Однажды молодой охотник устраивался после долгого подъёма к седлу перевала на ночлег. Здесь, на скалах, места было мало, везде торчали острые уступы, росли непролазные колючие кусты. Хотел охотник оставаться на перевале на несколько дней, поэтому надо было выспаться. Один клочок земли был вроде свободен, но когда уставший охотник вышел туда, то увидел малюсенький родничок, выбивавшийся из-под камня. Парень присел, камни под рукой были мокрыми. Вода тихонько булькала, разливалась небольшой прозрачной лужицей и вытекала вниз между камнями тоненьким ручейком. Больше нигде места на костёр и ночлег не было, а вокруг быстро сгустилась безлунная ночь. В сердцах завалил охотник родничок большим замшелым камнем, пришёлся он, как ни странно, впору к подножию валуна и закрыл воду совсем. Стихло тонкое бульканье. Переночевал охотник, прикорнув полусидя у костра, а на следующий день место для ночлега высохло под жарким летним солнцем, можно было постелить бурку на сухом месте, вытянуться и выспаться. Потом была удачная охота, трудный спуск добычи в горный аул, больше на это место парень не возвращался.
Прошло несколько лет. Парень возмужал, стал хорошим охотником и решил жениться. Посватался охотник и построил на краю аула небольшой дом. Семейная жизнь начиналась хорошо, супруги трудились и обзаводились хозяйством, ожидали ребёнка. Вдруг осенней ночью, во время грозы, на край селенья обрушился селевой поток. Вал грязи и камней унёс дом в обрыв, супруги еле успели выскочить в одних рубахах в ночь, под завыванье ветра. Ребёнка они потеряли, и жена охотника впала в меланхолию, жила у своей матери и только и делала, что лепила из песка домики. С той ночи остался след на лице охотника – небольшая кривая усмешка не сходила с губ. От тоски и для охоты ушёл он в горы и попал на то самое место на перевале.
Страшная картина открылась ему. На месте его костра вода вымыла чашу в валунах, заполненную жидкой грязью. В чаше был раскол – недавние дожди подмыли и обрушили один из валунов и грязь стекла вниз, дав толчок образованию того самого селя, который накрыл край аула. Ничего не добыв, вернулся охотник в селенье и уехал в тот же день на равнину. С тех пор не мог он вернуться домой, только передавал через своих товарищей жене в аул заработанные деньги.Замолчал Спиридон, сжал рукой подбородок, подумал вслух вот про что: видно, была ошибка мастеров при закладке дома, наверно небольшая, раз стоял он до сих пор, но очень важная, раз обрушился он сразу. Покачала головой гостья, завернула мёд, забрала кринку от молока, добавила в травы медуницу от Спиридона и пошла домой.
Кому игра, а кому погибель
Искристым морозным утром спускался Спиридон к проруби реки. Уже на подступах к обрывистому берегу услышал он женский крик с причитаниями, истошный кошачий крик и мужской бас, приговаривающий: «Так тебе, так тебе…» У проруби стояла дородная попадья, рядом с ней дьяк, у которого в руках был мешок. Мешок дёргался, оттуда и доносилось мяуканье, высовывались когти и зубы. На вопрос Мудреца попадья, сквозь крикливое всхлипыванье, ответила, что любимый кот Мурзик украл у гостившего архимандрита золотой образок. Она, мол, сама видела, как этот здоровенный котище катал его лапой по столу! Всё обыскали, нет дорогой вещи нигде! Украл, а ведь как она кота любила, как кормила, а он ещё и мышей ловил!
– Зачем же кота топить, – остановил всех Спиридон, – он ведь золото не ест. Не ест, значит, оно должно быть в доме, а раз пропало, то кого из людей нет в доме?
Попадья выслушала Спиридона, схватила мешок и закричала дьяку:
– Наказывай скорей догнать нового работника, отпросившегося в город. Коту игра, а вору добыча: ищи виноватого!
Пасхальное яйцо
Сидел Спиридон за столом и чистил расписанное яйцо. Был третий день Пасхи, сквозь утренний лёгкий туман пробивалось солнышко. Вчера Мудрый Спиридон побывал в храме, остался в селе и разговелся у кузнеца, среди весёлого праздника большой семьи, а сегодня оказался, как всегда, один. Ушёл с пасеки накануне праздника глухой юноша, пребывавший у Мудреца по слабости. Шёл парень в отдалённый монастырь, в котором были гончарные мастерские. Глухота после детской болезни обострила его осязание, юноша пристрастился лепить и рисовать. Ослабел в далёком пути и остался под плетнём крайней хаты в беспамятстве. Ещё несколько часов – и погиб бы паренёк, как маленькая птичка на морозе. Кузнец вечером шёл неспешно на пасеку за воском, чуть не споткнулся об лежащего, ну и принёс на плече паренька к Спиридону. Выходил его Мудрец, отпоил зверобоем на меду, отпарил в баньке, подкормил. Глухой пытался сразу встать, потом хватался за тяжёлую работу и благодарно улыбался каждой крохе. Яйца к празднику они красили вдвоём, скорее начал всё затевать как раз паренёк, а не Спиридон. Пасечник просто варил их в луковой шелухе. Глухой нашёл цветной глины, какие-то ягоды, орешки, растёр в деревянных плошках, выпросил воска, взял соломинки, что-то стругал и несколько дней и вечеров провёл, расписывая яйца.
Расписанная скорлупа пёстрыми хлопьями ложилась в миску, а Спиридон смотрел на неё и говорил себе: «Вот и моя жизнь – расписная скорлупа да белое яйцо. Старался я, красил, выводил узоры, а надо разбивать. Жалко, да надо, иначе какой смысл в испорченном яйце? Так и смерть – жалко, да надо умирать, разбивать Яйцо жизни. Написанные на нём узоры, обозначения пройденного пути, останутся на скорлупе, а душа чистая уйдёт в иной мир».
Уже с год каждый день прощался Спиридон с миром и собеседниками, замечая окружающим, что неизвестно, проснётся ли на следующий день. Начавшееся должно завершиться, иначе существование не имеет смысла.
Полёты
Позади пасеки Мудрого Спиридона, в двух минутах ходьбы, было небольшое болотце. Лежало оно как раз на пути в село, и тропинка огибала его по большому кругу. Каждый раз, когда Мудрец шёл в село, то брал с собой камень и клал его по болотцу впереди себя, на расстоянии длинного шага. Со временем Спиридон выложил через болотце целый переход. Камни, в продолжение тропинки, образовали причудливый узор. Частенько утром на них выползали погреться лягушки, змейки сворачивались клубочками, а в дождливые дни выползали на камни ещё и улитки. Вся живность, конечно, разбегалась при звуках шагов человека, с плеском спасаясь в воду.
Однажды в туманный осенний денёк Спиридон отправился в село и, добравшись до болотца, решил пройти по камням. Его сухонькая фигурка в холщовой свитке казалась в тумане длинной и высокой. Угловатость движений, привнесённая перешагиванием на большое расстояние с камня на камень, в тумане казалась движением над водой, невероятным скольжением над болотцем.
На краю болотца на кочках собирал ягоды русоволосый мальчишка, лет 8–9. Он увлёкся поиском, поцарапанные руки так и мелькали, не нарушая путь и в корзинку, и в рот. Мальчишка пришёл сюда после ночного с жеребятами, поэтому его размаривали первые тёплые лучи солнца.
Вдруг мальчик увидел мудреца Спиридона, скользящего над болотом. Фигура уверенно передвигалась всё дальше, чирикали болотные птички, лёгкий туман таял. Мальчик замер и затаился под кустом, уткнув голову в моховую кочку, он зажмурился, скорее не от страха, а от желания закрыть глаза и оценить увиденное. Когда белая головка выглянула из-под куста, на болоте никого не было. Ребёнок опять лёг в мураву, головой на кочку и, замечтавшись о полётах, заснул. Добрав потом ягоды, мальчик вернулся домой и взахлёб рассказывал всем о том, как летал Спиридон по воздуху, махая посохом, хлопая краями свитки.
С тех пор все так и думали, что мудрец умеет летать, а к его словам прислушивались ещё внимательнее.
Пять колёс
Как-то летом в полдень пришёл из леса, с новой вырубки на холме, на пасеку к Мудрому Спиридону молодой лесоруб. Было ему жарко, пить поработавшему очень хотелось. Поздоровался он с пасечником, вытирая подолом рубахи пот, попросил воды. Отправил его Спиридон к своему колодцу под дубом. Сказал пасечник, что в нём такая чудная прохладная вода, стоит только пригубить, сразу напьёшься, жажда пропадёт. Добавил Спиридон, что есть, правда, прямо здесь и другая вода, в кадушке, но тёплая и тухловатая.
Подошёл парень к срубу, видит – через ворот, сделанный из золотистой дубовой колоды, цепь в колодец опущена, тронул рукой рукоять – заплескалась внизу вода, как из полного ведра зашлёпало.
Начал лесоруб ворот проворачивать. Крутит рукоятку парень сильно, натруженные руки дрожат. Хочет он побыстрее напиться, а ведро где-то глубоко, вроде идёт наверх, а всё не видно. Стал лесоруб присматриваться – за воротом-колодой на оси колесо с зубчиками, под ним другое, а там и третье, за третьим – четвёртое и только от пятого через ворот вниз в колодец цепь идёт. Каждое колесо всё больше и больше, только пятое маленькое. Удивился лесоруб, бросил ворот, побежал к старцу.
Подошёл парень к срубу, видит – через ворот, сделанный из золотистой дубовой колоды, цепь в колодец опущена, тронул рукой рукоять – заплескалась внизу вода, как из полного ведра зашлёпало.
Начал лесоруб ворот проворачивать. Крутит рукоятку парень сильно, натруженные руки дрожат. Хочет он побыстрее напиться, а ведро где-то глубоко, вроде идёт наверх, а всё не видно. Стал лесоруб присматриваться – за воротом-колодой на оси колесо с зубчиками, под ним другое, а там и третье, за третьим – четвёртое и только от пятого через ворот вниз в колодец цепь идёт. Каждое колесо всё больше и больше, только пятое маленькое. Удивился лесоруб, бросил ворот, побежал к старцу.
Жалуется: так, мол, и так, очень пить хочется, когда эти пять колёс пройдёшь? Дайте-ка воды побыстрее, терпения, мол, нет, не хочет парень пять колёс прокручивать, не дождётся, да и зачем, нечего, мол, так долго доставать ведро из колодца, ну его, пусть будет вода нехолодной. А сам пыхтит, сердится, но сдерживает себя, перед ним же седой да тихий человек.
– Эту воду иначе не возьмёшь, – усмехнулся старец. – На ней зарок, другого ворота не может быть, – пояснил.
Дал Спиридон парню воды из бочки, а она тиной пахнет, да тёплая, да мутноватая. С маху выпил лесоруб кружку, да не напился нисколько, только противно стало. Пожалел он себя, пошёл обратно к колодцу, начал снова ворот крутить. Крутит-крутит рукоять, да песню запел, ту, что за работой привык напевать. Вот и ведро, а вода голубая, холодная, свежим духом от неё веет. На срубе берестяной ковшик висит, сам в воду так и просится. Напился вволю лесоруб, и с первого глотка стало на душе легко и светло.
Вернулся он к старцу, поклонился в пояс и говорит:
– Да, понял я, настоящее легко не даётся, надо не одно, а пять колёс повернуть, чтоб хорошее дело совершить.
Усмехнулся Мудрый Спиридон и налил лесорубу берестяную флягу воды с собой.
Самое дорогое
Как-то охотился в тех краях, возле домика Мудрого Спиридона, знатный воевода, да что-то охота ему была не в радость, мешала задумка одна. Смутное желание чего-то необычного, самого главного, преследовало его, пресытился воевода уже богатством своим да и разбоем своей дружины. Заехав в сторону от ловчих, он впервые увидел под горой домик Мудрого Спиридона, колоды пасеки, молодой сад. Бросил всех господин гнать дичь на охоте, а сам въехал под дерево у дома, спешился и постучал в окошко старцу.
Спиридон в тот день с самого утра поливал сад и умаялся, прилёг отдохнуть. Пригласил он гостя в дом, поставил на стол мёду да яблок ранних, а в горнице тихо, манит прохладой, косые лучи солнца выхватывают пятнами жёлтые скамьи, вышитую скатерть.
«Хорошо, что я без своей горластой дружины заехал, – подумал воевода, – ведь ненароком буйством своим могли дружинники взбаламутить всю пасеку». Присел воевода к старцу за стол, не закичился чином да званием, рассказал Мудрому Спиридону про думу свою, охоту к необычному, желание поехать куда глаза глядят за самым дорогим. Поведал ему Спиридон историю одного своего предка.
«Из далёкого путешествия очень богатый князь привёз в шкатулке волшебное Зёрнышко, которое на откуп за победу вручили ему в далёкой, горной стране. Вместо него мог бы получить он военную добычу, когда, проломив стены и засыпав ров, ворвался со своим войском в горный замок, только вышла другая история.
Штурм завершился в сумерках, а вечером во время пира за чужим необычным столом в зале откуда-то появилась прекрасная дама в тёмных одеждах. Она достала маленький мешочек из парчи и протянула князю.
– Возьми, – сказала она, – это Зёрнышко Счастья и вернись сейчас же домой. Окружи его самым драгоценным, что есть у тебя, и когда откроется оно – будешь счастлив, как никто и никогда. Здесь всё кончилось, не разрушай память, – промолвила и замерла.
«А ведь правда, – сказал себе князь, – воевал отряд больше с природой: обвалами диких скал, колючими кустами на узких тропах, ветрами на крутых подъёмах, неприступными стенами. Защитников была горстка, все полегли, а палаты в кольце стен стоят как заброшенные».
Продолжала незнакомка:
– Видишь, здесь уже не растёт ничего, прошло благодатное время этой страны. Ведь ты почти не встретил никого, правда? Только сразу надо ехать, иначе разбуженное Зёрнышко пропадёт. Тут, в нашей горной стране, по закону всё скроется пеленой времени.
И замолчала гостья, сжав тонкие руки под кружевами накидки.
Сначала удивился князь и самой незнакомке, и её словам. А потом задумался: «В живых после битвы только она одна, эта дама, вся тихонько светится, плывёт над полом как по воздуху, не ест, не пьёт – вся необычная, из мира чудес». Решился воин ведунье довериться. Взял князь мешочек, положил в шкатулку, найденную тут же, и, кликнув во двор дружину, приказал уезжать.
Бросив грабить, спешно возвращался отряд князя домой. И на горной дороге, и по пыльным полям поторапливал командир своих воинов. Хоть и не понимали дружинники, привыкшие иначе возвращаться после победы, к чему такая спешка, но слушались и всё погоняли уставших коней.
Вот приехал князь домой, в своё поместье, и повелел самое дорогое собрать в большом зале дворца.
– Поставьте здесь мой трон, соберите самые дорогие вещи.
Даже сам пошёл вельможа по дворцу и стал приказывать слугам, поторапливать их:
– Несите всё золотое и серебряное в этот зал, украшайте подножие трона. Отсюда берите, и это несите, а ещё вот вам золотые украшения, а ещё приказываю: купить и принести для зала новых ковров лучших. Оружие булатное повесьте, покрывала для кресел и скатерти камчатые отберите в кладовых. Поставьте вазы китайские и индийские, повесьте гобелены испанские да итальянские. Кубки и чаши расставьте везде, насыпьте золотых монет, шалей и мехов разложите.
Принесли прекрасные вазы и великолепные ковры, затопили печи с голубыми изразцами, зачадили жаровни с благовониями, а слуги всё тащили и тащили. Скоро в зале оказалась тысяча предметов, их пришлось раскладывать кучами, и это всё к вечеру было похоже на огромный склад лабаза. Князя боялись и хотели услужить, помощники бегали и думали: ну что бы ещё, ну как бы ещё? Завалили вещами тронный зал, и похоже уже всё это было на ярмарочный вертеп перед представлением, когда яркое тряпьё лежит перед шатром кучами.
Князь, посчитав, что самое лучшее Зёрнышку дано да принесено, зарок выполнен, занялся другими делами.
Прошло несколько дней, вроде шло всё как всегда, после похода пиры, разговоры да хвальба, дележи да хозяйские дела. Только шло всё обычным путём, уже много раз праздновал князь победу, никакого особого настроя, чуда, радости не было.
Зашёл вечером князь в зал – неуютно там было, хоть и богато. Присел на ступеньку перед троном, задумался. В колеблющемся свете жаровен и свечей заскользила вдруг тень вдоль стены. Оглянулся воевода – Прекрасная дама движется к нему. Одежда на ней тёмная, на голове накидка, полупрозрачная фигура плывёт над полом и почти не видно её. Повеяло в натопленном зале прохладой, как ветром пахнуло.
– Где же моё счастье? – спросил с обидой Незнакомку князь. – Где моя великая радость и невиданный покой? – допытывался у дамы князь.
– А разве ты отдал Зёрнышку самое дорогое? – ответил тихий голос. – Ты навалил вещей и золота, ты поручил всё слугам, а время? Ты отдал Зёрнышку своё время? Нет. А время – самое дорогое у человека, его нельзя ни остановить, ни вернуть, ни добавить. Оставайся со своей жизнью таким, каким был.
И исчезла. Глянул князь, а в шкатулке на троне только пыль да серый камешек».
– Так вот рассказывал мне дед про своего воеводу, вот что получилось у него самой важной затратой для счастья, – помолчал старик, – а искать надо рядом, – закончил Мудрый Спиридон.
Встал и пошёл в наступивших сумерках в погреб за новым угощением для воеводы, а когда вернулся, гостя не застал, только перестук копыт раздавался за пасекой.
Только раз
Пришла к Мудрому Спиридону как-то в гости маленькая девочка, увязавшись за мамой. Весёлая и добрая была малышка, стала играть она с цыплятами, котятами и очень ей понравилось на пасеке. С маминого разрешения попросила девочка старца, можно, мол, остаться погостить? Обещала помогать, но просила позволения с маленькими зверятками играться.
– Оставайся, дитя моё, играй, только каждый день водичку малышам наливай, не забывай, – пригласил её Спиридон.
Осталась девочка на пасеке и прожила там несколько дней.
Утром просыпается малышка, выбегает во двор, мисочки с водой наполнит – это котятам, это курочкам с цыплятами, это птичкам-синичкам, это собачке. Потом зёрнышек насыплет, кашки, всех накормит и играет с ними. Только всё позже выходит во двор девочка, всё дольше ждут под солнцем малыши водичку, ведь больше им напиться негде. Наступил такой день, когда вовсе не вышла малышка во двор, а убежала в прохладный лес за ягодами, забыла про водичку и милые мордочки.