- Но он и должен это делать.
- Больно контроль-то получается какой-то назойливый, если не сказать, целеустремленный. Звонки, почта, посетители… Только Басаргин из банка, он на правах друга тут же в кабинет - позвонить, дескать, надо. А почему не позвонить из своего кабинета? По бумагам шастает - вот мое мнение. Интересуется человек.
- Ладно, Федя, усек.
- Когда вас ждать-то?
- Недолго осталось. Спасибо за сведения. Позвоню завтра-послезавтра.
Апыхтин повесил трубку, торопясь покинуть раскаленную будку. «Ну что, Вахромеев Юрий Степанович… Вот и познакомились, - подумал Апыхтин, направляясь к своим «Жигулям», которые предусмотрительно загнал в тень от кленов, стоявших вдоль сквера. - Предстоит личная встреча… Надеюсь, понравимся друг другу, надеюсь, друг друга не огорчим… Во всяком случае, я сделаю все, что в моих силах…»
Продолжая бесконечную беседу с убийцей, Апыхтин сел в машину, влился в общий поток и направился на окраину города, куда обычно около часа ковыляет красный трамвай под номером семь, развозя граждан по домостроительным комбинатам, бетонным заводам, к химическим, металлургическим и прочим гигантам индустрии. Там же, чуть подальше, раскинулись заводские поселки из небольших домиков, окруженных вишневыми, яблоневыми, сливовыми садами. Поселки перемежались свалками, кладбищами, какими-то испытательными полигонами, и несмотря на гнетущее промышленное соседство, жизнь в них протекала тихо, мирно, по сельским неторопливым законам. Жили здесь в основном пенсионеры, положившие жизнь на обслуживание этих самых гигантов, жили их дети, внуки, и все вместе это представляло собой другую цивилизацию, отличную и от городской, и от той сельской, которая простиралась где-то там, за бескрайними посевами подсолнечника, свеклы, картошки.
Улица Озерная оказалась неожиданно близко, она начиналась у самого трамвайного круга и шла вниз, к небольшой речушке, у которой и заканчивалась. Втиснувшись в ряд стоявших у круга машин, Апыхтин некоторое время присматривался, осваивался, привыкая к новому месту. Рядом, за высоким забором из арматурных стержней, гудел небольшой базар - инструментальные ряды, овощные, молочные, тут же торговали сапогами и тряпками, селедкой и гвоздями, тапочками, кожаными куртками и хрустальными вазами.
Поколебавшись, Апыхгин достал из инструментального ящика изоляционную ленту и чуть изменил номер своей машины - наклеив маленькие кусочки ленты, сделал из двух троек восьмерки, а из нуля девятку. Получилось вполне прилично, а когда он, собрав горсть пыли на дороге, бросил на номер, его поддельность уже невозможно было установить, если не ощупать и не присмотреться. В самом деле, вдруг его вчерашние преследователи запомнили номер, вдруг возле дома крутится кто-нибудь, записывает номера, вдруг…
Таких опасливых предположений можно придумать сколько угодно, и Апыхтин своей маленькой уловкой отсек их все разом.
Семнадцатый дом на Озерной отличался от всех прочих - со стороны улицы его прикрывал высокий забор, сваренный из стальных листов. Такими же были и ворота - высотой не менее двух метров, тоже из листов, с врезанной дверцей. И забор, и ворота, и дверь - все было выкрашено красным суриком.
Апыхтин озадаченно прошел вдоль всего участка, прошел до конца всю улицу, вернулся обратно.
- Отморозки - они и есть отморозки, - пробормотал он, второй раз проходя мимо дома, мимо бронированных листов. Дело в том, что следующий участок, девятнадцатый, был отгорожен от улицы подгнившим, черным от времени штакетником, который в некоторых местах можно было просто перешагнуть. Не составляло труда и протиснуться в полуоткрытую калитку или сдвинуть в сторону деревянные лаги, слегка прихваченные к столбику алюминиевой проволокой. Забора между семнадцатым и девятнадцатым участками не было вообще. То ли Вахромеев прикупил его и еще не успел продлить забор вдоль улицы, то ли руки у него не дошли, чтобы столь же неприступной броней отгородиться и от соседа. Как бы там ни было, если с улицы попасть в семнадцатый дом было совершенно невозможно, то со стороны ближайшего участка - проще простого.
И что еще порадовало Апыхтина - в девятнадцатом доме он не увидел никаких признаков жизни. Калитка была не просто заперта, а прикручена проволокой к покосившемуся столбу, окна, выходящие на улицу, были заколочены полусгнившими досками, тропинка от калитки к дому была настолько заросшей, что одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять - по ней не ходили с весны.
Не задерживаясь больше на Озерной, Апыхтин вернулся к трамвайному кругу. Рынок гудел, как и прежде, он стал даже многолюднее - люди возвращались с работы. Призывно кричали кавказские люди, захватившие овощные ряды давно и, кажется, навсегда, из динамиков гремела заокеанская скрежещущая музыка, на экранах телевизоров мелькало что-то порнокровавое - шла бойкая распродажа пиратских кассет.
Побродив по рынку, Апыхтин почему-то остановился у прилавка, где продавали всевозможные собачьи принадлежности - поводки, щетки для расчесывания, ошейники, цепи, на которые можно посадить не только собаку, но, кажется, и тигра. Апыхтин уже отошел от прилавка, но вернулся. Выбор ошейников был просто потрясающим - из мягкой и толстой кожи, из плетеных ремней, из цепочек и суконок, с медными, пластмассовыми, деревянными пряжками. Медленно, будто все еще колеблясь, Апыхтин протянул руку и взял ошейник из сверхпрочной сыромятной кожи с массивной медной пряжкой. Но главная особенность ошейника была в другом - на нем были навинчены медные шипы, причем остриями не наружу, а внутрь. Самая злобная и крупная собака не сможет в этом ошейнике даже натянуть поводок - острые конические шипы мгновенно вопьются ей в горло.
- Сколько? - спросил Апыхтин.
- Триста, - ответил пожилой усатый продавец, опустив голову, вроде чем-то был занят, - цена и ему самому, видимо, казалась завышенной.
- Бывают случаи, когда скупиться нельзя, да? - спросил Апыхтин и, не торгуясь, положил на прилавок три сотни.
- Ошейник надежный, не пожалеете.
- Шипы не отвалятся?
- На медной резьбе! - вскричал продавец с обидой. - Гайками прихвачены! Посмотри с оборотной стороны - это не нашлепки для красоты, это гайки! Медведя можно удержать на таком ошейнике.
Апыхтинская машина стояла на месте. Осмотрев ее издалека, он не заметил никаких перемен. Фальшивый номер тоже был не тронут. Отъехав несколько кварталов, Апыхтин остановился и сковырнул с цифр кусочки изоляционной ленты. Теперь он снова был неуязвим, снова мог предстать перед самым суровым гаишником - документы его полностью соответствовали номерам.
До вечера было еще далеко, и у Апыхтина оказалось достаточно времени, чтобы подготовиться к встрече с Вахромеевым, человеком, который имел большой нож с рукояткой в виде кабаньей морды, щелочку между двумя передними зубами и к которому у Апыхтина накопилось несколько простеньких вопросов.
В первом же магазине, где продавали соки, он купил трехлитровую банку и капроновую крышку, которая плотно, почти герметически закрывала широкое горло банки. На ближайшей заправочной станции Апыхтин наполнил банку самым дорогим, девяносто пятым бензином, опять же рассудив, что бывают в жизни случаи, когда скупиться не следует.
- Уж коли нет девяносто восьмого, тогда только девяносто пятый, высшего качества, - вполголоса сказал Апыхтин, отъезжая от заправочной станции.
Странные слова преследовали Апыхтина, он без конца повторял их, не в силах избавиться, как от привязавшейся с утра мелодии. Слова были бессмысленны, и звучала в них угрожающая и безжалостная мелодия мести.
- Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря… - такие вот слова не то сложились у него, не то вспомнились, и Апыхтин наслаждался самими их звуками, смысл ускользал, и оставалось только общее оглушение угрозы и близости расплаты. - Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря… - опять повторил Апыхтин, входя на этот раз в хозяйственный магазин здесь же, на окраине города, где никто не мог бросить на него взгляд пристальный и узнающий.
На этот раз ему понадобилось три свечи, обычных стеариновых свечи. Вообще-то вполне хватило бы и одной, но с некоторых пор все, что делал Апыхтин, он старался дублировать, чтобы избежать всех случайностей, какие только можно предусмотреть.
А вдруг у купленной свечи не окажется фитиля?!
Вдруг?!
Тут же, не отходя от прилавка, он испытал их - попросил продавщицу зажечь свечи. И лишь убедившись, что они горят, задул, завернул в газету и вышел из магазина, понимая в то же время, прекрасно понимая, что обратил на себя внимание странным капризом, заставил продавца запомнить себя. Тот наверняка расскажет о придурковатом лохе, который вздумал испытывать свечи прямо у прилавка. Но не мог сдержаться - хотелось, нестерпимо хотелось подвергнуть себя хоть малому риску, совсем невинному, оставаясь несмотря ни на что все-таки неуязвимым.
В соседнем киоске он купил коробок спичек. Получив его из рук продавца, открыл, вынул одну спичку и, чиркнув о коричневую поверхность коробка, убедился, что спички в порядке, не отсырели, вспыхивают и горят, как им положено.
Были у Апыхтина в этот день еще покупки, мелкие, недорогие и вполне безобидные. Каждая из них в отдельности не могла вызвать никаких подозрений, самому проницательному сыщику не пришло бы в голову, что идет подготовка противоправных действий. Помимо свечей и спичек, в этот вечер Апыхтин купил рулон широкого скотча, небольшой, но достаточно дорогой шведский разводной ключ. Уже подходя с покупками к машине, он увидел у заднего колеса комок медной проволоки метра три длиной. И сразу понял, что именно этой проволоки ему и не хватало.
Если попытаться прочесть апыхтинские мысли, то они были совершенно невинны, ничего криминального найти в них никому бы не удалось. Не думал он о кровавой мести, не вызывал в себе чувств безрассудных и жестоких.
Ничуть.
Апыхтин был озабочен, причем озабочен только качеством тех вещей, которые приобретал, передвигаясь на своем «жигуленке» от магазина к магазину. Бензин должен вспыхивать от одной искры и гореть так, чтобы пламя гудело и рвало на части все, до чего дотянутся яростные его языки. И спички должны быть качественными. И шведский разводной ключ обязан легко раскручивать и закручивать гайки самых разных диаметров и форм. Для этого стали положено быть хорошей, прочной, а не хрупкой. И скотч нужен с прочной лентой около пяти сантиметров шириной, а клейкий слой обязан прилипать быстро и надежно к любой поверхности - от деревянной и металлической до обыкновенной живой ткани.
Остановившись в тихом месте вдали от машин и прохожих, Апыхтин достал из-за пояса пистолет Макарова и, вынув из рукоятки обойму, пощелкал вхолостую, чтобы убедиться, что все в нем работает - предохранительный механизм, боек, пружина, подающая патроны в ствол. После этого он снова вставил обойму в рукоять пистолета, дослал первый патрон в ствол, опустил кнопку предохранителя и, убедившись, что она сработала, что случайного выстрела не произойдет, снова сунул пистолет за пояс сзади, на спине.
Все свои покупки он сложил в кожаную сумку, подаренную недавно замами с уймой бутылок водки - только пей, дорогой ты наш, только пей и не останавливайся. Задернув «молнию», надежную медную «молнию», Апыхтин поставил сумку сзади на пол, у сиденья, чтобы случайный человек, заглянув в машину, не увидел бы ее, не соблазнился. Кто знает, может быть, в его воспаленном мозгу возникнут пачки долларов, которые лежат в этой сумке, кто знает?
И эту дикую возможность предусмотрел Апыхтин, и об этом подумал.
Как бы Юферев ни относился к Кандаурову, но, когда тот погиб в собственной машине от пуль неизвестных убийц, следователь с болезненной остротой почувствовал если не одиночество, то какую-то опустошенность. Все-таки их было двое, они помогали друг другу в поисках банды, и были, были у них успехи, шли они правильным путем; и не будь этого кошмарного расстрела, может быть, преступники уже сидели бы в следственном изоляторе и смотрели на мир из клетки, сваренной из арматурных стержней.
Что оставил ему Кандауров после смерти?
Кое-что оставил - бармена и официанта, которые хорошо рассмотрели убийц в тот роковой вечер. Осталась Серкова, которая тоже видела убийц. Остались деньги, новенькие купюры, номера которых шли один за другим, деньги из одной пачки, из одного банка.
Этот банк назывался «Феникс».
Именно это обстоятельство все больше занимало Юферева. Не могло быть случайным то, что убийцы расплачивались деньгами, побывавшими в «Фениксе». Даже если это обстоятельство в конце концов окажется случайным, все равно необходимо выяснить все подробности.
Что-то здесь было, какая-то ускользающая закономерность проступала в разрозненных фактах. Опять же этот странноватый Апыхтин, который звонит неизвестно откуда, прячется и явно что-то затевает.
Что он задумал?
Когда Юферев установил, что Апыхтин звонил из Москвы, хотя утверждал, что все еще на Кипре, когда понял, что Апыхтин звонил с соседней улицы, а не из Москвы, как утверждал, он насторожился.
Опыт подсказывал Юфереву - назревают события.
В ближайшие дни что-то произойдет, что-то случится.
И Юферев отправился в банк.
Без восторга его там принимали, сдержанно, как бы терпя и даже сочувствуя. Кровавые события в квартире Апыхтина отдалились, сгладились временем, сам он не угнетал своим присутствием, и отлаженная банковская машина спокойно катилась по накатанным рельсам. Кандауров перед смертью успел припугнуть кое-кого из должников, и они послушно принесли последние свои сбережения, отменив и зарплаты, и премии, но, естественно, не отказавшись от путешествий в экзотические страны, манящие порочными наслаждениями и запретными искушениями.
Юферев терпел.
Уже не трогали его усмешечки за спиной, недоуменные пожимания плечами.
«Ничего, ребята, ничего, - бормотал он про себя. - Вы делаете деньги, я делаю дело».
На этот раз он даже не позвонил, взял да и пришел, как снег на голову. Заглянул в приемную - секретарша оказалась на месте. На него посмотрела досадливо, с натянутой улыбочкой, передвинула на столе бумажки, показывая, как занята, какая напряженная работа идет в банке. Такие приемчики на Юферева уже не действовали. Только улыбка его сделалась чуть шире и радостнее просто нормальной улыбки.
- Здравствуйте, - сказал он громко, утверждаясь самим приветствием.
- А, это вы… Очень приятно, Александр Леонидович. Вы договаривались с руководством?
- О чем?
- Может быть, надо было подготовить какие-то документы, а кроме того…
- Не договаривался.
- Решили просто так?
- Да, как снег на голову.
- Тогда я должна доложить…
- Да не надо обо мне докладывать. Не привык я, чтобы докладывали обо мне. - Продолжая бормотать, он шагнул к двери, как бы невзначай, неловким движением отодвинув Аллу Петровну в сторону, раскрыл одну дверь, толкнул от себя вторую и оказался в апыхтинском кабинете. - Здравствуйте! - сказал он так же громко.
- А, это вы, - повторил Басаргин слова секретарши. - Рад вас видеть. Проходите. - Не поднимаясь, Басаргин вяловато пожал Юфереву руку, захлопнул какую-то папку и сунул ее в ящик.
- Помешал важной работе? - спросил Юферев уважительно.
- Не то чтобы помешали… Работа не волк, - усмехнулся Басаргин, давая понять, что да, действительно помешал, но он готов простить, стерпеть, отмаяться. - Есть новости?
- Будут.
- Понял, - кивнул Басаргин с некоторой снисходительностью. Дескать, как же не понять, прекрасно понимаем и сочувствуем вашим бесконечным хлопотам. - Готов ответить на ваши вопросы.
- А почему вы решили, что у меня есть вопросы?
- Не о погоде же вы пришли поговорить, - усмехнулся Басаргин.
- О погоде. - Юферева вдруг понесло. С ним это бывало чрезвычайно редко, но когда вот так на каждом шагу дают понять, что его терпят, сочувствуют, ждут не дождутся, пока он выметется… Его могло, могло понести, как и случилось в это солнечное утро.
- Не понял? - вежливо удивился Басаргин.
- Я хотел поговорить о погоде на Кипре… Где Апыхтин?
- Понимаете, в чем дело… Мы тоже хотели бы это знать.
- Он звонит?
- Последний раз звонил из Москвы.
- И что?
- Обещал подъехать.
- Его отпуск, как я понимаю, затянулся?
- Немного есть, но это не страшно. Мы по телефону все согласовали.
- Отсутствие руководства не сказывается на делах пагубно?
- Нисколько. Даже наоборот.
- Другими словами, он только мешал?
- Ну… Так нельзя сказать. Апыхтин остается главой банка.
На столе Басаргина зазвонил телефон. Он поднял трубку, выслушал и обронил только одно словечко: - Конечно, - и положил трубку.
Юферев понял, что сейчас кто-то войдет. Так и произошло - не прошло и трех минут, как в дверь осторожно вошли, почти протиснулись два зама - Осецкий и Цыкин.
- О! - сказал Юферев радостно.
- Входите, ребята, - Басаргин приветственно махнул рукой. - Рассаживайтесь. Вот Александр Леонидович интересуется, нужен ли нам Апыхтин или мы и в дальнейшем сможем прекрасно без него обходиться.
- И то и другое! - расхохотался Осецкий. - Он нам нужен, но и обойдемся в случае чего.
Цыкин промолчал.
- Что новенького на криминальном фронте? - спросил Осецкий.
- Без перемен.
- Другими словами, - начал Цыкин и помолчал. - Другими словами… Снова будут трупы?
- Обязательно.
- В том же исполнении?
- И с тем же заказчиком, - бросил Юферев слова несколько странные, провокационные, но, как он успел сообразить, уместные.
- Кто же заказчик? - спросил Цыкин.