Второй сказал:
– Если будем вмешиваться, наши гнёзда предадут разорению.
Охота на лань
Слух о священной лани ходил издавна среди охотников. Изящная и грациозная, с золотыми рогами, она покорила сердца охотников, желающих хоть одним глазком посмотреть на «богиню леса». Не раз она, устремляясь в бег и не знающая усталости, губила горделивых охотников. И ходило поверье, что тот, кто сможет изловить её, обретёт несметные богатства и славу на всю свою жизнь.
Однажды одному охотнику пришла мысль поймать чудесную лань. Собрав всё необходимое, сел он на коня и оставил свой дом.
Время шло, день за днём, уводя охотника в глубь лесов. Множество животных встречал охотник на своём пути, но желанной лани не было и следа. И вот однажды в тёмных зарослях леса мелькнул лучезарный взгляд, сравнимый только с первым лучом солнца. Охотник без промедлений бросился в погоню. Как птица летит, так, едва касаясь земли, вспархивала лань. Как хищник, исполненный очей, летел за нею охотник. Твёрдо сжимала его рука аркан.
И неизвестно, сколько бы времени продолжалась погоня, если бы не случай. Лань с присущей ей лёгкостью перепрыгнула через бугорок и попала в небольшую яму, густо заросшую терновником. Ветви терновника плотно обхватили тело лани, она рванулась, но острые шипы крепко держали её.
«Какая удача», – обрадовался охотник, останавливая разгорячённого коня. Без посторонней помощи лань не сможет выбраться из западни.
Охотнику оставалось только накинуть аркан, вытащить лань из терновника и привести пленницу в селение. Но чем больше было желание охотника похвастать своей добычей, тем сильнее он чувствовал угрызения совести. «Вот пригоню я золотую лань в селение, все удивятся и будут славить моё имя, посыплются расспросы, как мне удалось поймать лань. Что я скажу? Если я скажу правду, охотники перестанут меня уважать, и правитель не даст за лань столько, сколько она стоит».
Лань сильно поранилась и была перепугана. Несмотря на своё положение пленницы, на сочившуюся из многочисленных ранок кровь, лань источала божественную, притягивающую красоту.
Охотник накинул на шею лани аркан, другой его конец привязал к дереву и, взяв в руки кинжал, стал обрубать ветви терновника. Когда лань была освобождена из ямы, она рванулась так, что дерево, к которому она была привязана, затрещало.
– Это держит тебя крепко, – сказал охотник.
И услышал охотник как будто эхо от своих слов:
– Это держит тебя крепко.
Охотник подумал: «Сделаю так, нарушу закон заповеди и буду гоним своей совестью до конца дней. Жертва совестью угодна Богу». И сделал так. Привёл лань в селение, продал её правителю, обрёл значительную славу в стране и был удивлён, что совесть больше не мучает его.
Совесть и тщеславие несовместимы в человеке. Выбирая совесть, человек освобождает божественную лань. Выбирая тщеславие, остаётся его пленником на всю жизнь.
Персик
Однажды ученики, пришедшие к Учителю слушать его, спросили:
– Учитель, расскажи нам о Душе.
Учитель посмотрел на большое блюдо с фруктами и, взяв с него один только персик, сказал:
– Вот персик! Человек съедает сладкую мякоть его, а ядро оставляет. Мякоть – суть плода. Ядро – суть сути плода, без которого не вырастет персикового дерева. Можно расколоть ядро и посмотреть, что у него внутри. Но тогда вы уже не вырастите из него персикового дерева. Душа человека подобна мякоти плода. Дух – суть сути души, крепостью своей подобен ядру, хранящему Истину человека.
– Учитель, но как же видеть истинное, не расколов самого ядра? – спросили ученики.
И Учитель ответил:
– Не человек утверждает Истину, а Истина сама утверждает его. Чем не истинное утверждение: «не раскалывай ядра»?.. Кто верит ему – видит Истину. А кто утрачивает Душу свою, подобно съедению мякоти персика, не находя тем самым утешения в ней, крепостью духа своего утешается.
Плоды
У одного человека была жена. И как только она в чём-нибудь становилась виновата перед мужем, он заставлял её есть землю.
И за всю жизнь женщина столько съела земли, что из её чрева стало расти дерево. И дерево выросло высоким, стройным и таким роскошным, что его ветви и листва заслоняли небо.
А когда на дереве появились плоды, играющие на солнце, как жемчуг, муж решил попробовать их. Стал взбираться по стволу, гладкому, как воск. Но поскользнулся, упал и разбился насмерть.
Старость – не черта характера
В сквере на скамейке сидел старичок и отдыхал. Через некоторое время на эту же скамейку сели два молодых парня. Они не обращали внимания на рядом сидящего старика и продолжали разговаривать о своём.
– Молодые люди, не хочу мешать вашей беседе… – вежливо обратился к ним старик.
– Ну так и не мешай, – прервал его один из молодых людей.
– Не уважаете вы стариков…
– А за что вас уважать-то? Ты бы, дед, шёл отсюда, а то не продохнуть!
Старик немедля приподнялся, облокотясь на свою палку, и ответил:
– Я уж и правда скоро уйду. А вот вам, молодые люди, хочу пожелать долголетия…
Стена
Вот умер человек, и Душа его вспорхнула, как голубь, покидающий навсегда временное своё пристанище. Закружилась в несущемся потоке, устремляясь, как дитя, к свету Отеческого очага.
И то, что казалось ей светом, обернулось вратами, мгновенно распахнувшимися перед Душой. И подобно благоуханному маслу из лепестков роз, Душа пролилась в золотой сосуд, и тьма окружила её. И впервые Душа ощутила покой.
А до того как Душа оказалась в сосуде, в течение всего времени пребывания в обители, которую покинула, она творила «на небесах» великий город. «Небесное домостроительство» человеческой сущности – Душа, ниспавшая с небес, творила с момента рождения человека до его смерти.
Пройдя череду событий и поступков, человек наделял Душу своими сокровенными, заповедными мыслями, которые и становились источником «небесного домостроительства». Город был обнесён стеной, не имеющей врат.
И в то самое время, когда Душа успокоилась, в городе, который она сотворила, рухнула стена.
Является городская стража к повелителю города и спрашивает:
– Так и так, стена рухнула. Благословенен ли Ангел Души, повелитель? Не будет покоя городу, что нам теперь делать?
Повелитель встаёт, идёт в храм и спрашивает Душу:
– На какое ложе желаешь отнести Тебя: на благословенное или на то, на которое отнесут?
Душа отвечает:
– На то, на которое отнесут.
– Листья, гонимые ветром, желают себе этой участи, – говорит повелитель.
– Не ты ли Меня гонишь? Зачем спрашиваешь? – возразила Душа.
– Я не гоню Тебя! – испугался повелитель. – Гонимую Душу не спрашивают, на какое ложе Её отнести.
– Благословенную спрашивают ли? – возразила Душа.
Повелитель встаёт, идёт из храма и говорит городской страже:
– На том месте, где рухнула ветхая стена, заложить твёрдое основание и возвести новую стену, в которой, предусмотрительно для входящих, ворота поставить.
Всякому человеку дана Душа сотворить обитель, достойную его поступкам, как благодатна была его жизнь для мира.
Тень от дерева
Один из учеников пришёл к Учителю в полдень. Учитель сидел под деревом, укрываясь в тени его от жарких лучей полуденного солнца. Подойдя к Учителю, ученик спросил:
– Учитель, есть ли судьба?
– Садись здесь под деревом, – пригласил Учитель и продолжил: – Ты спросил, есть ли судьба? Можешь ли мне ответить, что есть тень от этого дерева?
– Когда солнце освещает одну сторону дерева, другая его сторона всегда остаётся в тени. А тень, в которой мы сидим, Учитель, образовалась освещённой стороной. Если бы солнце не светило на дерево, не было бы и тени.
– Правильно. Но ты забыл одну деталь: когда мы сидим в тени, светлая сторона дерева нам не может быть видна, – добавил Учитель и продолжил: – Вот жизнь человека подобна дереву, судьба – тень от неё. Никогда не сможет стать по-другому, чтобы судьба была деревом, а жизнь человека только тенью от неё. Потому будет ошибкой укрываться в тени судьбы, ища тем самым светлую сторону жизни.
– Ты хорошо сказал, Учитель – поблагодарил ученик.
Тесто
Многие люди пекут из теста пироги.
Один еврей пёк из теста фаллосы с разнообразной начинкой. Однажды его жену спросили, что она скажет о том, что муж её печёт из теста фаллосы. Жена ответила:
– Знакомые ругаются, а я привыкла.
Спросили ученики Учителя, что он скажет.
– Не используйте разум свой, как тесто, – сказал Учитель. – Многое надуманное – неправда. Как невозможно испечённый фаллос принимать за настоящий, также невозможно надуманное принимать за истинное. Истинное всегда говорит само о себе. Оно благоволит к вам не уклоняться от правды.
Тогда ученики спросили Учителя:
– Мы приходим к тебе, чтобы слушать тебя. А когда уходим, многие из нас задумываются над тем, что ты сказал. Скажи нам сегодня: если ты не пекарь, то кто?
– Если я не положу муки в закваску добрую, то тесто не взойдёт и закваска закиснет. Тогда я точно не пекарь. Но если тесто хорошо взошло, испекутся добрые хлебы, тогда я мастер, – ответил Учитель.
Умирающий узник
В тюрьме заболел узник и стал умирать.
– Братки, – говорит тихонько, – попросите священника ко мне, умру скоро.
Кто-то забеспокоился, пошёл сказать дежурному, что, мол, человек в камере умирает, священника зовёт.
А один был в злобе человек, говорит умирающему:
– Зачем тебе священник, грехи, что ли, исповедовать будешь?
Умирающий молчал, тоской наполнились его глаза. Но насмешник продолжал:
– Или ты в вечную жизнь веришь? Закон что дышло, куда повернёшь – туда и вышло. Хочешь скажу, как вечная жизнь получается? Не говорят, что просто умрёшь.
Тут к нему подошёл молодой узник и сказал:
– Просто заткнись, знаток.
В это время в камеру вошли врач и священник. Врач осмотрел умирающего, кивнул священнику.
Умирающий исповедовался кратко. Потом дерзновение охватило его. Тихо, но с беспокойством в голосе, он спросил священника:
– Скажи, батюшка, вечна ли жизнь?
– Успокойся. Жизнь вечна не потому, что вслед за врачом священник приходит, а потому, что вы по откровению с нею нуждаетесь друг в друге.
Только произнёс священник эти слова, узник вздохнул глубоко и умер.
Когда священник направился к двери, молодой узник остановил его:
– А как верить в Бога, батюшка?
Священник ответил:
– Не по принуждению священников человек должен верить в Бога, а для сохранения ума от повреждения. Человек думает, что имеет такую волю: верить ему в Бога или не верить. Если бы Бог дал нам всем такую волю, то мы все поспешили бы ответить ему: «Мы тебе не верим», – и в день Суда оправдались бы перед ним. Но он не давал такой воли, а сказал: «Я есть», – и сим Словом его мы все сотворены.
После выноса покойника в камере узников оставалась тишина, как будто покойник был ещё в ней.
Притчи от Татьяны Задорожной
Венок
Однажды пришёл к Мудрому Спиридону на пасеку гончар из соседнего села. Приехал он в этот раз прямо с ярмарки чем-то расстроенный, хотел мёда купить да поговорить о себе. Нужно было мастеру узнать, не напрасно ли он не только горшки свои так долго украшает да расписывает, но и мелкие цветочки да веточки по ночам на посуде рисует всякие. Ведь другие мастера побойчей работают, успевают больше кружек да кринок обжечь, торгуют прибыльней.
Рассказал ему Спиридон такую историю.
«Далеко в степи, в стадах богатого казака, работали два молоденьких пастуха: Иван и Петро. Пасли они табун кобылиц-двухлеток: гнедых, каурых, саврасых, ездили за ними на лошадках, берегли да растили. Хозяин лютый был, за урон мог и шкуру спустить.
В начале лета прислали в табун двух белоснежных кобылок, на выпас, да с наказом беречь пуще глаз, кормить и лелеять. Купил их хозяин для своей дочери. Пётр да Иван лошадок всех любили, старались, только белых кобылок они не только пасли, но и нежили, холили. Красивы были лошадки необыкновенно, изящные, статные. Не мог Иван себя сдержать, чистил скребницей, надо не надо, как любимую игрушку, потихоньку поглаживал нежную кожу, трепал за холку, разговаривал. А то просто станет и любуется. Лето текло горячими волнами, пахучими выпасами, купаниями табуна в заводи реки под тихое фырканье.
Пришёл сентябрь, близилась осень. Лошадок должны были перегнать через месяц к селу. На рассвете одного из осенних дней, когда поднялся прохладный ветер, напомнил о расставании, не выдержал Иван. Несмотря на крепкий запрет, взнуздал белоснежку, накинул рядно на спину и поскакал на зарю. Пётр и себе также, взялся за вторую лошадку, скорей из зависти, хоть и страшился всегда нарушать хозяйские запреты.
Недолго ребята скакали по степи, да только на беду завернул к табуну хозяин лошадей, который ехал в тот день с торжища домой. Увидел он, как носятся пастухи на белоснежных лошадках, взбеленился. Велел ребят на цепь посадить, отдать в рабство навечно.
Схватили пастухов подручные хозяина, свезли на дальний хутор к немому саманщику и посадили на цепи – воду носить да глину месить.
Цепи каждого ходили по верёвкам вдоль пыльной дорожки – от старого пустого хлева до колодца и до саманной ямы. В этой яме месили Иван с Петром глину с соломой, поливая водой. Начинался день ранёхонько с того, что из колодца воротом воду доставали большим деревянным ведром и кончался длинный день скрипом того же ворота. Под жарким в раннюю осень солнцем целыми днями хлопцы месили, формовали, перекладывали саманные кирпичи.
Степь вокруг – а убежать нельзя. Остались у грозного хозяина отцы да матери, братья да сёстры, замордует, сгноит родных, это все знали.
Потянулись дни поздней осени, в дожди работы стало меньше. По-разному проводили теперь время Иван и Пётр. Иван начал вполголоса песни петь, потихоньку их складывал, как узоры: про цветы, звёзды, шорох травы, осенние листья, девичьи глаза. Всё свободное время у него в руках были пучки той же соломы, комки глины. Доставал он из старого плетня прутья, а из кучи дров – виноградные лозы, вдоль дорожки подбирал листья и сухие цветы и былинки. Всё, что удавалось достать по дороге на длину цепи от ошейника, превращалось в его руках постепенно, понемногу, но неустанно, из мусора в нечто, связанное ритмом, цветом, узнаваемым образом. На стенах белёного когда-то хлева появились веночки и маленькие плетни с узорами, ветряные мельницы с тенями от крыльев, нарисованные углём, чудные птицы, на оконницах поселились звери и букеты – целый мир заполнил пространство старого хлева. А Пётр молчал, злился, тосковал, убивался, жалел о прошлом и чах, с Иваном он старался не разговаривать.
Прошла зима. Хозяин вспомнил о рабах, опять проезжая по степи мимо. Начиналась весна, пели птицы, зацветали первоцветы и даже травы, степь волновала, умиротворяла. Конь под хозяином заржал, тут выскочил навстречу гостю немой саманщик, на вопрос показал рукой на старый хлев. Там, увидел хозяин, Пётр лежал в углу, отвернувшись к стене, грязные ноги его были худыми и потрескавшимися. Он не повернулся на окрик, рука, обнимавшая колени, задрожала. Иван сидел рядом на бревне, он был худым и жилистым, но глаза глядели спокойно. Чуть запавшие, они как будто жили своей жизнью, руки спокойно лежали на коленях. Возле Ивана лежала охапка соломы, а у ног его стоял небольшой плетёный из соломы коник под уздой.
Хозяин, который объездил Турцию, Молдову, бывал в Вене и Праге, заморгал и прищурился. Зайдя с солнца, он вдруг разглядел, что и старая мазанка, и хлев, и приступка, и завалинка – всё жило своей чудной жизнью, всё было преображено, во всём был прекрасный порядок и колорит.
– Кто здесь чудил? Откуда это? – громко спросил хозяин.
– Это я сделал, – ответил Иван.
– А кто тебя учил?
– Сам я видел такие картины да игрушки, когда возил меня отец на ярмарки, по сёлам и в город. Не могу я в грязи да скуке жить. Захотелось мне, чтоб стало красивее, вот я и мастерил, – ответил спокойно Иван. – Можете наказывать.
Хозяин понял, что Иван и лошадку брал, чтоб прикоснуться к красоте, что у парня есть дар претворения, созидания. Он простил Ивана, заодно, весенним днём, и Петра. Петра отправили в соседнее село в работники, а Ивана послали за границу учиться».
– Что было дальше, не знаю, а только у кого есть жажда преображения, созидания, тот и из веника сплетёт ночью венок, – закончил Мудрый Спиридон и протянул гончару кувшинчик майского мёда.
Гость Мудрого Спиридона
Однажды пришла на пасеку к Мудрому Спиридону старая женщина за мёдом. Глечик у неё был маленький, сама она небольшого роста, но крепкая и в движениях быстрая. Обычное слово «старуха» не совсем подходило к ней, хотя заметно было, что лет ей немало.
Кроме платка, в который был завязан глечик, в руках у неё была корзинка с травами и крынкой молока для Мудреца.
За чаем из мяты, за неспешным разговором пожаловалась гостья, что неладное творится с хатой. Один из углов вдруг просел, перекосился, и вся хата сильно накренилась. Ничего вроде не испортилось, а дом почти валится. Конечно, когда-нибудь соберутся односельчане да помогут поправить, но с чего бы это случилось, что произошло, непонятно, рассказывала женщина.
На что Спиридон поведал ей историю про гостя.
Как-то зимой, когда ульи тихо зимовали в омшанике, постучался к Спиридону поздний гость. Был он измучен дорогой, худые руки беспокойно шарили по промокшей одежде, тусклый взгляд из-под густых бровей был просящим, а рот перекривлён в беспомощной улыбке. Спиридон принял нежданного гостя, согрел и накормил, а утром понял, что ещё рано отпускать странника, он слаб. Через несколько дней, когда путник окреп, Мудрец услышал его повесть о жизни. Во время совместной работы на пасеке, за которую жадно взялся гость, слова с небольшим акцентом сплетались неровными узорами. Оставался на лице гостя кривой знак, а в еде был он сдержан не по возрасту – ведь должно было быть ему не более 45, а выглядел он на все 60. По всему человек был измучен жизнью, радость не жила в его душе. Понемногу понял Спиридон, что произошло с этим мужчиной, что состарило и обездолило его.
Однажды молодой охотник устраивался после долгого подъёма к седлу перевала на ночлег. Здесь, на скалах, места было мало, везде торчали острые уступы, росли непролазные колючие кусты. Хотел охотник оставаться на перевале на несколько дней, поэтому надо было выспаться. Один клочок земли был вроде свободен, но когда уставший охотник вышел туда, то увидел малюсенький родничок, выбивавшийся из-под камня. Парень присел, камни под рукой были мокрыми. Вода тихонько булькала, разливалась небольшой прозрачной лужицей и вытекала вниз между камнями тоненьким ручейком. Больше нигде места на костёр и ночлег не было, а вокруг быстро сгустилась безлунная ночь. В сердцах завалил охотник родничок большим замшелым камнем, пришёлся он, как ни странно, впору к подножию валуна и закрыл воду совсем. Стихло тонкое бульканье. Переночевал охотник, прикорнув полусидя у костра, а на следующий день место для ночлега высохло под жарким летним солнцем, можно было постелить бурку на сухом месте, вытянуться и выспаться. Потом была удачная охота, трудный спуск добычи в горный аул, больше на это место парень не возвращался.