Я вскапываю огород.
Полоску за полоской.
Я работаю всю ночь. У меня ломит спину, а на руках появляются мозоли. Парочку из них я умудрился сорвать, и они неприятно болят.
Очень яркий сон.
Очень отчетливый.
Как будто все происходит на самом деле.
Когда Валька будит меня, я просыпаюсь совершенно разбитым, усталым и злым. От меня пахнет потом. Спину ломит. На руках — сорванные мозоли.
В форточке появляется вернувшийся с ночных бдений Шаман. Увидев меня, котяра удивленно замирает.
Валька спрашивает:
— Что тебе снилось?
Я удивленно разглядываю кровавые мозоли. Я с трудом заставляю себя подняться и присесть на кровати. Я почти умер.
Я отвечаю:
— Мне снилось, что я вскапываю огород.
Валька бурчит одно-единственное слово:
— Бабушка.
Сначала я не понимаю:
— Что бабушка?
Но догадываюсь раньше, чем он успевает ответить.
— Я отказался ей помогать, — объясняет Валька. — И она решила припахать тебя. Весна, старик, понимаешь, надо огородом заниматься…
— А у Федьки трактор полетел, — заканчиваю я.
— Она тебе сказала?
Я догадываюсь, но еще не верю. Я смотрю на мозоли, и у меня не укладывается в голове.
— Ты офигел?
Валька пожимает плечами и предлагает:
— Посмотри на себя в зеркало.
Я ползу в ванную, любоваться отражением до крайности усталого парня. Волосы всклокочены, на лбу грязные разводы — вытирал пот.
У меня нет сил злиться.
Я говорю:
— Это свинство.
Шаман фыркает и потягивается. Его моя беда забавляет.
Валька выглядит серьезнее, но я вижу, что он едва сдерживает улыбку. Возможно, через пару дней я тоже буду вспоминать сегодняшнюю ночь со смехом, но пока я недоволен. Я устал до дурноты.
Я принимаю душ, проглатываю приготовленный Гостюхиным нехитрый завтрак, и мы бредем на первую пару. То есть я бреду. Валька, сукин сын, бодр и весел. Он пишет конспект, а я борюсь со сном.
Голова тяжелая. Болят мозоли. Спину ломит.
Ловлю на себе удивленные взгляды.
В перерыве отвожу Вальку в сторону и заявляю:
— Пусть твоя бабушка заплатит.
Решение пришло неожиданно, и в тот момент оно показалось мне весьма удачным. Валька улыбается:
— Молодец, что сам догадался потребовать плату.
— А я имею на нее право?
— Конечно. — Он пожимает плечами. — За все надо платить. Если хочешь брать, надо чего-то отдать. Так заведено.
Я ожидал, что Гостюхин примется спорить, а потому успокаиваюсь:
— Договорились.
— Каким образом она должна тебе заплатить? — интересуется Валька.
Ответа у меня нет, и я снова начинаю злиться:
— Откуда я знаю, как? Пусть придумает сама!
Некоторое время Гостюхин сосредоточенно размышляет, после чего кивает и говорит:
— Я ей передам.
Следующей ночью я занимался любовью с Лидочкой Михайловой.
Не во сне, если вы вдруг об этом подумали, — наяву.
А чтобы вам стало совсем все понятно, скажу, что о третьекурснице Лидочке, томной красавице с длинными каштановыми волосами и синими, как небо, глазами, мечтали все мужики института. Но она была умна, расчетлива и умела выбирать поклонников. С кем она дружила раньше, я не знаю, а на момент нашего знакомства — хотя какое это знакомство? Так, были представлены, оказавшись в одной студенческой компании, — в бойфрендах Лидочки числился Коля Сорокин, мальчик из весьма и весьма обеспеченной семьи. По всем статьям получалось, что спать с первокурсником, который лишь робко кивал ей, встречаясь в коридорах, Лидочке было не с руки.
Но все статьи полетели к черту.
В тот вечер все получилось крайне удачно. Сначала Лидочка зашла ко мне за хлебом. Мы немного поболтали. Потом она ушла, и позвонил Валька, предупредил, что не придет ночевать. Шаман смылся еще днем и до утра не ожидался. Я было приготовился к тоскливому вечеру за учебниками, но вновь вернулась Лидочка, у которой закончился сахар. Мы посмеялись над этим и решили выпить чаю вместе. У нас.
В общем, робость моя постепенно прошла, на ум приходили исключительно подходящие моменту слова и удачные шутки, и все дальнейшее получилось как-то само собой.
На первую лекцию я примчался как на крыльях. Усталости, несмотря на бессонную ночь, не было. Я хотел смеяться и шутить. Мир казался добрым и веселым. Я был счастлив.
До тех пор, пока не встретил Вальку.
Полусонный Гостюхин то и дело зевал, но, увидев меня, собрался и даже подмигнул:
— Понравилось?
И тут я понял, почему Лидочка была со мной столь ласкова.
— Ты?!
Валька махнул рукой:
— Бабушка.
Внутри стало пусто-пусто.
— Вот ведь дрянь!
Гостюхин удивленно раскрыл рот:
— Не понял? В чем дело, Сергей, тебе ведь нравится Лидочка?
Пустота постепенно заполнялась отвращением.
— Но…
Лидочка лежит рядом со мной… Мы целуемся. Вот она стонет. Вот она улыбается. Вот она проводит рукой по моим волосам.
Не по-настоящему.
— Как вы можете так обращаться с людьми?
Валька сразу понял, что я имел в виду. Помрачнел, но оправдываться не стал. Пожал плечами и холодно напомнил:
— Ты сам хотел, чтобы с тобой расплатились. Вот так.
А самое ужасное заключалось в том, что мне нечего было ответить. Сам связался с ведьмой. Забыл, что они смотрят на жизнь совсем по-другому.
— Предупреждать надо.
— Чем ты недоволен?
Орать на Вальку бессмысленно, в конце концов, он виноват лишь в том, что оказался моим соседом по комнате. А до старушки не добраться. Хотя… я посмотрел на мозоли. Если бабка готова платить, следует вытянуть из нее как можно больше.
Я вздохнул.
— Валька, это нечестно. Я горбатился на огороде, а вместо хорошего отдыха или какого-нибудь морального удовлетворения получаю еще одну бессонную ночь.
— Мне показалось, что с удовлетворением у тебя все в порядке, — заметил Гостюхин.
— Ну, перепихнулся я с этой красоткой, а что толку? Я ведь, получается, просто украл ее на одну ночь.
— Одну ночь украли у тебя, одну ночь украл ты. Все квиты.
— Вот именно: украл, украли… А я, между прочим, собирался в эти ночи готовиться к экзамену. Ты не забыл, что есть шанс сдаться досрочно?
Вальке не понравилось мое заявление. Очень не понравилось. Он отвел взгляд, помолчал некоторое время, после чего негромко бросил:
— Я думал, ты хочешь учиться честно.
— Тогда оставьте меня в покое. Вы нарушили мои планы, а не наоборот.
Теперь он не нашелся, как возразить.
— Я передам бабушке твое пожелание, — сказал он. — Но давай договоримся: мы мухлюем с экзаменами в первый и последний раз. — Валька помолчал. — Я себе этого не позволяю.
Я знал, что Гостюхин не врет — видел, с каким рвением просиживает он за учебниками и сколь внимателен на лекциях. Валька хотел выучиться сам, и на мгновение мне стало немного стыдно.
— Обещаю, что больше не буду просить тебя или твою бабушку помогать мне с учебой. Сегодня в первый и последний раз.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Договорились.
Получив обещание. Валька успокоился настолько, что позволил себе еще одну откровенность:
— Ты наверняка будешь об этом думать, поэтому скажу сразу: с девчонками я тоже не мухлюю. Не поступаю с ними так, как бабушка обошлась с Лидой.
— Но они к тебе липнут, — улыбнулся я.
— Ко мне, — подчеркнул Валька. — Ко мне.
В коридоре появился профессор, мы направились к дверям аудитории, и поэтому последнюю фразу Гостюхин произнес на ходу:
— Кстати, предыдущую плату придется отдать.
— Как ты это себе представляешь?
Валька не ответил.
Прелесть досрочного экзамена заключалась в том, что принимал его не профессор, а доцент той же кафедры, который вел в нашей группе семинары по предмету. Называть его мягким преподавателем я бы не стал — требовал доцент довольно жестко, но до волчары-профессора ему было расти и расти.
Мы заходили в аудиторию группами по пять человек. Клали зачетки, тянули билеты и усаживались готовиться. Все как во время настоящего экзамена. Стол доцента стоял в дальнем углу, и поэтому никто из однокурсников не слышал нашего с преподавателем разговора.
— Первый вопрос?
Эту тему я знал довольно хорошо и ответил весьма и весьма прилично. Доцент остался доволен.
— Второй вопрос, пожалуйста.
Я честно сознался, что понятия не имею, как на него отвечать. Доцент невозмутимо кивнул и попросил показать задачу. Которую я решил не совсем корректно.
Указав мне на ошибки, преподаватель задумчиво уставился в потолок и пробубнил:
— Что же мне с вами делать?
— Не знаю, — честно ответил я.
— В некоторых разделах вы, безусловно, плаваете.
— Увы.
— Но в целом впечатление благоприятное.
Он взял мою зачетку и вывел: «отлично». Правда, потом строго глянул на меня поверх очков и произнес:
— Увы.
— Но в целом впечатление благоприятное.
Он взял мою зачетку и вывел: «отлично». Правда, потом строго глянул на меня поверх очков и произнес:
— Но это аванс. В следующий раз при таких ответах сможете рассчитывать только на «хорошо».
— В следующий раз я подготовлюсь лучше.
— Надеюсь.
Вывалившись из аудитории, я подпрыгнул едва не до потолка: бабушка не подкачала!
А Лидочку я встретил чуть позже, в коридоре общежития.
Увидев ее, я сначала растерялся, но потом решил: была ни была! — и поздоровался. Без всяких двусмысленных улыбочек или хитрых взглядов. Просто поздоровался. Вежливо.
И получил пощечину.
— Мерзавец! — Она ударила меня еще раз. — Скотина!
Гордо вскинула голову, повернулась и пошла прочь.
Я же был слишком ошарашен, чтобы как-то реагировать. Молча вошел в комнату, бросил на пол сумку и удивленно посмотрел на Гостюхина.
— Лидочка дала мне пощечину.
— Бабушка забрала предыдущую плату, — невозмутимо объяснил Валька. — Сейчас Лида думает, что ты напоил ее вином и трахнул, воспользовавшись, так сказать, ситуацией.
— Но мы ничего не пили!
— Не волнуйся, старик, она слишком горда, чтобы рассказать кому-нибудь о…
Я ударил Вальку в лицо. Он, разумеется, ответил, и мы подрались.
Потом мы три дня не разговаривали, и за эти дни я понял, насколько был глуп. И еще — насколько все серьезно. И еще — что это не для меня.
Но ведь Валька мой друг!
Через неделю его бабушке потребовалось распилить и наколоть пару кубометров дров. На этот раз она поступила честно: спросила, не помогу ли я?
Я помог.
Но плату требовать не стал.
Если вы думаете, что наши с Валькой отношения вернулись в обычное русло сами собой, что в один прекрасный день мы посмотрели в глаза друг другу и поняли, что пора перестать дуться, то вы ошибаетесь.
Была причина.
Серьезная причина.
И очень красивая к тому же.
Крупная и развратная.
С большой грудью, широкими бедрами и узкой талией. С чувственным ртом, длиннющими волосами и манящими зелеными глазами.
Черноволосая.
Как эта «причина» сумела войти в комнату, я не знаю. Сумела, и все. Когда я вернулся из института, женщина сидела на Валькиной кровати и гладила Шамана. На меня она взглянула без интереса:
— Ты его друг?
— Да, — поколебавшись, ответил я.
— Когда он придет?
— Минут через десять.
Я видел, что Валька заканчивает обедать, и знал, что после он обязательно отправится в общагу.
— Хорошо.
Десять минут мы просто молчали, сидя друг напротив друга. Я смотрел на женщину, а она не сводила глаз с урчащего Шамана.
Потом пришел Валька.
Несколько секунд он стоял в дверях, затем попросил меня на «пару слов». Мы вышли в коридор, и он попросил:
— Выручай.
— Что я должен сделать?
— Уйди и не появляйся до утра.
Я хотел сказать что-то пошлое, вроде: «А хватит ли тебе времени до утра?», но увидел Валькины глаза и понял, что шутить, тем более — глупо шутить, не следует.
Это случилось в субботний вечер, а потому я легко нашел себе компанию. Завалился на пятый этаж, где гудела параллельная группа, и принял участие в попойке. У кого ночевал, не помню. Точнее, помню, но не скажу. Видите, какой я благородный? В общем, ночь прошла весело.
А утром я застал Вальку в необычном для него виде.
Он сидел за столом и пил водку.
— Что-то не так?
— Все прошло отлично. — Он залпом осушил стакан. — Спасибо, что выручил.
И глубоко затянулся сигаретой.
Я бросил взгляд на Шамана — тот смотрел на Вальку без осуждения. Скажем так — понимающе. И я догадался, что для моего друга эта ночь не была веселой.
— Ложись спать.
Он вновь наполнил стакан.
— Извини, что тебе не предлагаю — самому мало.
И выпил.
А под столом лежала еще одна бутылка. Пустая.
— Валька, ложись спать.
— Сейчас лягу.
Он раздавил сигарету в пепельнице. Улыбнулся Шаману. Чуть пошатнулся, но успел ухватиться за стол и не завалился.
— Вот и все, дружище…
Я не понял, кому он говорил: мне или коту.
— Через девять месяцев родится чудесная девочка. Ошибка будет исправлена, и все вернется на круги своя.
Он посмотрел на меня неожиданно трезвым взглядом. Помолчал и закончил:
— Ошибка — это я.
Я молча обнял его за плечи и повел спать.
А следующей осенью Валька спас мне жизнь.
* * *Второй курс института далеко не то же самое, что первый. Ты уже взрослый. Ты преодолел две сессии, уверился в собственных силах и понял, что такое самостоятельная жизнь. Ты научился уважать себя, и тебе неловко брать деньги у родителей. Да и присылать они могут совсем не столько, сколько тебе нужно. Пора зарабатывать.
Первую попытку стать богатыми мы предприняли еще на первом курсе. Пообвыкнув в городе и поняв, сколько всего интересного можно открыть с помощью толстого бумажника. Валька решил раздобыть деньжат самым легким, как ему казалось, способом — он купил лотерейный билет. Один из тех квиточков счастья, в которых надо выбрать то ли шесть чисел из сорока, то ли пять из пятидесяти — точно не помню.
— Раз плюнуть! — весело заявил Валька, заполняя купон. — На следующей неделе гуляем.
Я отнесся к заявлению скептически, Шаман — неодобрительно, но оба мы промолчали. Да и переубедить Вальку не представлялось возможным. Его глаза сияли.
Сияли до тех пор, пока мы не включили телевизор и не стали смотреть, как белозубая девочка вынимает из барабана шарики. Один за другим. А белозубый мужчина приплясывает и объявляет выигравшие номера. А тупые зрители визжат так, словно каждому из них достался джекпот. В общем, в отдельно взятой студии протекал шумный праздник. А в отдельно взятой комнате общаги было тихо, как и могиле.
Валька не угадал ни одного числа.
Вывод был естественен:
— Жулики!
И с тех пор он даже не заикался о «легких деньгах».
На первом курсе мы подрабатывали где придется. На кафедре — денег мало, зато можно свести знакомство с преподами. В приемной комиссии — денег мало, зато можно свести знакомство с красивыми абитуриентками. Расклейщиком объявлений — денег побольше, зато приходится бегать.
Но повторюсь: то, что хорошо на первом курсе, на втором уже не прокатит. А потому, когда появилась возможность устроиться продавцами в палатку, мы ухватились за нее обеими руками. Вариант казался идеальным: сменяя друг друга, мы будем контролировать свое время; деньги, несмотря на небольшой оклад, выходили вполне приличные — основам торговли нас быстренько обучили братья из общаги; другими словами, чего еще желать?
Два месяца мы жили весьма и весьма неплохо. Успевали и в институте, и на работе. Я купил себе новую куртку, а Валька — новые джинсы и ботинки. Шаман обжирался «Вискасом».
А потом я заснул среди ночи, и из палатки вынесли товар.
Вы знаете, что такое «счетчик»? Нет, не тот, который в такси. По глазам вижу — знаете. Тогда и объяснять не буду.
А вы знаете, какие чувства испытываешь, когда «счетчик» тикает по твою душу? Не знаете? Вам повезло.
Десять тысяч баксов — не самая большая в мире сумма, но собрать ее за три дня нереально. Конечно, в общаге хватало зажиточных ребят, вот только ссужать мне деньги никто из них не собирался.
— К тебе, Гостюхин, претензий нет, — произнес владелец палатки — внушительных размеров толстяк по имени Жора. — Хоть вы с Цветковым и друзья.
Десять тысяч баксов самая огромная сумма в мире. Особенно когда она начинает прирастать десятью процентами каждый день.
— Ты прав, Жора, Серега мой друг, — спокойно произнес Валька. — И отвечать мы будем вместе.
Вы можете не верить, но у меня хватило силы крикнуть:
— Я виноват! Я!! Ты ни при чем!
— Заткнись, — буркнул Валька.
— Ты сам вызвался, — развел руками Жора. — Вы вместе пришли, вы вместе и ответите. Извините, мужики, но иначе я не могу.
Хочу объяснить его последнюю фразу. Жора Камышин возник не из пустоты. Несколько лет назад он окончил наш институт, так же, как мы, жил когда-то в общаге, а потому разговаривать с ним было несколько проще, чем с кем-нибудь другим. Да и знали мы о нем довольно много. Точнее — Валька знал.
— Жора, а если я предложу тебе сделку?
— Какую?
— Предложу тебе монету, которой нет ни у кого больше.
Глаза толстяка вспыхнули.
Наш Жора, владелец палаток, да не простой, а с высшим образованием, оказался страстным коллекционером, Валька давно разведал об этом обстоятельстве через того самого доцента, что принимал у меня досрочный экзамен. Доцент был бывшим одногруппником нашего толстого работодателя.
— Откуда у вас, босяки, могут быть редкие монеты?
Но по глазам видно, что наживка проглочена. Босяки босяками, но у каждого есть семья, а у каждой семьи есть история. Вдруг окажется, что Валькин или мой дедушка экспроприировали экспроприаторов в восемнадцатом году или охраняли какой-нибудь музей в Берлине? Войны и революции позволили многим босякам обзавестись приличными коллекциями картин или скульптур.