- Я надеюсь не оказаться последним и без бороды.
- То, что вы приезжий, видно на расстоянии… С Урала?
- С Украины, - соврал Апыхтин и опять не смог бы объяснить, зачем он это сделал. Но чувства сожаления не было, наоборот, упомянув Украину, он почувствовал, что поступил правильно.
- Бывал, бывал, - проворчал старик. - Как там, на Украине?
- Они уже не говорят «на Украине», они говорят «в Украине», - ответил Апыхтин. - Очень озабочены чувством собственного достоинства. Больше ничем не озабочены.
- А мы говорим «на Руси» и не очень страдаем.
- Они сравнивают себя с другими государствами, более сытыми, тупыми и самодовольными. Те государства им нравятся больше.
- А что, есть такие государства? - невинно спросил старик.
Инструмент у старика оказался неплохим, да и сам он, похоже, был настоящим мастером - через двадцать минут Апыхтин увидел в зеркале почти незнакомого ему человека. Сфотографируй его кто-нибудь незаметно, покажи ему этот снимок - ни за что бы себя не узнал. Правда, щеки его были неестественно бледны по сравнению с загорелым лбом и почти черной шеей, но это не смущало Апыхтина. Он вдруг с удивлением увидел шрам, проходящий почти через всю его щеку, он совсем забыл об этом шраме и, увидев его, опять испытал спокойное чувство удовлетворения - это неожиданная и серьезная поддержка. Бороду он носил десять-двенадцать лет, а круг знакомых, друзей, соратников сложился в последние лет восемь, поэтому о шраме никто не знал, разве что совсем давние друзья, с которыми он расстался после институтских лет.
Была, куда деваться, была давным-давно шальная ночь на берегу реки, были костры, были прекрасные до одури сокурсницы, были тревога, трепет, озноб от пронизывающего насквозь счастья. Тогда-то он и распорол себе щеку о торчащую надломленную ветку. Потом красноватый, изогнутый шрам, идущий от уха до уголка рта, стал одной из причин появления у Апыхтина бороды.
- Вопросы есть? - спросил парикмахер, сдергивая простыню и показывая свою работу.
- Вы красите волосы? - спросил Апыхтин.
- Случается.
- Надо бы нам и этим заняться.
- Не понял? - Старик вскинул тяжелые кустистые брови - единственная растительность, которая украшала его большое морщинистое лицо и гладко выбритый череп.
- Высветлить бы немного, - Апыхтин провел рукой по коротким своим волосам.
- В какой желаете цвет?
- Ну… Пшеничный… Не возражал бы против легкой рыжинки… Так примерно.
- А знаете, что время от времени вам придется повторять эту процедуру?
- Но ведь вы снабдите меня флакончиком, чтобы не возникало разнобоя в колорите?
- Сделаем. Так что… Приступаем?
- Вперед, отец! Без страха и сомнений.
- Крутой ты мужик, - проворчал парикмахер, снова набрасывая на Апыхтина большую простыню.
Когда Апыхтин вышел из парикмахерской, единственное, что было в его облике от председателя правления банка, это рост. И больше ничего. Только рост, только родные его почти сто девяносто сантиметров. Но от них он избавляться не хотел. Да и надобности не было. Сбросив двадцать килограммов лишнего веса, он шагал легко, широко, охотно оглядывался на пустяки, чувствуя, что ему приятно вот так резко поворачивать голову вслед за человеком, чем-то привлекшим его внимание, вообще развернуться и сделать несколько шагов, пятясь, и снова идти, ощущая каждую клеточку своего тела.
Он знал, куда идет, знал, что в небольшом переулочке рядом с Тверской, недалеко от Елисеевского магазина, если пройти в сторону Столешникова переулка, есть неплохая клиника, где быстро и хорошо устанавливают контактные линзы.
И он поставил себе контактные линзы, заменив ими очки. Все-таки очки, какова бы ни была оправа, связывали его с прежней, банковской жизнью. Линзы он попросил зеленоватого цвета, цвет вполне подходил к его новым светлым волосам.
- Неделю будете привыкать, - предупредила его строгая пожилая женщина, которая, несмотря на характер своей работы, все-таки предпочитала пользоваться очками самыми обыкновенными.
- Привыкну, - заверил ее Апыхтин. - В последнее время мне ко многому приходится привыкать.
- Как и всем нам, - вздохнула женщина.
На том и расстались. Напоследок, правда, женщина вручила Апыхтину небольшой листок с плохо отпечатанным.текстом.
- Что это?
- Инструкция. Как себя вести в тех или иных случаях. Снимать ли линзы на ночь, опускать ли их в воду, в какую воду… Ну и так далее.
- Спасибо, - сложив листок пополам, Апыхтин опустил его в карман.
- В случае чего… Заходите.
- Спасибо! До скорой встречи!
И он направился к Центральному телеграфу.
Теперь единственное, кроме роста, что осталось у него своего, нетронутого, это голос, и он решил, что пора им воспользоваться. Апыхтин долго оттягивал свой звонок Юфереву, хотя много раз мог позвонить и с Кипра, уже из Москвы мог связаться, но все не решался, словно ждал какого-то сигнала, знака, разрешения. Вполне возможно, ждал, пока затянутся внутренние его раны, затянутся настолько, что он сможет взять на себя груз разговора. И вот только сейчас, преобразившийся до неузнаваемости, ставший почти другим человеком, он решился наконец на звонок.
Юферев поднял трубку сразу. Слышимость была настолько хорошей, что возникло ощущение, будто следователь совсем рядом, чуть ли не за спиной.
- Александр Леонидович? Добрый день!
- Здравствуйте, - сдержанно ответил следователь.
- Апыхтин беспокоит.
- О! - обрадовался Юферев. - Владимир Николаевич! Уже приехали?
- Нет, я еще на Кипре, - привычно начал заметать следы Апыхтин. - Решил задержаться на недельку.
- Это прекрасно! - одобрил Юферев. - Как там у вас погода?
- Погода? - удивился Апыхтин и невольно рассмеялся. - На Кипре не спрашивают о погоде. Она здесь не меняется уже несколько тысячелетий.
- Ах да… Я и забыл.
- Что новенького, Александр Леонидович? Есть какие-нибудь подвижки, находки?
- Подвижки? - переспросил Юферев и на некоторое время замолчал, прикидывая, что бы сказать Апыхтину о последних событиях в городе. - Есть новости, но боюсь, пока только печальные.
- Неужели в моем положении может случиться что-то еще более огорчительное?
- Еще два трупа… Мужчина и женщина.
- Кто же их? За что?
- Кто и за что, сказать не могу, не знаю… А вот способ… Способ совершения преступления остается тот же.
- Вы нашли убийц? Вышли на их след? Наступили на хвост?
- Нет, - коротко ответил Юферев сразу на все вопросы.
- Такие ловкие и неуловимые? - спросил Апыхтин и с удивлением прислушался к себе, всмотрелся в себя, обнаружив вдруг, что нет у него никакого недовольства сообщением Юферева. Более того, возникло холодящее, тревожное чувство удовлетворения. Это хорошо, что все так плохо, значит, ему придется все проделать самому.
Вот!
В этот миг и прозвучали в нем те самые слова, состоялось то самое решение, которое он скрывал от самого себя до последнего момента.
Он все проделает сам!
Это будет правильно, справедливо, и этим, только этим он сможет искупить свою вину перед Катей и Вовкой. Он обещал исправиться, обещал им, уже мертвым, и он исправится. Люди, убившие Катю и Вовку, жить не должны. И пока они живут, ничем другим он заниматься не сможет.
И не будет заниматься ничем другим.
И все его превращения вдруг обрели смысл, ясное и четкое предназначение. Может быть, он еще отпустит бороду, волосы лягут волной на его плечи, может быть, он снова войдет в свой кабинет в тяжелых затемненных очках.
Но произойдет это не раньше, не раньше чем…
Апыхтин даже себе не стал проговаривать затеянное. Ему почему-то стало ясно, что даже мысленно он не имеет права быть откровенным, не должен отпускать в пространство свои замыслы, потому что их наверняка уловят те, кого они касаются.
- Неуловимые? - переспросил Юферев. - Не думаю. Есть некоторые подробности, которые внушают надежду…
- И вы поделитесь со мной этими подробностями?
- Приезжайте, Владимир Николаевич, поговорим. Кстати, вам привет от Кандаурова.
- А почему кстати?
- Он тоже принимает некоторое участие… Сказал, что обещал вам найти этих отморозков… Это правда?
- У него есть успехи?
- Не думаю.
- Это хорошо, - вырвалось у Апыхтина, и он досадливо поморщился - не уследил за собой, позволил сорваться слову - искреннему и правдивому.
- В каком смысле? - удивился Юферев.
- В том, что убийц все-таки должна брать милиция, а не воры…
- Полностью с вами согласен!
Апыхтин понял - он задел что-то живое в душе следователя, тот, видимо, ревниво относился к усилиям Кандаурова.
- А мои банкиры? Сказали что-нибудь дельное?
- Нет, - коротко ответил Юферев, и этот его ответ Апыхтин понял куда шире и подробнее - не получилось у следователя разговора с его заместителями.
Апыхтин понял - он задел что-то живое в душе следователя, тот, видимо, ревниво относился к усилиям Кандаурова.
- А мои банкиры? Сказали что-нибудь дельное?
- Нет, - коротко ответил Юферев, и этот его ответ Апыхтин понял куда шире и подробнее - не получилось у следователя разговора с его заместителями.
- Скрытничают?
- Да.
- И нет никакого способа их разговорить?
- Разве что вы подключитесь, Владимир Николаевич.
- Охотно.
- Я вот подумал… - начал было Юферев и замолчал в неуверенности.
- Ну-ну!
- Не поставить ли «жучки» в их телефоны?
- Поставьте.
- Вы не возражаете?
- Нет.
- Заметано, - обрадовался Юферев. - Значит, я к ним и обращаться не буду.
- Не надо, - сказал Апыхтин.
- Значит, по этому поводу у вас нет ни колебаний, ни сомнений, и мои действия…
- Действуйте.
- И ваши заместители об этом могут и не знать?
- Так будет даже лучше.
- Понял! - сказал Юферев.
- Им больше не грозят по телефону?
- Мы договорились, что, если угрозы будут, они сообщат.
- Пока не сообщали?
- Да, тишина.
- Эти люди… Которых убили… Они кто?
- Свидетели.
- Значит, исполнители живы?
- Можно и так сказать, - неуверенно проговорил Юферев.
- Вы что-то хотели добавить?
- Видите ли, Владимир Николаевич… Среди погибших… Женщина. Есть основания полагать, что она могла быть и участницей.
- Женщина?!
- Да… Но, естественно, она не была исполнительницей.
- Тогда ладно, - облегченно вздохнул Апыхтин. Для него почему-то было важно - принимала ли участие женщина в самом убийстве. Через секунду понял - с женщиной ему трудно было бы расправиться так, как хотелось. - До скорой встречи!
- Приезжайте, Владимир Николаевич! - сказал Юферев с облегчением. Его тяготил этот разговор, угнетала необходимость рассказывать о деле, он не любил говорить о незавершенном расследовании.
И еще одно насторожило Юферева - по каким-то неуловимым признакам почувствовал он, что разговор идет непростой, что-то за ним стоит, какое-то есть в нем второе дно. Хотя казалось бы - какой умысел, какое лукавство может быть у пострадавшего банкира, который, спасаясь, в полуобморочном состоянии улетел на Кипр и теперь, чуть придя в себя, звонит…
Юферев несколько минут посидел за столом, подперев голову руками так, что все морщины вытянулись вдоль лица, и медленно, еще не решив окончательно, что поступает правильно, набрал телефонный номер.
- Девушка… Мне только что звонили с Кипра… Вы не можете сказать - из какого города?
- Минутку. - Она помолчала некоторое время, Юферев терпеливо ждал, водя пальцем по лакированной поверхности стола, вздыхал, прокручивая в уме разговор с Апыхтиным. - Вы слушаете?
- Да-да! - встрепенулся Юферев.
- Звонок был из Москвы.
- Откуда?!
- Из Москвы. Номер телефона, к сожалению, не установлен. Есть еще вопросы?
- Нет, спасибо. - Юферев озадаченно положил трубку. - Ни фига не понимаю, - проговорил он вслух.
Следовательское сердце Юферева чуть дрогнуло в предчувствии событий. Но что стоит за невинной ложью Апыхтина, какой в этом смысл, какой расчет, догадаться он не мог и в конце концов решил, что Апыхтин просто не хочет светиться, чтобы не выходить на работу и погулять еще несколько дней.
Понимал Юферев, прекрасно понимал, что объяснение это жидковато - председатель правления банка, его учредитель, конечно, может позволить себе погулять лишнюю неделю. Ни у кого язык не повернется упрекнуть его, тем более что человек похоронил двух самых близких людей. Все это Юферев понимал, но, поскольку иначе объяснить странный звонок не мог, помаявшись, смирился с этим выводом: Апыхтин хочет продлить отпуск. Но саднящее чувство неудовлетворенности все-таки осталось, и он не стал в себе это чувство гасить, не стал вытравлять его, позволил закравшемуся подозрению жить в себе и развиваться.
Попрощавшись с Юферевым, Апыхтин сделал еще один звонок, уже совсем таинственный: не называя ни своего имени, ни имени собеседника, позвонил человеку, с которым не общался никогда, за исключением единственного случая - на высоте десяти тысяч метров.
У каждого приличного банкира, да что там банкира, у каждого человека должен быть на всякий случай такой вот знакомый. Когда добропорядочные друзья отшатнутся от вас с ужасом и презрением, когда посыплются на вашу голову повестки, вызовы, штрафы, когда зазвенят в вашей квартире телефоны с угрозами и предупреждениями, а вы знаете, прекрасно знаете их неотвратимость, вот тогда-то и вспомните случайного попутчика - в самолете ли, в поезде, в электричке, вспомните и найдете среди вороха бумаг его неприметную визитную карточку.
«Специалист по безвыходным положениям» - так примерно было написано на мятой картонке, которую вручил Апыхтину случайный попутчик, с которым судьба свела его в полете на Кипр. Они летели вместе в залитый солнцем город Пафос, Апыхтин угостил попутчика водкой, а тот по доброте душевной подарил ему визитную карточку с собственным именем - Павел Терентьевич Нехай.
Собственно, эта карточка и послужила первым толчком, после которого и начали происходить с Апыхтиным перемены и превращения - медленные, но безостановочные и необратимые. Вначале Апыхтин простодушно надеялся, что через какое-то время все вернется, он снова станет прежним - спокойным, уверенным и величественным. Не знал он тогда, не ведал, что подобные перемены могут быть только необратимыми. Никогда уже не стать ему величественным, никогда он не вернется к себе прежнему.
Но до этого еще далеко, пройдут годы, пока он сможет убедиться в этом окончательно. А пока, пока жаркая летняя Москва, автомат недалеко от Центрального телеграфа - звонить из зала телеграфа он не стал. Причем без всякой задней мысли - просто решил, что преимущество такого звонка не стоит даже додумывать.
- Здравствуйте, - сказал он, узнав почти забытый сипловатый голос попутчика.
- Здравствуйте, - ответил тот доброжелательно и с явной заинтересованностью.
- Рейс Москва - Пафос, попутчик с бородой и водкой… Вам это о чем-нибудь говорит?
- О многом!
- Даже так?! - удивился Апыхтин.
- Это говорит о том, что вы наконец взглянули на мою визитку.
- И очень пристально.
- Хотите встретиться?
- Нет. Не хочу.
- И правильно, - одобрил Нехай.
- Я могу говорить по телефону?
- Д-да, - ответил он с небольшой, почти неуловимой заминкой.
- Или нет?
- Конечно, можете! Если грамотно.
- Понял. Мне потребовалась ваша помощь.
- Ко мне по другим поводам и не звонят.
- Это хорошо. Поступим так… В вашей визитке указан адрес… - Апыхтин хотел было произнести в трубку, какой именно адрес указан, но собеседник перебил его:
- Я помню, что там написано.
- Хорошо. - Апыхтин не мог не признать, что Нехай ведет себя весьма осторожно. Конечно, адрес на визитке - это вовсе не тот, по которому Нехай живет. - Поступим так… Сегодня вечером я опущу свою просьбу в почтовый ящик по адресу, указанному на визитке. Позже мы созвонимся, и вы скажете, сможете ли помочь мне. Годится?
- Вполне. Ключик от ящика вы найдете под ковриком семнадцатой квартиры. И, наконец, самое главное… Мы не поговорили о…
- Деньги? - Апыхтин сразу понял, о чем идет речь.
- Да.
- Моя визитка сохранилась?
- Да.
- Тогда у вас не должно быть сомнений. Вы называете сумму, я плачу.
- Наличными?
- Да.
- «Зелеными»?
- Да.
- Прекрасно! Жду вашего звонка.
Апыхтин положил трубку, поднялся из подземного перехода, снова вошел в здание Центрального телеграфа. Пройдя в зал, купил конверт, несколько листов бумаги и отошел к столу, за которым оформляли почтовые отправления.
Что-то с ним все-таки произошло, что-то произошло. Хотя все задуманное он совершал впервые, но в каждом его действии, слове, жесте проявлялась такая уверенность, такая спокойная, хотя и сдержанная, целеустремленность, будто подобными делами ему приходилось заниматься всю жизнь. Впрочем, этому есть объяснение - за последние годы Апыхтину пришлось пройти через такие испытания, через такие препятствия по организации банка, по отстаиванию своего права иметь этот банк, а чего стоили его отношения с Кандауровым, с его так называемой «крышей»… Поэтому все этим вечером он делал так легко, почти играючи.
- Девушка, - обратился он к какому-то очкастому существу, которое исписывало третий телеграфный бланк и все никак не могло найти нужных слов, все колебалось, терзалось и, комкая, бросало в корзину одну свою попытку за другой, - Апыхтин решил, что именно такой человек ему и нужен. - Помогите, пожалуйста!…