Когда актеры сели в автобус, Высоцкому тут же дали бокал шампанского, он выпил, посмотрел на Ию и сказал: «Знаешь, я даже не представлял себе, что я тебя так люблю и уважаю. Отца бы родного задушил! Знаешь, что со мной? Это – я не хочу, но у меня внутри уже физиологическая вещь, не подвластная, это организм… Как будто мне в грудь кипяток вливают вместо воздуха… Я дышать не могу…»
Для Саввиной съемочная площадка была святым местом. И с Высоцким, говорила она, «мы проскочили на юморе те отношения, которые я никогда там не завожу… У нас не было примитивного романа никогда – это я абсолютно честно и откровенно говорю. Если бы он был – я бы тоже не скрывала, потому что этим можно было бы и гордиться. Но вот такие отношения, дружеские, они в тысячу раз прочнее… И Володя это понимал». Он был доволен той ролью (может быть, счастливейшей для Саввиной!), которую сыграла Ия, познакомив его в таганском коридоре с Мариной Влади.
Высоцкий легко, как нож в масло, вошел в круг друзей Ии. Часто приходил к ней домой после спектаклей, усталый. И никто не смел попросить его спеть. Таковы были правила, установленные хозяйкой. Захочет спеть – споет, он знал, где в этой комнате прячется гитара – за пианино… И тогда он пел – нередко до шести утра пел, не переставая. А Ия усаживалась перед ним прямо на ковре и неотрывно смотрела, как рождается это чудо. Он пел в собственное удовольствие, потому что не мог не петь.
Владислав Ходасевич как-то задался вопросом: какая разница между Блоком и Гумилевым? Гумилев был поэтом, только когда писал стихи, а Блок был поэтом каждую секунду своей жизни. «Так вот и Володя, – уверяла Ия Сергеевна, – он каждую секунду своей жизни был поэтом, артистом и певцом. Я бесконечно его любила…»
«Она может быть резкой, может распекать кого-то, может и матерком послать, – любовался любимой актрисой Саввиной Олег Ефремов. – Но это – от народных корней. И если она дружит с кем-то, полюбит кого-то, то не изменит этому человеку никогда».
А потому считала себя вправе при необходимости строго выговаривать провинившемуся Высоцкому:
– Мне сказали, что ты вчера почти сорвал спектакль. Это так?
– Июша, милая, прости, ради бога. Клянусь – не повторится! Не повторится!
На похоронах Владимира Саввина голосила: «Почему он, а не я?!.»
Друзьям рассказывала, что он снился уже после смерти: «Какие-то ступеньки… травка прорастает. Что-то такое старинное. И я спускаюсь по этим ступенькам, он поднимается наверх, подходит, кладет мне руку на плечо и просит… И мы вместе спускаться начинаем. И абсолютно живой! Улыбка!.. И спрашивает: «Ну как ты поживаешь-то?» Я говорю: «Да я-то нормально. Вот, мол, жаль, что… как же тебя-то нет?!.» А он говорит: «Как? Я есть. Я же есть, вот он я!»
* * *В конце 60-х Одесса казалась Высоцкому оазисом, неким подобием любимой Таганки – таким же «островком свободы» – только в море отечественного кино. Новый директор студии Геннадий Збандут, кандидат философских, между прочим, наук, рискнул настежь распахнуть двери перед творческой молодежью, такой же дерзкой, как он сам, режиссерами, от идей которых шарахались такие киномонстры, как «Мосфильм», «Ленфильм» или Студия имени Горького. Одесские съемочные площадки смело осваивали Говорухин, Юнгвальд-Хилькевич, Кира Муратова, экспериментировали режиссеры-дебютанты Петр Тодоровский и Григорий Поженян, мэтры Марлен Хуциев и Михаил Швейцер. Они сколачивали вокруг себя компании единоутробных «братьев по разуму» – сценаристов, операторов, актеров, которые умели работать, как любил говорить Владимир Высоцкий, артельно.
«Впервые мы познакомились с Высоцким в Одессе, – рассказывала Софья Милькина, спутница жизни и незаменимый второй режиссер Михаила Швейцера. – Мы снимали «Золотого теленка»… Знакомство произошло на квартире у нашего всеобщего друга Петра Тодоровского… Володя пел в тот вечер много, с какой-то огромной радостью. Петя ему подыгрывал… Это был какой-то обвал – темпераментный, яркий – и ощущение подарка нам всем. Осталось впечатление о симпатичном, самобытном, сильном человеке, с которым очень хорошо находиться на одной территории. К этому прибавилось и убеждение, что это сказочно одаренный сочинитель и исполнитель…»
Хозяин дома Тодоровский дополнял: «Лето, жара, открыты все окна. А Володю, когда он заводился, остановить было нельзя. Второй час ночи, стол уставлен коньяком, по комнате вьются клубы сигаретного дыма… Дворничиха снизу уже в третий раз кричит, чтобы мы «это безобразие прекратили»… В конце концов, ее терпение лопнуло и она привела участкового милиционера – молодого парня. Он зашел в комнату – грозный, намеренный бороться с дебоширами – и… увидел Высоцкого, который продолжал петь. И тогда милиционер тихонечко так попросил: «Ребята, а можно я у вас посижу?»
И главное – эти «посиделки» имели творческое продолжение. Пусть не сиюминутное, через годы. Но имели! В случае с Милькиной, Швейцером и Высоцким – спустя 10–15 лет, когда на свет появились «Бегство мистера Мак-Кинли» и «Маленькие трагедии».
А тогда «Вертикаль», «Интервенция», «Опасные гастроли», «Короткие встречи», «Служили два товарища», «Место встречи изменить нельзя», в конце концов, – все эти картины имели одесскую прописку.
«…А на следующий день (это пока еще в Одессе) дали мне почитать еще один сценарий, режиссер женщина, Кира Муратова, хороший режиссер, хороший сценарий, хорошая роль, главная и опять в бороде… сделали кинопробу, – сообщал Высоцкий жене Люсе. – Но это вряд ли выйдет по срокам, а жаль…» И уехал вместе с Говорухиным в горы на съемки «Вертикали».
А Муратова, только-только начав свой первый самостоятельный фильм, неожиданно оказалась у «разбитого корыта». Сперва подвел будущий исполнитель главной роли Станислав Любшин, который предпочел романтическому образу геолога Максима роль куда более романтическую – отважного разведчика Белова-Вайса в фильме «Щит и меч». Вот и пришлось разыскивать Высоцкого среди горных ущелий с покаянным письмом. А потом Кира Георгиевна говорила: «До сих пор благодарна Высоцкому, что он принял ситуацию очень спокойно…»
И тут же у постановщицы возникли проблемы с актрисой Антониной Дмитриевой, которая должна была играть главную женскую роль – чиновницу городского масштаба Валентину Ивановну. Друзья, участники съемок в один голос советовали: «Кира Георгиевна, ну что вы мучаетесь? Вы так классно показываете на репетициях. Играйте сами!» Она решилась. Но встречи с Высоцким все же побаивалась.
«Произошла наша встреча. А это – узнавание своих мыслей и мыслей другого, – позже говорила Муратова. – Мысли становились общими, зажигались новым огнем… Может, это была любовь. На экране точно была. Видно».
«Она гладит его лицо, уши, волосы, нос, но боится… Доверяет только собственным глазам. «Ты, Валя, книжная женщина», – грустно отвечает женщине Максим…» — такими видели отношения героев авторы сценария Кира Муратова и Леонид Жуховицкий.
Кто-то из исследователей творчества Муратовой заметил, что если где Кира и проговаривается, так это в названиях. Значит, «Встречи» и впрямь оказались «короткими»?.. Хотя Высоцкий не раз публично говорил: «Киру Муратову я очень уважаю и люблю. Она прекрасный режиссер… очень талантливый человек… И с удовольствием бы еще снимался…»
Но коль у Муратовой не возникало никаких конкретных предложений, Владимир сам взялся за дело. Примчавшись в Одессу на досъемки очередного куска «Опасных гастролей», он тут же подговорил Хила придумать какой-нибудь эпизодик – специально для Киры. Тот махнул рукой, и роль отважной революционерки Муратовой сочинили. А после съемок режиссер говорил Высоцкому: «Она могла бы стать прекрасной актрисой».
Когда Киру Георгиевну сегодня спрашивают, а каким бы мог стать Высоцкий в наши дни, она не сомневается: «Таким бы и был, что-то писал, сочинял, был бы самим собой. Развивался бы. Писал бы свои песни, если бы его талант не увял… Мне кажется, он бы менялся со временем… Думаю, он был бы все так же талантлив. Но может быть, делал сейчас что-то совсем другое, повернулся какой-то совсем другой гранью…»
* * *Но перед «Гастролями» Высоцкого вдохновляли прекрасный Красноярский край и свидания на съемках «Хозяина тайги» со знойно-соблазнительной красоткой Лионеллой Пырьевой.
Актриса скромно признавалась: «Мы по жизни были хорошими друзьями. Еще первокурсницей с Володей познакомилась… Вижу, какой-то паренек крутится: то в одной компании поет, то в другой… После занятий постоянно приходил в общежитие. У нас сложились братские отношения, которые продолжались достаточно долго. О любви и речи не было. Я очень ценила Володю, своей душевностью он мог довести до слез. Мы все мало зарабатывали… Как-то я шла в театр, навстречу – Володя. Разговорились, и он проводил меня до самого театра. Попрощались, вдруг зовет. Возвращаюсь, а Володя в руке трешку зажал: «Бери. Я знаю, у тебя денег нет. Ты идешь на спектакль. Там поешь», – говорит. Вот такие у него были порывы…»
Когда после «Братьев Карамазовых» ей предложили роль современной героини в «Хозяине тайги», Лионелла – «леди Ли», как называли ее поклонники, возмутилась: «Хоть роль была и главная, я сниматься не хотела… Грушенька, «Братья Карамазовы», Достоевский – и вдруг… какая-то бабенка типа трактирщицы Нюрки…
Высоцкий меня по-дружески высмеял, долго уговаривал, очень долго: «Мы никогда вместе не снимались, к тому же тебе нужно сняться и в такой роли… В фильме подобрался неплохой коллектив, посмотришь настоящую Сибирь». Наконец я решилась. Надо было отвлечься от черных мыслей, от одиночества после смерти Ивана Александровича Пырьева… А Володя «доконал» меня тогда – ведь он был заводной, одержимый. Сумел убедить, что мне надо переключиться, что я справлюсь с ролью».
Лионелла, конечно, справилась. Да и от черных мыслей отвлеклась. Аборигены – жители Выезжего Лога – утверждали, что «они – Нюрка и Иван Рябой (Высоцкий) – жили вместе и, не скрывая чувств, обнимались и целовались у всех на виду». Так ведь это и в сценарии было прописано! Правда, местный дед, по фамилии Басистный, рассказывал, что артистка, поссорившись с Высоцким, даже пыталась травиться, и за ней из самого Красноярска вертолет с врачами прилетал. Спасли.
Ну а позже Нюрка с Рябым все же поквиталась. Во время съемок репетиций сцены, когда она хлещет обидчика бригадира по щекам, режиссер Владимир Назаров требовал от Пырьевой: «Ты ка-а-ак дай ему по морде! Плохо! Еще раз! Давай, Лина!» Наконец, получилось, вошла в раж. Потом Володька, с удовольствием вспоминала Лионелла, подошел и так, шутя, но с угрозой сказал: «Смотри, я тебе как-нибудь отомщу».
Из «глубины сибирских руд» отправилась очаровательная Пырьева вслед за Владимиром Высоцким в Одессу. Ее ждала роль «несравненной мадемуазель Софи», отважной соратницы господина революционера Бенгальского-Коваленко, героя фильма «Опасные гастроли».
Она считала, что на ее участии в картине именно Высоцкий настоял, когда у Марины Влади что-то не получилось с рабочим графиком. А вот потом герой Бенгальского, в полном соответствии со сценарием, с чувством отвешивал Софии смачные оплеухи. Помня об обещании «мести», еще и просил у оператора: «Дублик, еще дублик!» – «Хватит!» – кричал режиссер. Однако Высоцкий не унимался: «Нет! У меня не получилось!»
«Ну а уж целовал бессчетное количество раз… – не скрывала Пырьева. – В обоих фильмах – и в «Хозяине…», и в «Гастролях» – у нас по сценарию любовь. Только в одном фильме он погибает, а в другом – я его бросаю, потому что он подонок, подлец и ворюга…»
Разумеется, когда в Одессу на съемки вырывалась Марина Влади, поведение и отношения приходилось корректировать. «…приехала Марина, – досадовала Пырьева. – Подкатила на «Волге». Володя тотчас увидел ее, подлетел к ней, затем последовал долгий-долгий поцелуй, как иной раз бывает в фильмах. Одесситы, окружившие их, были в полнейшем восторге: «Ой, вы посмотрите сюда, это же Марина Влади!..»
Ревнующей женщине нелегко было скрывать свое раздражение: «Поселилась наша романтическая пара не в гостинице, а на даче – или у Говорухина, или у Юнгвальда-Хилькевича… Когда с ним на съемках была Марина Влади, ему было вообще ни до чего…»
Ну и Хилькевич «подливал масла в огонь», живописуя Лионелле их приключения в портовом ресторане: «Какие-то девчонки бросились к Марине за автографом… Получили, повернулись, и тут их осенило, кто сидит рядом с «Колдуньей»!.. С ними началась просто истерика…»
Хотя до момента личного знакомства режиссер не признал Влади, когда вся киногруппа обедала в подвальной столовой Дома ученых. «Сидел Высоцкий за столом с какой-то женщиной, которая преданно, с любовью смотрела на него. Я подумал: «Очередная поклонница. Но могла бы быть и получше…» Хотя и Высоцкий тоже смотрел на нее с обожанием. Он меня представил – Влади! Марина была рыженькой, веснушчатой, без макияжа – в жизни не такая уж красавица, как на экране. Она ела борщ. Помню, тогда еще подумал: «Это же надо, француженка и ест алюминиевой ложкой в нашей столовой…» Через пару дней мы выехали на съемки в Николаев. Марина была при Высоцком. После съемок мы отдыхали на берегу лимана: вино, бычки… И я видел, как она спасала своего любимого. Высоцкий был «в завязке», и Марина, не давая пить возлюбленному, брала из его рук стакан и пила за него…»
«На меня никто не обращал внимания, и я была свидетельницей краешка этой большой любви, – вспоминала малолетняя дочь режиссера Наташа. – Как-то они отправились с визитом, но минут через пять вернулись – Марина подвернула ногу. Володя встал на колени и, глядя в светлые глаза, поцеловал ее стопу…»
Вообще появление Марины в Одессе было чистой воды авантюрой, действительно «опасными гастролями». «Она тогда находилась в Москве, – рассказывал Хилькевич, – но как гражданка западного государства не могла свободно перемещаться по Союзу. КГБ, слежка – все это было. И тогда я позвонил Марине и велел купить билет на самолет на чужое имя – тогда в авиакассах не спрашивали паспорта. Но чекисты, видимо, подслушали наш разговор и готовились снять ее с рейса. Однако недооценили ее желание увидеть Володю! Она улетела не тем самолетом, на который у нее был билет, а на пару часов раньше. КГБ ее потерял, а Влади и Высоцкий полтора месяца жили в моей одесской квартире».
Одесские гранд-дамы, замечая на улицах родного города Высоцкого в обнимку с Мариной Влади, шушукались: «Она такая красивая, что она в нем нашла?» Новая подруга Марины Вероника Халимонова, желая развеять Маринины подозрения относительно легкомысленного Володиного поведения в ее отсутствие, со смехом передала ей мнение одесситок. Марина не удержалась и тут же сообщила об этом Высоцкому. «Потому, – предполагает Вероника, – он так серьезно потом на меня смотрел».
Остается только гадать, кого имел в виду поэт, напевая:
Роман Высоцкого с Пырьевой скорее всего был скоротечен и, простите великодушно, угарен. Лионелла не скрывала, что как-то раз «я его приютила в квартире, когда отовсюду его гнали. Я в то время уезжала сниматься в Ленинград, и впоследствии в одной из его песен возникли такие красноречивые строки: «Молодая вдова пожалела меня и оставила жить у себя…» (так в тексте. – Ю.С.). Может, я слишком самонадеянна, но песня явно навеяна нашими с Володей отношениями…»
Обычно, говорила она, он ко мне заявлялся пьяненьким, страшно бледным, но тихоньким. Частенько просил кардиомин. Когда ему совсем становилось худо, брел по стенке до диванчика и засыпал… И однажды Лина не выдержала: «Еще раз придешь в таком виде, отправлю в больницу!» Так и случилось. Знакомый психиатр увез пьяного в дым поэта в «Склиф». Потом при встрече Высоцкий не сдерживал злости: «А-а, это ты меня упрятала туда!»
И вскоре их отношения прекратились. В 1976-м молодая, 38-летняя вдова вышла замуж за актера Олега Стриженова, который утверждал, что к прошлому он Лионеллу не ревнует. Но со спектакля «Гамлет» на Таганке демонстративно ушел. «Он вышел из зала, когда Володя стал читать «Быть или не быть», но не из ревности, – объясняла «леди Ли», – а потому что не смог вынести несоответствия Высоцкого сценическому образу. Позднее, столкнувшись с Владимиром Семеновичем в ВТО, Олег сказал: «Володя, извини, но какой ты Гамлет? Гамлета должен был бы играть я!»
Многие считали, что Марина Влади в любой ситуации вела себя прекрасно, мудро, тактично, дипломатично. «Я помню дачу, – рассказывал режиссер Геннадий Полока, – когда сидит Марина, через два места – Иваненко, еще через три места – Абрамова… Или сдачу «Интервенции»… Рыдала Абрамова, рыдала и обнимала Володю, хотя они уже расстались. Очень взволнована была Марина, но скромно, только пожала ему руку…»
«Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, если терем с дворцом кто-то занял…» —
предлагал своей возлюбленной поэт.
Первым таким «раем» для них оказалась комнатка в квартире Всеволода Абдулова в центре Москвы, в знаменитом доме на улице Горького, стены которого с успехом могли бы заменить могучие мемориальные доски. «Мы, – вспоминает Марина, – тут в первый раз вместе жили, как говорится. И Севочка одолжил нам свою комнату».
Она целомудренно описывала тот знаменательный день и свои чувства к Владимиру: «Мы обедали у одного из его друзей. И я говорю ему: «Я остаюсь с тобой». От радости он безумствует. Я тоже. И так тихая любовь становится страстью. Я действительно встретила мужчину моей жизни… Мне всегда думалось, что в мужчине я искала своего отца. И вот в Володе есть что-то от бесконечной преданности, одаренности, от личности исключительно общей с моим отцом».
…В очередной раз собираясь в Москву, Марина ломала голову над тем, где же на этот раз можно будет без помех встретиться с Володей. Гостиницы отпадали – дежурные коридорные бдительно следили за стрелками часов, и, едва те касались цифры «11», тетки начинали ломиться в двери номеров недисциплинированных постояльцев. В квартирке Высоцких в Черемушках неотлучно маячила мама, Нина Максимовна. В гостях у всех Володиных друзей они уже успели побывать… В общем, смех и грех. Дурацкими этими проблемами Марина поделилась с Катей Барсак, дочерью знаменитого парижского режиссера с российскими корнями.