- Да! - сказал он отрывисто.
- Апыхтин на проводе.
- Владимир Николаевич… Значит, так… Не знаю, как вам это удалось, не знаю, что вы задумали, но могу сообщить… Человек, который держал в руках папку… полтора месяца назад побывал в вашей квартире.
- Я так и думал… У него щелочка между зубами. Вы нашли его отпечатки в моей квартире?
- Да, на обложке книги «Эрмитаж».
- Помню: Вовке подарил на день рождения.
- Сдайте мне этого типа, Владимир Николаевич, прошу вас, сдайте! Вы рискуете!
- Нет. Это мое дело. Вернее, это мое личное дело. И еще… Все не так просто, как вам кажется.
- А как мне кажется? Почему вы решили, что я считаю это дело простым? Владимир Николаевич! Сдайте мне его!
- Я подумаю, - сказал Апыхтин для того лишь, чтобы прекратить тягостный разговор. У него были свои планы, он уже выстроил дальнейшие свои действия, и места для Юферева в его затеях попросту не находилось. Следователь помог - большое спасибо. А теперь отвали, дорогой, отвали и не путайся под ногами.
Погуляв с полчаса по залитым полуденным солнцем улицам, Апыхтин посидел в тени кленов, где они вчера с Серковой наслаждались мороженым и молчанием. Встреча со странным типом во дворе апыхтинского дома если и не потрясла обоих, то, во всяком случае, запомнилась. Приняв наконец решение, Апыхтин прошел к телефону-автомату и набрал номер начальника охраны банка «Феникс».
Тот оказался на месте, что уже было добрым знаком - это говорило Апыхтину о том, что высшие силы открыли ему дорогу, что перед ним горит зеленый.
- Федя? Привет, Апыхтин моя фамилия.
- Слава тебе господи! - заорал бывший майор милиции. - А то мы тут замаялись! - У Апыхтина с Федором Пакиным были своеобразные отношения.
- Поговорим. - Апыхтин был нетерпелив и сосредоточен. - Слушай меня внимательно и не говори потом, что не слышал.
- Готов!
- Все между нами как обычно… Усек?
- Владимир Николаевич!
- Все сделай только сам, никому не поручая самой малой малости. Усек?
- Давно и навсегда!
- Запиши… - Апыхтин продиктовал номер белой «шестерки», которая вчера вечером дежурила у его дома и на которой ехал за ним человек со щербинкой между зубами. - Записал?
- Все в точности.
- Теперь спрячь написанное.
- Спрятал.
- А под листочком, на котором записал номер, лежал еще один листочек?
- Стопка, Владимир Николаевич!
- И на этой стопке остался вдавленный номер, который знающий человек прочтет без труда.
- Вряд ли, - с сомнением проговорил Пакин. - Но если вы об этом говорите… Устраню. Я все понял, Владимир Николаевич! Задание сверхответственное?
- Такого у нас с тобой еще не было.
- Понял.
- Мне нужно все знать о хозяине этой машины. Кто он, где живет, как его зовут, чем занимается… В общем, все.
- Понял.
- Сколько тебе нужно времени?
- Ну… - Пакин поколебался, но знал, знал Апыхтин, что у того остались связи в милиции, в автоинспекции и работа эта для него не столь уж и сложна. - К концу рабочего дня… Так примерно. - У Пакина было прекрасное качество - он не задавал лишних вопросов.
- Позвоню в конце рабочего дня. Не уходи. Жди моего звонка.
- Понял.
- Пока. - И Апыхтин повесил трубку.
По привычке, стараясь побыстрее и подальше уйти от телефонной будки, Апыхтин с неожиданной остротой почувствовал приближение важных событий. Что-то будет, что-то будет, повторял он про себя. Ощущения победы, предчувствия победы, превосходства над незадачливым следователем Юферевым не было. Апыхтин понимал, что основную работу все-таки выполнил Юферев, самую трудоемкую, неблагодарную, злую работу следователь проделал на хорошем уровне. А он просто воспользовался результатами его труда. К тому же ему немного повезло и с этой Серковой, и с ее преследователями, которые, похоже, все никак не могли решить - отрезать ли женщине голову немедленно или можно немножко повременить.
Федор Пакин должен хорошо сработать, все-таки осталась в нем хватка бывшего майора милиции. Он уже несется к старым своим друзьям и соратникам, тормошит их по телефону - Апыхтин был полностью уверен в начальнике своей охраны. Да, конечно, Пакин не мог совладать с Кандауровым, но у него и не было такой задачи. Как бы ни была хороша охрана банка, но «крыша» все равно необходима. Впрочем, если выразиться точнее, от «крыши» Апыхтин все равно не мог избавиться, а если бы решился отсечь Кандаурова от своих доходов…
Была бы кровь, было бы много крови.
Впрочем, ее и так пролилось немало.
«Повезло-то, повезло», - бормотал про себя Апыхтин, но, с другой стороны, все происходило с какой-то не зависящей от него неотвратимостью. Помня о том, что Серкова знает их в лицо, они просто не могли забыть о ней и, наверное, рано или поздно все-таки попытаются ее убрать. Да что там попытаются, у них все попытки успешные, касается ли это женщины с родинкой на щеке, дворового пьяницы Якушкина или крутого авторитета Кандаурова, окруженного охранниками и разъезжающего в «мерседесе». «Не говоря уже о Кате с Вовкой, не говоря уже о Кате с Вовкой…» - бормотал Апыхтин сквозь сжатые зубы.
Конечно, им надо было знать, как ведет себя Серкова, с кем встречается, где бывает и нет ли в ее действиях опасности для них.
- Есть опасность, есть, - почти вслух проговорил Апыхтин. - И не сомневайтесь в этом, ни минуты не сомневайтесь.
Бродя по городу в ожидании, когда Пакин выполнит его поручение, Апыхтин еще и еще раз проговаривал законы, определенные им для себя месяц назад, законы, которые сейчас, накануне самого важного, может быть, поступка в жизни, казались надежным ограждением от любых случайностей.
Да, никто, совершенно никто не должен знать самой малости, самой незначительной подробности о том, что он задумал. Правда, Юферев уже о чем-то догадывается, он понял, что Апыхтин вышел на убийц, это он понял.
И еще…
Если его телефон прослушивается, а он наверняка должен прослушиваться, то Юферев знает, что он, Апыхтин, в городе. Да, когда он звонил якобы с Кипра, якобы из Москвы, Юферев уже догадывался, что Апыхтин в городе. Теперь же, получив папочку с отпечатками убийцы, он уже не предполагает, он знает об этом твердо и окончательно.
Отсюда вытекает второй закон мести - надеяться только на себя и все делать самому. Даже самую малую малость выполнить самому.
И третий закон - не торопясь, но до конца. И только в этом случае ты, Апыхтин, выживешь, уцелеешь, спасешься.
Только в этом случае, только в этом случае.
Апыхтин даже сам не заметил, как вошел в универмаг и, бродя вдоль прилавков, поднялся на верхний, служебный этаж - ему вдруг захотелось увидеть Серкову, убедиться, что женщина жива и с ней ничего не случилось за прошедшую ночь.
Она подняла голову от бумаг, едва он приоткрыл дверь. Увидев Апыхтина, радостно удивилась, махнула рукой - заходи, дескать. Ему ничего не оставалось, как пройти в комнату под настороженно-любопытными взглядами полудюжины женщин.
- Привет, Володя! - Она улыбалась, но как-то встревоженно. - У тебя все в порядке?
- Вроде… А почему ты спрашиваешь? Со мной что-то могло случиться?
- Да нет, обычный вопрос. Я жду, что и ты у меня спросишь о том же… Спросишь?
- У тебя все в порядке?
- Знаешь, да.
- Но что-то могло случиться?
- Конечно, могло… Недавно передавали последние известия… Знаешь, столько всего происходит… Ужас какой-то. А почему ты решил заглянуть? Мы ведь не договаривались?
- Хотел убедиться, что у тебя все в порядке.
- Точно? Не врешь?
Апыхтин смотрел в радостные глаза Серковой, на ее чуть припухлые губы и вдруг почти с ужасом осознал, что он действительно волновался за нее, более того, понял, что подвергает ее смертельной опасности. Если убийцы, которые выслеживали их вчера, заподозрят хоть малейшую угрозу, исходящую от нее, она обречена, просто обречена. И опять он будет рассматривать рану от уха до уха…
- Выйдем, - сказал Апыхтин, не в силах больше выдерживать картину, с какой-то кошмарной ясностью вдруг возникшую перед его глазами. Он первым прошел к двери и вышел, лишь убедившись, что женщина идет следом.
- Что-нибудь случилось? - спросила Серкова, когда они отошли в сторону и остановились у арочного окна.
- У меня такое чувство, что тебе грозит опасность.
- Жизнь вообще опасна, от нее умирают.
- Я говорю не вообще, а о тебе и о той опасности, которая существует в эти дни. Сегодня, завтра, послезавтра.
- Ты чувствуешь ее или знаешь о ней?
- И то, и другое.
- Так. - Она помолчала, глядя в окно сквозь запыленные стекла. - Так, - повторила она, и Апыхтин удивился происшедшей с женщиной перемене - она как бы угасла, как бы узнала вдруг то, о чем давно догадывалась, но все надеялась, что эта весть ее не настигнет. - Что ты предлагаешь?
- Для начала… Я хочу, чтобы ты некоторое время пожила у меня. А там видно будет.
- Некоторое время - это как?
- Неделя, две недели… Может быть, месяц.
- А потом скажешь - выметайся, опасности больше нет? - Она посмотрела ему в глаза твердо и насмешливо.
И тут в Апыхтине вдруг заговорил банкир - самолюбивый, уверенный в себе, привыкший принимать решения, определять судьбы не только отдельных людей, но и предприятий, того же универмага, который задолжал ему давно и, кажется, безнадежно.
- Тебе не следует так со мной говорить. Я еще ни в чем перед тобой не провинился. - В голосе Апыхтина, наверное, впервые за последние полтора месяца прозвучала железная непреклонность, с которой были так хорошо знакомы все его многочисленные должники. - Я говорю то, что считаю нужным. И так, как считаю нужным. И намерен впредь поступать так же. Я внятно выражаюсь?
- Вполне. - Серкова явно была растеряна - она не ожидала столь быстрого и неожиданного превращения мягкотелого водилы в человека, явно умеющего повелевать. Эту мгновенную перемену в себе заметил и Апыхтин, но не огорчился. - Ты хочешь сказать…
- Мы оба знаем, о чем идет речь.
- Не уверена, - растерянно улыбнулась Серкова.
- Проехали. Уверена - неуверена, чувствую - предчувствую… Все это мы уже проехали. Говорю открытым текстом - берегись. Помнишь вчерашнего мужичка в моем дворе? Спрашиваю - ты его помнишь?
- Д-да.
- Помнишь, что с тобой произошло, когда он появился у меня за спиной?
- А что со мной произошло?
- Так вот - я все заметил.
Серкова смотрела на Апыхтина, чуть опустив голову, исподлобья, озадаченно выпятив губы больше обычного.
- А ты не так прост, каким казался.
- Я совсем не прост.
- Можно задать вопрос?
- Да.
- Кто ты?
- Володей меня зовут.
- Ты даже не сказал свою фамилию.
- Я не всегда ее помню.
- Даже не знаю, кого мне больше опасаться… Тебя или… или других людей.
- Как фраза… сказано хорошо. Но по сути - чушь.
- Но я действительно начинаю тебя бояться.
- Не надо. Ты знаешь, кого тебе нужно бояться. Они тебе пригрозили?
- Да.
- Чем?
- У них один способ. Ты должен знать. Этот способ уже весь город знает.
- Что тебе о них известно?
- Ничего. Кроме того, что они есть, что они всегда рядом, что у них большой острый нож.
- Ты видела этот нож?
- Показали.
- Какой он? Как выглядит?
- Самоделка. Видимо, хорошая сталь… Ручка черная, эбонитовая, массивная… Лезвие матовое, с напылением. Какой-то рисунок, растительный орнамент. Рукоятка заканчивается кабаньей мордой, вместо глаз - красные стеклышки.
- Слушай, - потрясенно произнес Апыхтин, - ты невероятная женщина!
- Я знаю. - Серкова виновато улыбнулась, извини, дескать, но такая уж родилась.
- Запомнить столько подробностей!
- Он мне снится. Чуть ли не каждую ночь.
- Кто, тот мужик?
- Нож.
- Значит, договорились… Будешь жить у меня. Но никто не должен знать моего адреса и телефона. Никаких подружек, поняла, да?
- Я вообще-то сообразительная.
- Буду приезжать за тобой и увозить домой. А утром доставлять сюда. Никаких одиночных прогулок, магазинных пробежек и прочего. Дальше… поживем - увидим.
- В каком смысле поживем?
Апыхтин некоторое время озадаченно смотрел на Серкову, пытаясь понять вопрос, и наконец до него дошло.
- Разберемся, - сказал он, смутившись.
- Разберемся, - женщина произнесла это слово как бы врастяжку - и не соглашаясь, и не отвергая, просто откладывая окончательное решение на будущее.
- Мне сейчас нужно уйти, - сказал Апыхтин, заметив, что солнце сместилось и уже не было столь обжигающе ярким, что скоро наступит вечер, а ему нужно успеть кое-что сделать. - Заканчиваешь работу, выходишь из универмага, пересекаешь дорогу и оказываешься в сквере, где мы с тобой лакомились мороженым. Выбираешь столик ближе к центру и ждешь меня. Вопросы есть? Сомнения, колебания?
- Нет, - улыбнулась Серкова. - Ничего этого у меня нет.
- Я могу задержаться, но в любом случае ты дождешься… Договорились?
- Как я понимаю… Ты можешь хорошо так задержаться, да?
- По-разному может получиться. Дождешься?
- Куда деваться.
Апыхтин наклонился к Серковой, хотел было невинно поцеловать ее в щечку, но она неожиданно повернула голову, и он, сам того не желая, наткнулся губами на губы. Что-то в нем содрогнулось, что-то ужаснулось, он не выдержал и, коснувшись на прощание ее руки, поспешил сбежать вниз по ступенькам.
«Ну, ты даешь, мужик», - сказал он про себя, но сожаления, раскаяния не было.
- Все правильно, все правильно, - бормотал он, пробираясь к выходу.
Его знакомая телефонная будка с неизменно работающим телефоном была так раскалена на солнце, что Апыхтин даже на расстоянии увидел дрожащий над ней воздух, горячие струи, поднимающиеся в серое знойное небо. С содроганием он вошел в будку и, бросив жетон в щель, набрал номер начальника охраны Пакина.
Трубку подняли тут же, видимо, звонка ждали.
- Алло! - Это был голос Пакина.
- Слушаю тебя, Федя!
- Владимир Николаевич, докладываю! Есть чем записать?
- Минутку… - Апыхтин только сейчас сообразил, что сведения, которые он заказал Пакину, нужно все-таки записать. Он вынул из кармана ручку, клочок какой-то скомканной квитанции. - Готов.
- Хозяина машины зовут Юрий Степанович, да, Вахромеев Юрий Степанович. Записали?
- Давай дальше.
- Живет по адресу… Озерная, семнадцать.
- А квартира?
- Частный дом. Знаете, где это?
- Понятия не имею.
- Конечная остановка седьмого трамвая. Он там разворачивается и идет в обратную сторону, к центру.
- Семья?
- Разведен.
- Чем занимается?
- Бизнесмен. У него два или три киоска в районе вокзала.
- Давно в городе?
- Около года. Дом купил, но еще не расплатился.
- И не расплатится, - неосторожно обронил Апыхтин.
- Да, репутация у него еще та, - согласился Пакин. - Чреватый мужик. Но с деньгами порядок. Есть деньги у мужика.
- Знаю. Друзья?
- Такая же шелупонь, как и он сам. Соседи его побаиваются, хотя причин вроде бы нет.
- Ты говорил с соседями?
- А что, не надо было?
- Мы же договорились - только сам, только один… Ну да ладно, это уже не имеет значения.
- Оплошал, да?
- Немного есть, но это несмертельно.
- Хотелось как лучше…
- Ладно, Федя, проехали. Ты что-то хотел сказать о моих замах? Говори.
- Разлад у них.
- В чем именно?
- Какая-то нервозность, взвинченность… Недовольны они друг другом.
- По делу недовольны или характерами не сошлись?
- И то, и другое. Такое ощущение, что их дергает ваше отсутствие. Даже не само отсутствие… Им непонятна ваша задержка.
- Срываются, слова непочтительные произносят?
- Бывает и это.
- Кто же из них самый нервный?
- Цыкин. Секретарше мозги проел, меня достает - где да где Апыхтин… Вы не поверите - лицом почернел. Мы его почти и не видим… Или весь день из кабинета не выходит, или вообще в банке не появляется.
- Может, влюбился?
- Цыкин?! - поперхнулся Пакин. - Кто угодно, только не он.
- По-разному люди влюбляются, - рассудительно заметил Апыхтин. - Басаргин?
- Работает. Совещания проводит, клиентуру принимает, разгоны по отделам дает… Я, конечно, извиняюсь, не мое это дело, опять же и нашептывать не хочу. - Пакин замолчал, ожидая предложения продолжить, но Апыхтин молчал. - Очень уж ему понравилось в вашем кабинете… Не знаю, согласится ли в свой вернуться.
- Разберемся, - усмехнулся Апыхтин. - Что Осецкий?
- Веселится.
- Не понял?
- Говорю же - веселится. Вроде все идет как ему хочется, и нет причин для печали. Носится по этажам, хохочет, всех женщин перецеловал… Тех, конечно, которые того стоят. Аллочку, вашу секретаршу, совсем с ума свел, каждый день с прической появляется, в новых бусах, кольцах, платьях!
- Ну, - успокаивающе произнес Апыхтин, - он ей всегда нравился, и она, похоже, тревожила его сердце… Пусть.
- Так-то оно так, - с сомнением проговорил Пакин. - Да вот что-то и не так.
- Давай уж, выкладывай.
- Я, Владимир Николаевич, охранник, старый милицейский служака, а потому взгляд на мир у меня своеобразный. И в уголовном розыске работал, и агентурная работа на мне была, и наблюдением занимался гласным и негласным…
- Давай, Федя, давай! - поторопил Апыхтин.
- Многовато он в приемной толчется, вот что я скажу. Всю жизнь банка контролирует.
- Но он и должен это делать.
- Больно контроль-то получается какой-то назойливый, если не сказать, целеустремленный. Звонки, почта, посетители… Только Басаргин из банка, он на правах друга тут же в кабинет - позвонить, дескать, надо. А почему не позвонить из своего кабинета? По бумагам шастает - вот мое мнение. Интересуется человек.