Понимая, что наверняка заработает выговор и насмешки коллег, кап-три выгреб из сейфа несколько вручную заполненных бланков с красной полосой поперек листа и вставил в уничтожитель документов. Когда машинка перестала гудеть, Лисков надел на плечи оперативную кобуру с пистолетом. Потом собрал личный состав, провел инструктаж и призвал всех к бдительности. Матросы, мичманы и несколько офицеров выслушали его без интереса. Обычные песни особиста…
— А когда смена придет? — спросил круглоголовый Сазонов и зевнул.
— Когда придет, увидим, — накаляясь, ответил Лисков. — А пока — нести службу, как положено. Почему часовой стоит со штык-ножом?
— Чижик распорядился, — пояснил лейтенант Максимов. — Как установлено для списанных кораблей…
— Какой черт «списанных»! — взорвался контрразведчик. — Или уже ракеты сняли, ядерное топливо выгрузили? Выдать автомат с боезапасом, посторонних на борт не пускать, о любых подозрительных событиях вокруг докладывать мне в любое время!
Когда Лисков ушел, Сазонов покрутил пальцем у виска и выразительно присвистнул. Мичман Ивантеев заметил его жест, но против обыкновения ничего не сказал.
Ровно в двадцать один час к воротам в/ч 0752 подкатил старенький крытый грузовичок, обслуживающий хозяйственную часть базы. Ничего странного в том, что машина возвращается на свое место, не было, а поскольку из кабины высунулся сам капитан-лейтенант Чижик, замерзший матрос не стал чинить предусмотренных правилами несения службы проверок, а молча распахнул створки. Грузовичок направился почему-то не к гаражу, а в сторону причала, но это уже часового не интересовало.
Возле перекрывавшего выход на пирс давно бездействующего санпропускника грузовик затормозил. Ватными ногами Чижик ступил на знакомый бетон. Из кузова упруго выпрыгнули восемь молодых мужчин в черных бушлатах подводников. Квадратный, с деформированными ушами борца Лисогрузов подошел к капитан-лейтенанту, положил руку на плечо, всмотрелся.
— Ты что, друг? Дрейфишь?
В ту памятную ночь, когда он спас Чижика от бандитов возле «Арагви», не задумываясь разбив голову одному из нападавших, он тоже оставался совершенно спокойным и тоже обращался доброжелательно, но безлично: «друг». Тогда капитан-лейтенант испытал к майору милиции глубокую благодарность. Сейчас им владели другие чувства.
Резким движением Чижик сбросил тяжелую пятерню.
— Меньше болтай и следи за своими людьми. Никого не бить, не калечить, не убивать!
Лисогрузов озадаченно хмыкнул.
С моря дул сильный ветер. Наклонившись, Чижик первым вышел на пирс и медленно пошел вперед мимо зловеще чернеющих мертвых остовов «китенка», «раскладушки», «акулы» и «барса». За ним, выстроившись в колонну по два, шагали остальные. Как будто разводящий вел к постам отдохнувшую смену.
«Барракуда» была пришвартована в самом конце бетонного мола. Там ощущалась жизнь: горели переносные лампочки, слышались голоса, доносились гитарные аккорды. Навстречу шел дежурный офицер — старший лейтенант Ивашкин. Увидев приближающуюся процессию, Ивашкин остановился, вглядываясь.
— Товарищ капитан-лейтенант, на прикомандированном корабле происшествий нет, — привычно отчеканил он, узнав Чижика. И тут же доверительным «неуставным» тоном спросил:
— Слышь, Сашок, а это кто такие?
— Сменный экипаж, — обыденно ответил капитан-лейтенант.
— Хорошо, ребята обрадуются… Только чего ж их так мало?
— Остальные завтра прибудут.
— Ну ладно… Закончишь, заходи. У меня есть кое-что…
Дежурный офицер и возглавляемый Чижиком отряд разминулись. В руке Лисогрузова что-то щелкнуло. Через пару минут они подошли к «барракуде». Стопятидесятисвечовая лампа освещала лишь массивный, закругленный нос, огромный корпус ракетоносца растворялся в темноте, казалось — сходни переброшены на полусферический островок из черной резины.
— Стой, кто идет?
Грубый брезентовый дождевик с капюшоном делал часового похожим на упитанного монаха в рясе. Но этот образ перечеркивался деталями. Рядом, на кнехте, был закреплен пластмассовый ящик полевого телефона. В неярком, рассеиваемом ночью и ветром свете отблескивал автомат.
Чижику это не понравилось. Он распорядился не выдавать оружия, и то, что его приказ нарушили, говорило о возможности осложнений. По уставу караульной службы часовой должен был пропустить на борт только его одного, а остальных держать под контролем, сообщив о прибытии неизвестных старшему офицеру корабля. Но Лисогрузов и его команда не похожи на людей, готовых покорно ждать своего разоблачения. Чем это он щелкал? Предохранителем пистолета, каким-либо специальным ножом, страшной складной дубинкой, разбивающей человеческий череп словно тыкву?
Бледным пятном маячило в тени капюшона напряженное лицо. Капитан-лейтенанту показалось, что это гитарист, любимец экипажа. Сейчас он становится помехой на пути далеко идущего и тщательно продуманного замысла. А в подобных случаях судьба человека решается однозначно, и его предупреждения не проливать кровь ничего не стоят, так — благие пожелания наиболее трусливого соучастника.
Только сейчас Чижик в полной мере осознал, что ему предстоит. Раньше он думал лишь о корабле — неодушевленном конгломерате легкого и тяжелого корпусов, силовой установки, систем жизнеобеспечения, навигационного оборудования и сотен иных механизмов и агрегатов. Техническая сторона задачи начисто вытеснила «человеческий фактор», как будто угнать предстояло пустую лодку. Но восемь человек не справятся с управлением, значит, придется приводить к повиновению остальных. Делать это предстояло не ему, поэтому он особенно о том и не размышлял. А ведь за этим бледным пятном еще четырнадцать… Но обратного пути не было.
— Кто идет?! — в голосе появилось напряжение, клацнул передергиваемый затвор.
— «Сочи», — ответил Чижик. В суровых климатических зонах паролями обычно избирали названия ласковых южных городов.
— Исполняющий обязанности командира базы со сменным экипажем! — бодро добавил он, надеясь, что матросу этого хватит и он не станет ревностно соблюдать устав.
— Командир ко мне, остальные на месте! — скомандовал часовой, точно придерживаясь инструкции.
Чертыхнувшись про себя, Чижик сделал несколько шагов. До трапа было рукой подать. Но никогда в жизни он не казался ему таким узким и крутым.
Старший лейтенант Ивашкин не отличался ревностным отношением к службе. Но появление на пирсе неизвестного отряда показалось ему очень странным, чтобы не сказать пугающим. Да, именно пугающим, причем не в переносном, а в самом прямом смысле. Когда они встретились, он явственно ощутил исходящую от незнакомцев опасность. Правда, вел их прямой начальник и приятель Сашка Чижик, но его объяснение прозвучало как-то неубедительно.
Почему сменный экипаж доставили поздним вечером? Почему не в полном составе? Почему нет заявки на транспорт? Почему у пирса стоит грузовик без водителя? Почему на перевозку людей не направили пассажирский автобус? Почему о прибытии ничего не известно дежурному офицеру? И как их смог встретить Чижик, если нет ни телеграмм, ни радиограмм, ни телефонных сообщений? Откуда он узнал про приезд сменной команды? Почему не послал Петухова или кого-нибудь из мичманов?
Постояв в задумчивости у брошенной машины, старлей зажег фонарик, заглянул в кабину, потом, откинув брезент, залез в кузов. Желтоватый круг пробежал по истертым доскам пола, обогнул старую, с лысым протектором «запаску». В щели у борта что-то блеснуло. Азарт следопыта заставил сердце учащенно забиться. Ивашкин наклонился, поддел мизинцем небольшой цилиндрик из желтой латуни. На ладони лежал пистолетный патрон. Не привычный, похожий на желудь макаровский и не бутылочнообразный тэтэшный. Значит, иностранного производства!
В душе старлея ворохнулось давно забытое чувство, которое появлялось в далеком пионерском детстве, когда отряд пел тревожную песню: «А пуговки-то нету у правого кармана, и сшиты не по-русски широкие штаны… А в глубине кармана — патроны от нагана и карта укреплений советской стороны…» Вот как просто разоблачаются шпионы! И гремит горн в сердце советского мальчика, требует по-гайдаровски: «Поднимайся, барабанщик!» Можно спустя рукава нести службу, напиваться мутным «шилом» и ходить по бабам, но когда запахло изменой, надо выполнять свой святой долг, туг спирт, юбки и дружбу с коварным иудой — в сторону! Хоть и риск для жизни имеется, но обороноспособность страны важнее!
Ивашкин расстегнул кобуру и осторожно выглянул наружу. Никого. Перескочив через борт, он побежал было на пирс, но будто ударился о невидимую стену. Их там девять головорезов, пристукнут — и пикнуть не успеет… А может, и другие на базу проникли, того и гляди штаб захватят, связь отключат, вырежут всех под корень да как жахнут из шестнадцати пусковых установок! Его бросило в жар. Распахнув шинель, он развернулся и быстро пошел к штабу. Кречко знает, что и как делать, ему за это зарплату платят…
Ивашкин расстегнул кобуру и осторожно выглянул наружу. Никого. Перескочив через борт, он побежал было на пирс, но будто ударился о невидимую стену. Их там девять головорезов, пристукнут — и пикнуть не успеет… А может, и другие на базу проникли, того и гляди штаб захватят, связь отключат, вырежут всех под корень да как жахнут из шестнадцати пусковых установок! Его бросило в жар. Распахнув шинель, он развернулся и быстро пошел к штабу. Кречко знает, что и как делать, ему за это зарплату платят…
По дороге ничего подозрительного не встретилось, несколько матросов с удивлением посмотрели на взволнованного офицера: если бы не зажатый в кулаке патрон, он решил бы, что ему просто померещились всякие ужасы. Особиста в штабе не оказалось, Ивашкин позвонил на квартиру. Тот уже спал и долго не мог понять, что именно случилось.
— Сменный экипаж, с Чижиком? Ну? Так чего панику гнать?
Чувствуя себя дураком, старлей снова и снова излагал основания для подозрений. То ли окончательно проснувшись, то ли вспомнив, что коллега с корабля тоже говорил о многочисленных странностях последнего рейса «барракуды», Кречко наконец вник в ситуацию.
— Объявляй тревогу, дежурное отделение — к пирсу! Я сейчас буду…
Через минуту надрывно завыла укрепленная над штабом сирена, и в караульном помещении автоматы в мгновение ока повылетали из своих гнезд в пирамиде. Чтобы добежать до «барракуды», дежурному отделению требовалось десять минут.
Матрос второго года службы Сазонов чувствовал себя очень неловко. Кап-три Дисков приказал обо всех подозрительных событиях немедленно докладывать ему. Переносной телефон находится под рукой, технически исполнить распоряжение контрразведчика несложно. Однако могут ли считаться подозрительными действия хотя и временного, но командира?
Чижик подошел к матросу вплотную.
— Получен секретный приказ, корабль срочно перегоняется в другое место. Эти люди прибыли для доукомплектования экипажа.
В армии и на флоте у каждого есть свой уровень компетентности, выходить за который не принято. Не дело дизелиста обсуждать столь глобальные вопросы, как перегон крейсера. Конечно, по уставу часовой является лицом неприкосновенным и ответственным, ему сам черт не брат и Главком ВМФ не указ. Появились без всякого предупреждения неизвестные люди — клади их лицом на бетон и вызывай старшего начальника. Но старший начальник вот он, перед ним. К тому же устав — одно, а жизнь — совсем другое, особенно в последнее время, и даже двадцатилетнему парню это ясно.
Пауза затягивалась, и Чижик почти физически ощущал, как нарастает напряжение за спиной. От того, как себя поведет и что скажет круглолицый пацан, зависел успех операции. Впрочем, нет, зависела жизнь этого пацана.
— А куда мы пойдем? — по-мальчишески спросил Сазонов. Напряжение разрядилось.
— Когда надо будет, узнаешь, — именно так и должен ответить командир в подобной ситуации. — Давай на борт, мы отходим немедленно.
Списание на берег опять откладывалось. Чертыхаясь про себя, часовой принялся сматывать телефонный провод. Он нарушил правила несения караульной службы, не выполнил распоряжение контрразведчика Лискова, не проявил должной бдительности, пропустил на боевой корабль посторонних людей, словом, совершил целый ряд серьезнейших проступков. И тем самым спас себе жизнь. Парадокс состоит в том, что скрупулезное выполнение служебного долга неминуемо вело парня к немедленной смерти и безвозвратному нырку в стылую черную воду. Столь наглядная альтернатива ставит под серьезное сомнение все рассуждения о необходимости любой ценой соблюдать устав.
Неуклюжая фигура в нелепом балахоне и с телефоном под мышкой нырнула в люк у основания рубки. Чижик следом ступил на вертикальную стальную лестницу. Восьмерка лжеморяков быстро убрала сходни, потом семеро спустились в стальное чрево ракетоносца. Один остался у темной горловины, наблюдая за обстановкой на берегу.
В Центральном посту находились лейтенант Максимов и мичман Ивантеев. Оба удивленно уставились на Чижика и сопровождавших его незнакомцев.
— Получен приказ на переход, объявите по внутренней трансляции, — распорядился Чижик, становясь на место командира. Прибывшие с ним люди, не дожидаясь команд, сноровисто заняли места рулевого-сигнальщика, гидроакустика и радиста. Чувствовалось, что они хорошо знают свое дело.
— Начальству вечно неймется! — буркнул Максимов. — То одно придумают, то другое…
И нехотя сказал в микрофон:
— Внимание, поступил приказ на выход в море. Экипажу занять места по штатному расписанию.
И, осознав нелепость происходящего, повернулся к Чижику.
— У нас некомплект девяносто процентов! Какой может быть выход?
Тот пожал плечами, давая понять, что приказы, даже и идиотские, обсуждению не подлежат.
— БЧ-5 не обеспечена, я сам пойду к машине, — сказал лейтенант. — Среди прибывших механики есть?
Два лжеморяка молча двинулись за ним.
— Мною, капитан-лейтенантом Чижиком, принято командование, над крейсером «К-755». Объявляю контроль функционирования… — он сам удивился тому, что голос сохранил твердость.
Привычно зазвучали доклады о готовности. Рапорт получился неполным: целые боевые части не отзывались, потому что там просто не было личного состава. И если молчание БЧ-2 практического значения не имело, поскольку использование ракетного комплекса не входило в планы Чижика, то малочисленность группы механиков могла вызвать серьезные осложнения в дальнейшем. Впрочем, загадывать наперед сейчас не приходилось. Хорошо, что на ключевых местах люди имелись.
Сзади тяжело сопел Лисогрузов. Чижика его присутствие раздражало, возникшая антипатия усиливалась, и он чувствовал ответную волну неприязни.
Оживали приборы, завелся дизель. Чижик любил звуки просыпающегося корабля: мелкую вибрацию корпуса, легкий гул — словно вдалеке гудел огромный океанский лайнер, уносящий пассажиров в экзотическое кругосветное путешествие. Он любил и запахи лодки — металла и машинного масла, которые вскоре перестают ощущаться и воспринимаются как компоненты очищенного регенеративными установками до стерильности, до химической формулы, воздуха. За время похода к нему привыкаешь настолько, что на стоянках обычный атмосферный воздух поначалу пахнет сероводородом, напоминая об экологическом неблагополучии планеты. И тем не менее никакая живность на лодке жить не может. Дохнут попугаи и канарейки, щенки и котята… Только человек выдерживает перепады давлений и температур, замкнутое пространство и толщу воды над головой.
— Отдать швартовы! Люки задраить! — слегка потрескивающие динамики разнесли по отсекам очередную команду. Лисогрузов чуть качнул головой, и прикрывавший его со спины остролицый парень полез по трапу. Чем выше он поднимался, тем настойчивей становился непонятный поначалу звук, прорывающийся сквозь узкую горловину люка. Над морем ревела сирена.
— Что вы там чикаетесь?! — нервозно встретил сотоварища восьмой член бригады — приземистый кривоногий мужик с маленькими глазками на плоской физиономии. — Слышь — тревогу подняли! Потопят к долбанной матери!
Как огромный краб, он боком пробежал по черной резине и остервенело резанул ножом толстый канат. Остролицый пришел ему на помощь. Вой сирены тупым стеклом пилил по нервам, каждую минуту могли грохнуть выстрелы, клинки отскакивали и срывались с тугих пеньковых волокон.
— Хорошо не тросы, — тяжело выдохнул остролицый. Действительно, вдвоем они бы не смогли снять с кнехтов натянутые тросы толщиной с руку, тут надо действовать втроем-вчетвером…
Через несколько минут с канатами было покончено. По пирсу бежали автоматчики.
— Живей, живей! — суетливо осмотревшись, крабообразный рукояткой ножа разбил лампочку и, едва не наступая на плечи напарника, нырнул в люк, с лязгом захлопнул крышку и остервенело рванул рычаг запирающей системы. Автоматчики были уже совсем близко, но щелчок кремальеры оставил их в другом мире.
— Малый назад!
Дизель набирал обороты. Черный закругленный нос корабля пошел назад, полоска черной холодной воды между ним и серым бетоном пирса становилась все шире.
Ивашкин размахивал пистолетом. Несанкционированный выход ракетоносца — явное преступление. Его следовало пресечь. Но как? Как?! Как?!!
— Оружие к бою! — в горячке скомандовал старлей. Защелкали затворы. Осталось назвать точку прицеливания и крикнуть: «Огонь!» Стволы шарили по сигарообразному корпусу, будто отыскивая уязвимые точки. Подпираемые пружинами магазинов остроконечные патроны нетерпеливо ждали своей очереди.
— Отставить! — опомнился офицер. Автоматом не остановить ракетный крейсер.
Через несколько минут «барракуда» растворилась в ночной темноте. Подбежавший Кречко увидел растерянного Ивашкина, опустивших бесполезные автоматы матросов и свисающие с кнехта обрывки швартовочных канатов.