Теперь молчание сделалось неловким, словно между чужими. В ноябре, декабре и январе мы встречались по выходным и были счастливы. А потом радость в ней начала угасать с каждой неделей.
Я ехал на Итон-сквер, размышляя о том, как я ее люблю и как мне хочется, чтобы она вновь стала такой, как прежде. И, остановив машину перед гаражом, я, повинуясь внезапному порыву, сказал, когда она уже открывала дверцу, чтобы выйти:
— Даниэль, пожалуйста... пожалуйста, объясни мне, что случилось...
Это вышло ужасно неуклюже. Чистый приступ отчаяния. Надо было послушаться принцессу. Едва сказав это, я тут же пожалел о своих словах: меньше всего мне хотелось, чтобы Даниэль сообщила, что любит Литси. Я подумал, что мой вопрос может даже подтолкнуть ее к этому, и в панике поспешно добавил:
— Не надо, не отвечай! Это не важно. Не отвечай.
Она повернула голову, посмотрела на меня, потом снова отвернулась.
— Вначале все было прекрасно, верно? — сказала она. — Это произошло так быстро... Как... как в сказке.
Я не мог этого слышать. Я открыл дверцу и начал выбираться наружу.
— Подожди! — сказала Даниэль. — Я уже начала — теперь мне надо договорить.
— Не надо! — сказал я.
Но ее уже было не остановить. Все, что она так долго носила в себе, выплеснулось наружу неудержимым потоком.
— С месяц тому назад, после этого ужасного падения в Кемптоне, когда я увидела тебя лежащим без сознания на носилках — тебя загружали в машину «Скорой помощи»... у меня начался понос от страха, я так боялась, что ты умрешь... И я внезапно осознала, как опасна твоя жизнь... и сколько в ней боли... и я вдруг представила, каково это будет — всю жизнь прожить здесь, в чужой стране... Одно дело — приятный романчик, а другое — жить вдали от дома и каждый день бояться... И я не знала, что тут так холодно и сыро... я выросла в Калифорнии... А потом приехал Литси... Он так много знает... и с ним так просто... с ним можно ходить в спокойные, безопасные места: на выставки, в картинные галереи и не дрожать от страха каждую секунду... Я слышала тревогу в твоем голосе, когда мы разговаривали по телефону, я видела ее в твоих глазах на этой неделе, но никак не могла тебе признаться... Она ненадолго умолкла. — Я рассказала тете Касилии. И спросила, что мне делать...
Я оттянул воротник куртки.
— И что она сказала?
— Сказала, что за меня никто решить не может. Я спросила, как она думает, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что мне всю жизнь придется жить в чужой стране — она ведь привыкла — и к мысли, что ты можешь погибнуть или покалечиться... Только не говори, что такого не бывает! Вон, на той неделе жокей погиб... Я спросила у нее, может, все это глупости...
— Даниэль сглотнула. — Она сказала, что тебя не переделаешь, ты такой, какой есть, и я должна отчетливо представлять себе, с кем имею дело. Сказала, что вопрос не в том, смогу ли я жить здесь с тобой, а в том, смогу ли я жить где бы то ни было без тебя.
Она снова помолчала.
— Я ей рассказала, как мне спокойно с Литси... Тетя сказала, что Литси — прекрасный человек... и что со временем я сама увижу... пойму... чего я хочу больше всего. Она говорит, для того, чтобы разобраться в себе, нужно время... Она сказала, ты терпеливый, и она права, да... Но я не могу тянуть так до бесконечности, это ведь нечестно! Я ездила на скачки вчера и сегодня, чтобы проверить, смогу ли я вернуться... Нет, не смогу. Я почти не смотрела скачки. Я стараюсь не думать о том, что ты делаешь... что ты там. Я обещала тете Касилии, что попробую... но я только болтаю с Литси и...
Она не договорила и умолкла, устало и печально.
— Я тебя очень люблю, — медленно произнес я. — Хочешь, я брошу скачки?
— Тетя Касилия сказала, что, если я попрошу тебя об этом, и ты согласишься, и мы поженимся, это будет ужасно. Лет через пять мы разведемся.
Она говорила об этом очень решительно. Сказала, что я не должна просить тебя об этом, что это будет нечестно, что я погублю тебя из-за того, что мне не хватает мужества.
Даниэль судорожно сглотнула, и глаза ее наполнились слезами.
Я посмотрел на темные гаражи и подумал о страхе и опасности. Для меня это были старые друзья, совсем ручные. Нельзя научить другого человека жить с этим — это должно идти изнутри. Конечно, со временем к этому привыкаешь, как и ко всему остальному, но зато эта привычка может испариться в одночасье. Отвага приходит и уходит: всякой выносливости есть предел.
— Ладно, пошли, — сказал я. — Холодно. — Помолчав, добавил: Спасибо, что объяснила.
— А что... что ты будешь делать?
— Пойду домой и лягу спать.
— Да нет! — Она рассмеялась было и туг же всхлипнула. — С этим, о чем я тебе говорила.
— Буду ждать, как советовала принцесса Касилия.
— Советовала? — переспросила Даниэль. — Ты что, с ней разговаривал?
— Нет. Она сама сказала мне об этом, в паддоке в Аскоте, совершенно неожиданно.
— А-а... — тихо протянула Даниэль. — Я говорила с ней во вторник, когда ты был в Девоне.
Мы вышли из машины, и я запер дверцы. Конечно, то, что сказала Даниэль, было достаточно плохо, но все же было бы хуже, если бы она призналась, что любит Литси. Пока она не снимет обручальное кольцо, которое все еще носит, у меня есть хоть какая-то, но надежда.
Возвращаясь к особняку, мы шли рядом. Войдя в дом, снова коротко попрощались на лестничной площадке. Я поднялся наверх и лег в постель. Меня терзала боль, от которой аспирин не помогает.
Когда я спустился к завтраку, Литси и Даниэль были уже там. Он сидел за столом и читал «Спортивную жизнь», она заглядывала ему через плечо.
— Напечатали? — спросил я.
— Что напечатали? — спросил Литси, погруженный в чтение.
— Объявление для того человека, который к вам подходил.
— Напечатали, — сказал Литси. — Тут ваша фотография.
Я налил себе грейпфрутового сока. Фотография так фотография. В первый раз, что ли? Работа такая...
— Здесь написано, что знаменитый жокей Кит Филдинг спас жизнь человеку, заставив людей снять куртки... — Литси опустил газету и пристально посмотрел на меня. — А вы и не сказали, что это была ваша идея!
Даниэль тоже смотрела на меня.
— Почему ты нам не сказал?
— Приступ скромности, — сказал я, прихлебывая сок.
Литси рассмеялся.
— Ну, тогда я вас и благодарить не стану!
— Ну и не надо!
— Поджарить тебе тост? — спросила Даниэль.
— Да... да, пожалуйста.
Она подошла к буфету, отрезала ломтик хлеба с отрубями и положила его в тостер. Я смотрел, как она это делает, а Литси, оказывается, в это время следил за мной. Я встретился с ним глазами, но так и не догадался, о чем он думает. Интересно, о многом ли можно догадаться по выражению моего лица?
— Как мышцы? — спросил я.
— Одеревенели.
Я кивнул. Мой ломтик хлеба вылетел из тостера, Даниэль положила его на тарелку, принесла и поставила передо мной.
— Спасибо, — сказал я.
— Пожалуйста.
Она сказала это легко и беспечно, но возврата к тем ноябрьским дням не было. Я принялся есть тост, пока он был еще горячим, благодаря судьбу хотя бы за эти маленькие милости.
— Вы сегодня заняты? — спросил Литси.
— Пять заездов, — сказал я. — Вы едете?
— Тетя Касилия говорила, что мы все едем.
— Ах, ну да! — я поразмыслил, вспоминая утренний разговор в холле. Знаешь что, — обратился я к Даниэль, — пожалуй, тебе стоит мимоходом упомянуть при Беатрис, что на той неделе ты работаешь в вечернюю смену только в понедельник.
— Но это же неправда! — удивилась Даниэль. — Я работаю как обычно...
— Да, но я хочу, чтобы Беатрис думала, что понедельник будет последний день, когда ты возвращаешься домой поздно.
— Зачем? — спросила Даниэль. — Нет, я, конечно, сделаю, как ты просишь, но зачем?
Литси по-прежнему смотрел на меня, не отводя глаз.
— А что еще? — спросил он.
— Ну, — небрежно сказал я, — пожалуй, стоит закинуть удочку с несколькими крючками с наживкой. Если даже рыбка и не клюнет, мы ничего не потеряем.
— А если клюнет?
— Подцепим.
— А что за наживка? — поинтересовалась Даниэль.
— Подходящее время и место для того, чтобы удалить непреодолимое препятствие.
— Вы понимаете, о чем это он? — спросила Даниэль у Литси.
— Боюсь, что да, — ответил Литси. — Вчера вечером Кит сказал Беатрис, что, пока он здесь, Ролан этот контракт нипочем не подпишет. Кроме того, Кит — единственный из нас, на кого Нантерр еще ни разу не покушался, хотя уже дважды обещал это сделать. Кит хочет указать ему время и место, куда он непременно явится. А мы это используем в своих целях. Время, я так понимаю, ночь на вторник, когда Кит выходит из дома, чтобы ехать за вами на работу.
— А место? — Глаза у Даниэль расширились от страха. Литси покосился на меня.
— Место есть, и очень удобное. Мы все его знаем.
После мгновенной паузы Даниэль сказала ровным тоном:
— Переулок.
Я кивнул.
— Сегодня, когда Томас повезет принцессу и Беатрис на скачки, он скажет, что забыл в гараже одну нужную вещь. Томас проедет весь переулок до разворота, чтобы показать его Беатрис, а на обратном пути остановится у гаража рядом с моим «мерседесом». Скажет что-нибудь насчет того, как темно и пустынно здесь ночью, заметит, что этот «мерседес» мой, и упомянет, что на нем-то я и езжу за тобой каждую ночь. Если Беатрис действительно шпионит за нами, есть шанс, что Нантерр таки явится. Ну а если не явится, мы действительно ничего не теряем.
— Переулок.
Я кивнул.
— Сегодня, когда Томас повезет принцессу и Беатрис на скачки, он скажет, что забыл в гараже одну нужную вещь. Томас проедет весь переулок до разворота, чтобы показать его Беатрис, а на обратном пути остановится у гаража рядом с моим «мерседесом». Скажет что-нибудь насчет того, как темно и пустынно здесь ночью, заметит, что этот «мерседес» мой, и упомянет, что на нем-то я и езжу за тобой каждую ночь. Если Беатрис действительно шпионит за нами, есть шанс, что Нантерр таки явится. Ну а если не явится, мы действительно ничего не теряем.
— А ты пойдешь туда, в переулок? — спросила Даниэль и ответила себе сама:
— Дурацкий вопрос.
— Я найму шофера с машиной, чтобы он доставил тебя из Чизика домой, — сказал я. — А разве Томас не может?..
— Томас сказал, что не пропустит такой цирк ни за что на свете. Они с Робби оба будут там. Я не собираюсь идти в переулок в гордом одиночестве.
— Я просто не смогу работать! — сказала Даниэль. — Я, пожалуй, не пойду на работу.
— Нет, вы должны пойти, — возразил Литси. — Все должно быть как обычно.
— А что, если он придет? — спросила Даниэль. — Если вы его поймаете, что тогда?
— Тогда я сделаю ему предложение, перед которым он не устоит, — сказал я. Они оба захотели узнать, что за предложение, но я решил им пока не говорить.
Глава 14
Мы все поехали на скачки в Сандаун — разумеется, кроме Ролана. Ролан остался на попечении Робби.
Новый телефон на сей раз поставили в офис к миссис Дженкинс, распорядившись, что, если кто-нибудь позвонит по поводу послания от Даниэль, весь разговор следует записать и узнать у звонившего телефон или адрес, по которому его можно найти.
— Он может спросить насчет вознаграждения, — сказал я хрупкой, как былиночка, секретарше, а также Даусону и Робби. — Если спросит, скажите, что вознаграждение он непременно получит.
И все трое кивнули, не задавая вопросов. Мы с Литси и Даниэль задержались в доме до тех пор, пока Томас не уехал с принцессой и Беатрис, которая шумно жаловалась, что ей не нравится ездить на скачки по два раза в неделю. Захлопнув за ней заднюю дверцу, Томас лукаво подмигнул мне перед тем, как сесть за руль. Я подумал, какие все-таки верные и надежные у Касилии слуги: они выполняют любые просьбы, даже не понимая их смысла, стоит им сказать, что так нужно принцессе.
Когда мы подошли к гаражам, «роллс-ройса» уже не было. Я снова тщательно проверил свою машину, чем немало встревожил Литси и Даниэль. Я позаимствовал у механиков зеркальце на колесиках, которое используется для того, чтобы быстро осмотреть днище машины, но никаких взрывчатых сюрпризов не нашел. Однако я позволил Литси и Даниэль сесть в машину только после того, как завел ее, проехал несколько ярдов и резко затормозил.
— Вы что, делаете это каждый раз, как собираетесь куда-то ехать? задумчиво спросил Литси, когда они наконец сели в машину.
— Пока что да.
— А почему бы тебе не оставлять машину где-нибудь еще? — спросила Даниэль.
— Я об этом думал. Но чем искать другую стоянку, проще все же каждый раз проверять машину.
— А кроме того, — сказал Литси, — вы хотите, чтобы Нантерр знал, где вы держите машину. Если он этого еще не знает.
— Как бы я хотела, чтобы всего этого не было! — вздохнула Даниэль.
Мы приехали на ипподром. Литси с Даниэль снова отправились на ленч, а я на работу. Литси удалось избежать огласки, но мое имя было во всех газетах, и так много совершенно незнакомых людей пожимали мне руку, что меня это достало до печенок.
Но больше всего это всеобщее восхищение раздражало не меня, а, разумеется, Мейнарда Аллардека. Он ходил за мной по пятам, видимо, надеясь поймать на каком-нибудь нарушении правил.
Сегодня он не был официальным распорядителем, делать ему было нечего, и потому он торчал в паддоке, следя за каждым моим шагом, и всякий раз, возвращаясь в весовую, я встречал его на пороге. Глаза его были полны ненависти.
Разумеется, он выглядел таким же благородным, как всегда: столп общества, истинный джентльмен, который не имеет ни малейшего представления о каких-то там займах и активах. Когда я вышел в паддок перед третьей из моих скачек, в которой участвовал Абсайль, лошадь принцессы, принцесса сразу отметила, что в нескольких ярдах от нас торчит Мейнард.
— На вас очень пристально смотрит мистер Аллардек, — сказала она, когда я подошел к ним. Литси, Даниэль и Беатрис тоже были здесь.
— Я знаю, — ответил я.
— А кто такой мистер Аллардек? — тут же встряла Беатрис.
— Отец мужа сестры Кита, — коротко ответила Даниэль. Ее тетушке это ничего не говорило.
— Неприятно, — заметил Литси.
Я кивнул.
— Наверно, он на то и рассчитывает. Он весь день на меня пялится.
— Но вас, похоже, это нисколько не смущает.
— А почему я должен смущаться? Да, кстати, — обратился я к принцессе, — все собираюсь спросить: что он сказал на той неделе, когда я выиграл на Каскаде?
Принцесса слегка нахмурилась при упоминании о погибшей лошади, но ответила:
— Он утверждал, что вы нещадно хлестали лошадь. Это его собственные слова. Если бы он нашел на Каскаде хоть один след хлыста... — Она пожала плечами. — Он хотел, чтобы я подтвердила, что вы обращались с лошадью с особой жестокостью.
— Спасибо, что вы этого не сделали.
Она кивнула, зная, что я говорю всерьез.
— С Абсайлем я постараюсь быть помягче, — пообещал я.
— Ну, только не перестарайтесь, — улыбнулась принцесса. — Мне хотелось бы выиграть.
— А этот все смотрит! — сказала Даниэль. — Если бы взглядом можно было убивать, ты бы давно был покойником.
Принцесса решила перейти в наступление. Она сделала вид, что именно теперь вдруг заметила Мейнарда, вскинула обе руки в приветственном жесте и воскликнула:
— А, мистер Аллардек! Какой чудесный сегодня день, не правда ли?
И приблизилась к нему на несколько шагов, чтобы удобнее было вести беседу.
Мейнард снял шляпу, поклонился ей и довольно хриплым для него голосом подтвердил, что да, день сегодня чудесный. Принцесса сказала, как хорошо после стольких пасмурных дней снова увидеть солнышко, и Мейнард с ней согласился. Принцесса сказала, что да, конечно, сегодня холодно, но ведь в это время года всегда холодно. И Мейнард сказал «да».
Принцесса покосилась на нас и сказала Мейнарду:
— Мне в Сандауне очень нравится, а вам? И, что самое приятное, все мои лошади всегда выступают здесь очень хорошо.
Это замечание, с виду такое безобидное, заставило Мейнарда взглянуть в мою сторону еще пристальнее, чем раньше. Взгляд был действительно убийственный.
— Слушайте, — шепотом спросил Литси, — почему это его так разозлило?
— Сейчас не могу объяснить, — ответил я тоже шепотом.
— А потом?
— Может быть.
Жокеям подали сигнал садиться в седло, и принцесса, мило улыбаясь, пожелала Мейнарду всего хорошего и, прежде чем я отправился туда, где стоял Абсайль, тихо сказала мне:
— Желаю вернуться целым и невредимым.
— Спасибо, принцесса, — ответил я.
Она стрельнула глазами в сторону Даниэль, и я только тут понял, что она имела в виду: если со мной что-то случится, моя любимая будет потеряна для меня навсегда.
— И постарайтесь выиграть, — спокойно сказала принцесса, хотя это несколько противоречило ее предыдущему высказыванию. Я кивнул и легким галопом направился на Абсайле к старту, думая о том, что, конечно, я могу во время этой скачки думать преимущественно о безопасности — на самом деле, я всю неделю только и думаю, что о безопасности, — но, если я собираюсь поступать, так все время, мне лучше сразу уйти на пенсию. Осторожность и победа несовместимы. Слишком осторожный жокей потеряет репутацию, лишится своих владельцев, погубит карьеру — и вдобавок потеряет самоуважение.
По крайней мере в моем случае. Суровый выбор между Даниэль и карьерой, не разрешенный мною за всю ночь, давил на меня уже во время двух предыдущих заездов, барьерных скачек, не требовавших особого усердия. И я ни на миг не забывал о том, что она сейчас смотрит на меня с трибун — именно потому, что знал о ее страхах.
Абсайль, серый стиплер восьми лет, был подвижным конем с мягким, плавным ходом, довольно резвым, но не слишком выносливым. Мы выиграли вместе несколько скачек, но чаще приходили вторыми, третьими или четвертыми, потому что у него вечно не хватало сил на финишный рывок. Единственным его преимуществом было то, что Абсайль совершенно не боялся препятствий. И если я буду его сдерживать, он притащится в самом хвосте.
Сандаунский ипподром, расположенный на холмах, с семью близко поставленными препятствиями в дальнем конце, был местом, идеально приспособленным для хороших прыгунов. Я очень любил ездить здесь, и для Абсайля этот ипподром очень подходил, хотя подъем на финишной прямой мог его доконать. Поэтому для того, чтобы победить, его надо было вывести вперед после последнего поворота и взять три последних препятствия с максимальной скоростью. Тогда, даже если он выдохнется на финишной прямой, нам, быть может, удастся удержать первенство до финиша.