем ее не боялась.
– У меня ничего нет, – сказала ему Амалия, словно извиняясь.
Лебедь вздохнул и приблизился, потом решился и подошел совсем близко, вытянув свою чудесную шею. Амалия невольно улыбнулась и осторожно погладила его по голове. Лебедь встряхнулся и пристроился возле ее ног.
Когда она встала и пошла к дому, лебедь некоторое время следовал за ней, но потом отстал и побрел обратно к пруду.
– Ишь ты, – пробормотал младший садовник, который из своего домика наблюдал эту сцену. – Лебедя приворожила! Колдунья, не иначе. Надо будет полковнику сказать, – добавил он, обращаясь к Тобику, который дремал рядом на полу.
И он предался мечтам о том, сколько ему заплатит Милорад Войкевич, когда он предупредит его насчет колдуньи. Ведь всем в Иллирии известно, что с колдуньями шутить нельзя.
Глава 17 Королевская охота
– Она приглашена на королевскую охоту, – сказала Лотта.
– Это идея короля?
– Нет. Его жены. – Лотта настолько не уважала Шарлотту, что даже не считала нужным называть ее королевой.
Генерал Ракитич сделал круг по комнате, засунув руки в карманы, и снова подошел к балерине, которая, сидя на диване, с мученическим видом обмахивалась веером.
– Если всего лишь жены, – неуверенно пробормотал генерал, – тогда ничего.
– Но я не могу ехать на охоту, – пожаловалась Лотта. – Даже если бы я захотела…
Она умолкла и, прикусив нижнюю губу, стала размышлять, не удастся ли отговорить короля от этой затеи. В конце концов, с точки зрения Лотты, с ней Стефан мог провести время куда приятнее.
– Меня, вероятно, пригласят на охоту, – сказал генерал. – Поверьте, я сделаю все, чтобы эта авантюристка не смогла к нему приблизиться.
– А если вас не позовут? – сухо спросила Лотта. – Полковник вполне может сделать так, что о вас забудут. Ведь именно он обеспечивает охрану короля и утверждает список гостей… а в последнее время он нас невзлюбил.
– Чтобы я зависел от какого-то полковника? – вскинулся Ракитич. – Если меня не пригласят, я пожалуюсь военному министру! Они не имеют права меня обойти!
Лотта посмотрела на генерала и подумала, что некоторые военные глупы до безобразия. Охота – частное дело, и при чем тут, скажите на милость, какой-то военный министр?
Забегая вперед, скажем, что Лотте не удалось отговорить Стефана от поездки, как не удалось и заставить включить Ракитича в список приглашенных. Балерина просила слишком настойчиво, и у Стефана закралось подозрение, не является ли генерал ее любовником. Кроме того, он и так из-за Лотты лишился возможности играть в теннис на корте баронессы и не желал, чтобы ему перечили еще и сейчас.
– Мне не нравится эта баронесса, – сказала Лотта, проникновенно глядя в глаза своему любовнику. – Пообещай мне, что даже не станешь на нее смотреть!
И Стефан пообещал. Также он дал слово, что не будет ее слушать, но, когда он явился на охоту и завидел Амалию в золотистой амазонке рядом с ее золотистой лошадью, все обещания разом вылетели у него из головы.
Кроме того, рядом с Амалией находился наследник престола и, как выразился позже ехидный Верчелли, «почтительно пожирал ее взором». Стефана задело, что гостья увлечена беседой с князем, а не с ним, и он подошел ближе.
– Ваше величество! – сказала Амалия и сделала очаровательный реверанс.
Глаза баронессы блестели сегодня особенно ярко, и король посмотрел на нее с удовольствием. Ах, если бы она не была так предана интересам своей страны… и была чуточку более легкомысленна, у них могло бы что-то получиться.
«А впрочем, кто сказал, что у нас ничего не выйдет? – подумал Стефан. – В конце концов, я могу пообещать ей договор о нейтралитете, если и она кое-что мне пообещает… так сказать, взамен. Мой кузен для нее не годится, он слишком серьезный, с ним она умрет от скуки, а вот я… совсем другое дело!»
– Я проезжал вчера мимо вашего дома, – сказал Михаил Амалии, – и в окне видел вас. Мне показалось, вы читали книгу.
– Да. «Историю Иллирии» Бреговича. Я не знала, что ваш знаменитый поэт писал и исторические сочинения.
– И что вы думаете?
– О чем? О книге, об Иллирии, об истории Иллирии или об истории вообще?
– Пощадите! – рассмеялся Михаил. – Просто об истории, – добавил он уже серьезно.
– Что ж, если вам угодно знать, я считаю, что история лепится из хаоса методом бесконечных проб и ошибок. Есть государства с долгой историей, прошедшие все ступени цивилизации и достигшие высокой степени организации. Есть, напротив, государства молодые, находящиеся в стадии становления, где внутренние связи еще не сложились до конца и все кажется неустойчивым. Это не значит, что одни государства хуже, а другие лучше. Они просто разные, и, по-моему, Брегович в своей книге зря сравнивает Иллирию с Англией и Францией. А во всем остальном его труд очень любопытен.
«Черт побери, – подумал король, – как она хорошеет, когда пытается умничать! Лотта, наоборот, в таких случаях смотрится глупее некуда».
– Милорад, – произнес он вслух, – где я мог забыть хлыст?
Войкевич кликнул слугу и приказал ему принести хлыст короля.
– Наверное, я оставил его в комнате, когда переодевался, – объявил Стефан. – А вот и ее величество!
Королева Шарлотта милостиво поприветствовала собравшихся, и машинально король отметил про себя, что его супруга оделась чрезвычайно к лицу. Положительно, сегодня ему везло на женщин, и он думать забыл о Лотте, которая страдала в своем роскошном дворце.
Охота началась как-то внезапно и бестолково, и позже Амалия могла вспомнить только лай собак, загонщиков в живописных национальных костюмах, разрумянившееся от скачки лицо короля, который, похоже, попал в свою стихию, и Михаила, который больше смотрел на нее, чем следил за охотничьими перипетиями. Но вот где-то впереди затрубили в рог, наследник встрепенулся, закричал что-то и ринулся вперед. Ему очень хотелось убить сегодня какого-нибудь зверя, чтобы поразить Амалию.
«Какая глупость эта охота, – сказала себе рассудительная баронесса Корф, когда вся кавалькада скрылась из виду. – Раньше, не спорю, это имело смысл, потому что охотой добывали пропитание; ну а теперь? Им что, есть нечего?»
Она передернула плечами и крепче сжала поводья.
Она передернула плечами и крепче сжала поводья.
«И какое у короля было глупое лицо, когда он утром смотрел на меня… Он все время смеялся и высовывал кончик языка, косясь в мою сторону. Уж не собирается ли Стефан предложить этот никчемный договор о нейтралитете за то, что я буду к нему благосклонна? Ах, ваше величество, ваше величество!»
Тут Амалия услышала плеск воды и, повернув в сторону, через несколько минут выехала к реке, вернее, крошечной речушке, которая весело бурлила, пробегая по камням. На берегу стояла тощая, заморенная лисица и, склонив голову, жадно глотала воду. Бока ее мерно раздувались и опадали.
С опозданием завидев Амалию, она прыгнула в сторону, и страх в ее глазах напоминал страх загнанного в угол человека, который отлично понимает, что вот-вот ему конец.
Амалия посмотрела на лису, вздохнула и, развернув лошадь, поехала обратно. Желтый конь недовольно фыркнул и мотнул головой. Поведение хозяйки ему инстинктивно не понравилось. Как можно было уезжать, даже не поборовшись за добычу?
«Кажется, я отстала от моих спутников», – подумала Амалия и пришпорила коня.
Через несколько мгновений что-то случилось. Позже Михаил сказал, что, наверное, лошадь оступилась и попала ногой в кротовую нору, но никакой норы в тот момент Амалия не заметила. Она знала лишь, что только что ехала верхом – и вот уже лежит на траве, почему-то без шляпы, и вдобавок пребольно ушиблась локтем и левым коленом о ствол поваленного дерева, почти незаметный в высокой траве.
Амалия закрыла на мгновение глаза, а когда открыла, увидела, как по травинке возле ее лица бежит хлопотливый муравей. Отчего-то это рассердило ее, она сделала попытку подняться, но тут колено заболело так сильно, что она вскрикнула. Лошадь уже встала на ноги и грустно смотрела на нее.
Боже, как болит нога – не было бы перелома – как ужасно стать калекой; рука, кажется, пострадала меньше – надо надеть шляпку, зачем она валяется на земле?
Да, надо надеть шляпку, и эта типично женская, совершенно нелогичная мысль тотчас помогла Амалии обрести присутствие духа.
Она потянулась за шляпкой, но тут прическа некстати осознала, что ее держат лишь несколько шпилек, и приняла решение совершить самоубийство. От резкого движения волосы Амалии рассыпались по плечам, и она чуть не разрыдалась.
Ваше величество! Ваше высочество! Боже, эти мужчины всегда рядом, когда они не нужны, а когда нужны, никого, никого, ни единого человека!
«И одежду порвала», – подумала Амалия с досадой, заметив разодранный на локте рукав.
Лошадь повернула голову, и Амалия заметила всадника, который выезжал из-за деревьев. Сначала она увидела белого коня, потом сидящего на нем высокого человека в белом мундире, но голова его была в венце солнечных лучей, потому что солнце светило сзади. Когда он приблизился, Амалия узнала полковника Войкевича.
– Что случилось? – спросил Милорад.
– Я упала с лошади, – честно сказала Амалия. – А теперь не могу подняться.
И, сердясь из-за шляпки, волос и порванного рукава, она тем не менее с вызовом посмотрела в глаза полковнику.
– Вы сильно ушиблись?
– Нет. Только ударилась коленом об это… этот ствол.
Полковник Войкевич вздохнул. Собственно говоря, он подумал то же, что подумал бы на его месте любой искушенный царедворец: Амалия нарочно подстроила свое падение, вернее, симулировала, рассчитывая привлечь внимание короля. И его искренне позабавила мысль о том, какое разочарование она должна была испытать, когда вместо его величества на поляне появился он.
– Давайте я вам помогу, – тем не менее сказал он, соскакивая с лошади.
Он протянул обе руки и помог ей подняться, но тут Амалия сдавленно застонала и чуть не упала. Полковник едва успел ее удержать.
– Я не могу ступить на левую ногу, – пожаловалась она. В руке она все еще сжимала шпильки, выпавшие из прически, а другой опиралась на локоть адъютанта.
– Совсем не можете? – спросил Войкевич с легкой иронией.
Она подняла глаза и сердито посмотрела на него снизу вверх (он был гораздо выше).
– Боюсь, я повредила колено.
Она слегка побледнела. «Актриса», – не без уважения подумал Милорад. Вслух он, впрочем, спросил:
– Вы уверены, что не сможете сесть в седло?
Амалия только покачала головой. Сейчас любая мысль о поездке верхом вызывала у нее страх. Она некстати вспомнила распростертое на земле тело лейтенанта, и ей едва не сделалось дурно.
– Да полно вам, – мягко сказал Войкевич, видя, как она побледнела. Но тут он посмотрел ей в глаза – и нахмурился. Ничего, даже отдаленно похожего на игру, в них не было.
– Вот что, – решительно объявил полковник. – Раз вы не можете ни идти, ни ехать, я донесу вас до охотничьего домика.
– Он близко? – спросила Амалия, по-прежнему цепляясь за него.
– Близко, – успокоил ее Милорад, не уточняя, что в их краях близким считалось любое расстояние меньше 5 километров. – Вы не бойтесь, мы скоро будем на месте.
Он легко поднял ее на руки и понес, а обе лошади, поколебавшись, двинулись следом за ним. Свободной правой рукой Амалия держалась за шею полковника и думала только об одном: серьезно у нее повреждено колено или нет. От боли, которая то вспыхивала, то угасала, ей казалось, что серьезно, и ей мерещились пожизненная хромота, осложнения, госпиталь, ампутация и всякие ужасы.
Завидев, как полковник выходит из леса с Амалией на руках, Михаил так сильно изменился в лице, что Стефан взглянул на него с некоторым беспокойством.
– Что такое, почему он ее несет? – вырвалось у наследника. Он спрыгнул с лошади и быстрым шагом подошел к Войкевичу.
Получив объяснения, князь заметался, предложил вызвать карету, доктора и немедленно ехать в больницу. Но Амалия сказала, что предпочитает, чтобы ее отвезли домой.
– Там, в лесу, осталась моя шляпка… Недалеко от реки, на поляне, где упавшее дерево…
И Михаил помчался спасать шляпку, а королева послала человека за своей каретой, чтобы доставить баронессу Корф в Тиволи.
– А лису мы так и не затравили, – сообщила она Амалии, чтобы хоть немного утешить. – Она куда-то пропала. Думаю, нам надо купить новых собак, эти уже ни на что не годятся.
Поглаживая лысину, Верчелли смотрел, как Амалию сажают в открытый экипаж, и жалел только об одном – что счастье нести такую прелестную женщину выпало этому мужлану Войкевичу, который совершенно не способен его оценить. Притворялась баронесса Корф или нет, с распущенными волосами, растерянная и в помятой амазонке, она была очень хороша.
– Даже и не думайте! – свирепо бросил ему Михаил, проходя мимо.
– Ваше высочество? – изумился граф. Наследник круто повернулся на каблуках и приблизился к нему вплотную.
– Если в-вы скажете хоть что-нибудь о ней, – прошипел он, – я вам шею сверну!
– Даже если я скажу, что она само очарование? – поднял брови граф. Он не выносил, когда ему приказывали, будь то даже монаршие особы или их наследники.
– Это вы можете говорить сколько угодно! – ответил Михаил, удаляясь.
Он сел на лошадь и поехал за экипажем, который увозил Амалию.
– Вот, – объявила Лотта, узнав о происшедшем, – о чем я говорила! Стоило мне отлучиться, и она уже пытается отнять у меня Стефана, изобразив падение с лошади! Еще повезло, что поблизости оказался адъютант, а не король!
Кислинг, который механически кивал в ответ на каждую ее фразу, при последних словах нахмурился и о чем-то задумался.
– Так или иначе, – произнес он с расстановкой, – это может оказаться для нас полезным… если она действительно не сумеет какое-то время ходить.
И больше не проронил об этом ни слова.
Амалия успокоилась только тогда, когда вновь оказалась в своей спальне, в кровати с высоким балдахином, и вызванный доктор (между прочим, личный врач короля и наследника), осмотрев распухшее колено, объявил, что кости целы, просто госпожа баронесса сильно ушиблась и переволновалась.
– Вам лучше принять снотворное, сударыня, и хорошенько отдохнуть. Завтра станет окончательно ясно, есть серьезные повреждения или нет.
И он послал горничную Зину в аптеку за лекарством.
Амалия покорно выпила снотворное, чувствуя себя, как маленькая девочка, которая впервые за долгое время заболела. Все, что составляло недавно смысл ее жизни – особая служба, интриги на благо родины, поручение министра К., даже придуманный ею коварный замысел, – все отошло на задний план. Ее волновало только одно: сумеет ли она ходить, как прежде, или это падение обернется для нее нешуточными осложнениями.
«Впрочем, Лавальер[23] была хромоножкой… И не только она… Какая Лавальер, о чем я! У нее был король, хоть какое-то время, и настоящий, а тут…»
И она сама не заметила, как погрузилась в сон.
Проснулась она посреди ночи от очень неприятного ощущения. На языке разведчиков это ощущение называется по-разному, но суть его одна.