Женщина в вечернем платье прижимается щекой к столу. Альберту чудится, что она смотрит на него сквозь высокий стакан. Жидкость, точно увеличительное стекло, искажает ее черты. Коктейльная соломинка пересекает скулу, словно росчерк на картине художника-кубиста.
– Я могу присесть?
Девушка поднимает голову и устало говорит:
– Я здесь танцую, а не разговариваю.
Альберт узнает легкий славянский акцент.
– Вы русская?
Девушка кивает: «Меня зовут Таня», – и Альберт сразу вспоминает: «Дель Монте», почти три года назад, безумная ночь с Генри и русскими танцовщицами-проститутками.
– Я не хочу танцевать, – говорит он, – я дам вам ваши билетики и угощу коктейлем.
– Хорошо, – отвечает Таня. – Все равно танцами теперь не заработаешь. Китаянки сбивают цену. Помню, еще в прошлом году было три танца за доллар, а нынче – семь.
Может, это инфляция? – думает Альберт. – Или то, что всё больше девушек готовы танцевать бесплатно? Интересно, если когда-нибудь женщины станут заниматься любовью для удовольствия, как сегодня они для удовольствия танцуют, – проститутки исчезнут?
Но вслух говорит:
– Я слышал, лучшие китайские хостесс стоят больших денег. Дансинги перекупают их друг у друга.
Таня пожимает плечами.
– Я же не «голова дракона» и не «локомотив».
– Жаль, – отвечает Альберт, – я был бы вашим «вагоном». Я видел, вы хорошо танцуете.
Когда-то Генри объяснил ему, что «вагонами» называют постоянных клиентов знаменитых хостесс, которые переходят за ними из клуба в клуб, как за локомотивом.
– Да, – соглашается Таня, – я хорошо танцую. Но я не Пекинская Лилия и не одна из сестер Лян. Меня в кино снимать не будут и «императрицей танцев» не сделают. Китайцы любят блондинок, но сейчас в моде национализм: все лучшее достается местным.
– С другой стороны, вы свободны, – отвечает Альберт. – Вы же слышали историю, как сестры Лян хотели перейти из «Маджестик» в «Венские сады»?
– Да, их вернули адвокаты. Им еще повезло. Знаете, что случилось с танцовщицей из «Вены», которая шантажировала своего патрона?
Альберт слышал много таких историй: англичане любят пугать друг друга коварством и жадностью китайских танцовщиц.
– Нет, – отвечает он.
– Она просила десять тысяч юаней и грозила рассказать об их связи. Ее любовник долго упирался, а потом пошел к своему старшему брату. Тот сказал, что все уладит, и позвал Ду Юэшэна. Ду сказал девушке, что хочет с ней поговорить, а когда она пришла, его охранники связали ее, сунули в машину и отвезли на Вусон, где Хуанпу впадает в Янцзы, – и утопили.
– Черт, – говорит Альберт, – какое варварство!
– Китайцы называют это «чжу нхэ хуа», – говорит Таня, – «сажать водяные лилии». Очень образно, правда?
Альберт кивает. Интересно, думает он, узнаёт она меня или нет? В «Дель Монте», наверное, было много мужчин, всех не упомнишь.
– Ладно, – говорит Таня, – пойдемте, потанцуем. А то потом, когда все закончится, вы пожалеете, что потратили вечер на русские разговоры про смерти и убийства.
– Вы, наверное, устали, – отвечает Альберт. – Хотите, я отвезу вас домой?
– Нет, спасибо, – говорит Таня, – не надо меня провожать. Я сама доберусь.
Голос у нее напряженный и крепкий, как ноги у профессиональной танцовщицы.
Сверкающие полы дансингов, обнаженные женские плечи, крахмальные мужские рубашки. Казалось, это будет длиться вечно, но потом все как-то развернулось в другую сторону, как-то само собой закрутилось: сначала английский гребной клуб, потом бельгийские перекупщики, суматранский уголь, знакомые из Макао и Гонконга, покупатели из Германии и Австрии. Осенью Альберт снял дом, купил новый «бьюик», завел русского шофера, китайского боя и секретаршу-машинистку.
Конечно, времена британской монополии давно прошли, но даже националистам из «Движения за новую жизнь» нужны были люди со связями в Лондоне и Нью-Йорке. Недавний закон открывал доступ на американский рынок, медленно приподнимающийся после Великой депрессии. Настала пора прибрать к рукам этот отрезанный ломоть, думал Альберт, вспоминая старомодных англичан из Амоя.
Британия все еще правила морями. Пароходы везли грузы через Тихий океан, в Сан-Франциско и Сиэтл, и каждый рейс делал Альберта Девиса немного богаче.
Он вспоминал, каким был три года назад, когда приехал сюда. Не знал цену деньгам, не знал цену времени, не знал цену себе самому. И все-таки, оглядываясь назад, Альберт говорил себе, что тогда просто выжидал. Время еще не пришло. Хорош бы он был, займись коммерцией летом 1931 года! Нет, он все сделал правильно – танцевал в клубах, пил в барах, шлялся с Генри, гулял с Филис, потом уехал на два года и вернулся, когда все созрело для настоящего дела.
Разумеется, Альберт по-прежнему бывал в барах и танц-клубах. В конце концов, там бывали все его партнеры: сингапурцы, китайцы, бельгийцы, французы, даже японцы. Там заводились знакомства и заключались сделки. Альберт привык сидеть за одним столиком со знаменитыми хостесс, их патроны гордились деньгами, вложенными в знаменитых красавиц, словно это в самом деле была высокодоходная инвестиция. Сам Альберт избегал долгих связей, но кратковременные интрижки случались. В память о Филис он даже ненадолго сошелся с веснушчатой Кристи из Нью-Йорка. Впрочем, девушка быстро подтвердила репутацию своих соотечественниц – недаром один французский партнер Альберта говорил, что после пятого свидания американка просит подарить автомобиль или призового пони. Кристи, впрочем, продержалась до седьмого.
Иногда в одном из залов «Парамаунта» Альберт встречал Таню. Они танцевали и обсуждали сплетни из жизни знаменитых хостесс, но на предложение проводить девушка неизменно отвечала отказом. Каждый раз, услышав «спасибо, нет», Альберт чувствовал глухое раздражение, словно сорвалась хорошая сделка. Что она строит недотрогу? Можно подумать, он забыл «Дель Монте»! Он бы понял, если бы Таня была порядочная – ну, хотя бы такая, как Филис. Но ведь трех лет не прошло, как трясла грудями за бокал фальшивого шампанского!
Но Альберт подавлял раздражение и улыбался Тане, повторяя про себя, что надо уметь ждать, не следует спешить, рано или поздно наступит нужный момент и все случится.
Альберт верил: то, что работает в бизнесе, работает и в любви.
Косые лучи солнца чертят параллельные линии в затхлом, пахнущем опием воздухе. Полковнику Девису, должно быть, чудится, что это линии атаки, направления удара, штрихи на карте. Он неподвижно лежит на соломенной подстилке, старый китаец, проживший с ним лет десять, держит у его рта плошку с зеленым чаем. Альберт незаметно глядит на часы: он рассчитывал успеть к сводкам с закрытия Нью-Йоркской биржи, но, кажется, зря рассчитывал.
Полковник Девис бредит. Его мозг разрушен опиумом, а печень – малярией и алкоголем. Он крепко держит племянника за руку и шепчет:
– Русские идут… готовьтесь к контратаке, лейтенант Девис!
Альберт вздрагивает. Ему чудится, будто старик выкликает с того света его старшего брата, лейтенанта Джеймса Девиса. Впрочем, Джеймс никогда не воевал против русских и, наверное, бесполезен в битве, которой ждет полковник.
– Здесь нет никаких русских, сэр, – говорит Альберт, – здесь только я и Вон.
Полковник приподнимается на циновке и говорит неожиданно четко:
– Не ври! Вон докладывал мне: в Шанхае полно русских! Мы не должны потерять Шанхай. Поверь, мой мальчик, если мы отдадим Шанхай, мы проиграем всю Империю. А здесь полно русских шпионов из самого Санкт-Петербурга!
Альберт вздыхает.
– Дядя, – говорит он, – нет больше никакого Санкт-Петербурга. Столица России теперь в Москве.
– Не говори глупостей, Альберт! – сердится старик. – Столица Российской империи – Санкт-Петербург.
– Нет больше Российской империи, и Петербурга нет, – отвечает Альберт.
Старик вдруг успокаивается.
– Ага, – говорит он, – значит, мы все-таки их победили. Очень хорошо. Интересно, что сталось с подполковником Шестаковым и полковником Туркевичем? Мне бы хотелось, чтоб они уцелели. Они были настоящие джентльмены. Ты знаешь, как я с ними познакомился, мой мальчик?
Альберт кивает, но полковник все равно рассказывает старую историю о том, как перед битвой у селения Пендже молодой лейтенант Девис вместе со своим командиром встретил четверых русских офицеров. В лучших традициях Большой Игры они обменялись любезностями, разделили трапезу и распили бутылку «Вдовы Клико». Расставаясь, заверили друг друга, что будут рады встретиться в Санкт-Петербурге, Лондоне или на поле битвы.
Если эти русские также хорошо помнят дядю, то они уже ждут его, думает Альберт. Если Вон не ошибается, уже сегодня полковник вместе с ними будет пить амброзию, эту небесную «вдову Клико».
Если эти русские также хорошо помнят дядю, то они уже ждут его, думает Альберт. Если Вон не ошибается, уже сегодня полковник вместе с ними будет пить амброзию, эту небесную «вдову Клико».
Вон подносит трубку, старик затягивается сладковато-медным дымом.
– Мы их бросили, мой мальчик, – бормочет он. – Они рассчитывали на нас, а мы их бросили. Ты бы видел, что там творилось на следующий день.
Альберт вопросительно смотрит на Вона.
– Афагани, – поясняет китаец, – река Кушка. Русские всех афагани убивать, всех.
Альберт кивает. Ну да, правильно. Молодой лейтенант Чарльз Девис был в том самом отряде, который должен был помочь афганцам в битве против русских. В последний момент было решено не доводить дело до прямого столкновения. Англичане отошли, оставив афганских союзников один на один с казаками. Разумеется, те разделали азиатов в пух и прах – но английский отряд свою миссию выполнил: русский медведь испугался и замер на границе Афганистана.
В Оксфорде Альберту говорили, что это был конец Большой Игры, соперничества царской России и викторианской Англии за Среднюю Азию и Туркестан. С тех пор прошло полвека, но для полковника Девиса битва продолжается: ядовитый дым опия кажется пороховым дымом сражения, звон уличных трамваев – сигналами к атаке, резная трубка в пожелтевшей ладони – рукоятью сабли.
Воздух хрипло вырывается из изъеденных дымом легких, сухие губы чуть приоткрыты.
– Вперед! – шепчет старик. – В атаку! Ружья к бою!
Где-то далеко-далеко, на каменистом берегу маленькой речушки, лейтенант Девис, молодой и полный сил, мчится на врага, обнажив саблю. Британские солдаты заряжают ружья, афганцы на низкорослых лошадях, заслышав английскую речь, прекращают позорное бегство и обрушиваются на врага. Огонь! бормочет полковник, и огонь вспыхивает – яркий, ослепительный, белый, словно само солнце взорвалось над афганскими горами. Всадник въезжает в это сияние, отбрасывает ненужную саблю, рука его разжимается, трубка падает на циновку…
– Полковник Девис… она умерла, – говорит Вон.
– Я распоряжусь насчет похорон, – говорит Альберт.
Ну да, биржевые сводки подождут.
Через неделю Альберт расскажет Тане о смерти дяди:
– Он до самого конца верил, что Российская Империя цела и засылает в Шанхай шпионов.
– Увы, – отвечает Таня, – сюда сейчас засылает шпионов Коминтерн.
Они будут сидеть за круглым столиком дансинга, музыка будет обволакивать их, коктейль будет скользить по узкой соломинке, достигая рта, горла, желудка, насыщая кровь алкоголем, придавая хрипотцы Таниному голосу, туманя голову Альберта.
– Мой дед тоже воевал где-то в тех местах, – скажет Таня, – помню даже слово «Кушка». В детстве оно мне казалось смешным, оно по-русски в самом деле смешное.
– А твой дед жив? – спросит Альберт.
– Нет, – покачает головой Таня, – большевики расстреляли.
Они пойдут танцевать, девушка склонит голову на грудь Альберту, помада оставит маленькое красное пятнышко на белоснежной крахмальной рубашке. Они будут молчать, и только за столиком Альберт спросит:
– Сколько тебе было лет, когда вы бежали из России?
– Семь, – скажет Таня, – мне повезло, я была маленькая.
Альберт попытается сосчитать, сколько ей сейчас. Получается – двадцать три. Много. Редкая хостесс продержится в хорошем месте после двадцати пяти. К этому времени она должна накопить денег либо найти богатого покровителя, а иначе – «кровавый переулок», матросы в Хункоу, размалеванное лицо старой шлюхи.
Таня еще держится, молодец.
Она отхлебнет коктейль и скажет, глядя в сторону:
– Бандиты насиловали мою мать два дня, пока она не умерла. А меня не тронули, пожалели. Я маленькая была.
Альберт накроет Танину руку своей ладонью и скажет, просто чтобы не молчать:
– Понимаю, почему русские не хотят возвращаться.
– Почему не хотят? – удивится Таня. – Многие хотят. Боятся просто. Я бы вот вернулась. Знаешь, я ничего не помню про Россию – всё как отрезало. Иногда только приснится – закаты над Волгой, березовые рощи, санная дорога посреди бескрайнего снежного поля… каждый раз просыпаюсь в слезах. Представь, что ты бы никогда не мог вернуться в Лондон?
– Да, это было бы ужасно, – вздохнет Альберт, а сам вдруг поймет, что легко может отказаться от Лондона и остаться здесь навсегда.
Этим вечером Таня впервые разрешит проводить ее – но не пустит в дом и не поцелует на прощанье.
У высоких ворот – дерево, керамика, черепичная крыша – один за другим останавливаются большие черные машины. Выскакивают телохранители, потом выходит хозяин – разодетый в шелка или чаще в традиционном черном халате и чикагского фасона черной шляпе: униформе местных гангстеров. Девушки в ципао, с замысловатыми прическами – никаких вечерних платьев, никаких смокингов, никакого подражания Европе. Сегодня в моде национальный стиль, особенно здесь, в «Метрополь Гарденз Боллрум», первом настоящем китайском дансинге.
Никакого бетона, никакого ар-деко, никаких псевдоантичных статуй – только национальная архитектура. Восьмиугольный узор на полу, традиционные символы процветания и богатства; на стенах – гобелены с драконами и фениксами (мужчина и женщина, император и наложница, патрон и хостесс – понимайте, как хотите). И при этом – электрические лампы, модная мебель, джазовый оркестр из десяти человек (китайцы, европейцы, американцы).
Гости – прежде всего китайцы. Городские чиновники высокого ранга, полиция, коммерсанты и, конечно, члены Зеленой банды Ду Юэшэна, вдохновителя (а поговаривают – и владельца) «Метрополь Гарденз».
Этот дансинг – одно из тех мест, куда Альберт не может себе позволить не прийти. Вечер, проведенный в «Метрополь Гарденз», как бы говорит его партнерам, что Альберт уважает Китай, уважает его культуру и историю, поддерживает «Движение за новую жизнь», генералиссимуса Чан Кайши и китайских националистов.
Конечно, он поддерживает. Разве можно не поддерживать тех, кто дает тебе возможность хорошо заработать?
Разумеется, Альберт ходит сюда не только засвидетельствовать свое почтение китайскому национализму – в «Метрополь Гарденз» всегда можно встретить нужных людей.
Впрочем, сегодня его ждет неожиданная встреча.
– Госпожа Су Линь? Как давно мы не виделись! Вас не было в городе?
Су Линь – как всегда безупречно красива, спокойна, холодна. И улыбается как всегда – сдержанно-доброжелательно.
– Я уезжала по делам.
– Какие могут быть дела у такой красивой женщины? Уж не вышли ли вы замуж?
– Нет, что вы, – легкая улыбка в ответ, – просто мой отец перевел часть нашего семейного бизнеса в Гонконг, и я должна была провести там некоторое время.
– А чем занимается ваша семья? – спрашивает Альберт. Он всегда хотел узнать.
Су Линь улыбается:
– У нас много разных дел. Торговля. Строительство. Коммерция. Мы даже издаем журналы – вот, кстати, позвольте вас познакомить, это господин Шу, журналист и литератор. А это господин Девис, он окончил Оксфорд несколько лет назад.
Господин Шу поправляет круглые очки и, привстав, пожимает Альберту руку. Пожатие у него слабое, почти женское.
– Присаживайтесь, господин Девис, – говорит Су Линь, – мы как раз говорили о будущем Шанхая. Каков ваш прогноз?
– Я думаю, – отвечает Альберт, – Шанхай будет процветать. Он находится на пересечении торговых путей, связывает Китай и всю Азию с Соединенными Штатами. Я думаю, это великий город и его ждет великое будущее.
– Что вы подразумеваете под «великим будущим», мистер Девис? – спрашивает Шу.
– Шанхай будет модернизирован, – осторожно говорит Девис, – но сохранит свою уникальную культуру. Рикш заменят автомобили, на месте лачуг будут дома – минимум в десять этажей. Возможно, даже сама карта города изменится – проложат широкие бульвары, как в Париже. И, конечно, откроются новые кинотеатры, магазины и дансинги, – тут Девис позволяет себе улыбку.
– И в этом городе будут жить богатые и счастливые люди, да? – спрашивает Шу.
– Конечно, в точности, как и сейчас, – только еще богаче и еще счастливей.
– И в точности, как и сейчас, каждого из этих богатых и счастливых будут обслуживать несколько десятков бедных и несчастных? Вы не боитесь, что рано или поздно их гнев сокрушит тот Шанхай, который вы нам обещаете?
Девис уже жалеет, что поддержал разговор.
– Я не политик, – говорит он, – мне трудно отвечать на такие вопросы. Но я бы хотел спросить, что думает о будущем нашего города госпожа Су Линь?
– Пару лет назад я прочла в одном журнале прекрасную фантазию, – отвечает молодая женщина. – Там говорилось, что однажды Шанхай станет свободным городом. Люди будут жениться и выходить замуж по любви – не обращая внимания на расу, возраст или богатство – и так же легко разводиться, когда эта любовь пройдет. Для молодых людей в парках устроят специальные кабинеты, где будут учить искусству любви. Появится еще больше кинотеатров, кабаре, клубов… одним словом, Шанхай станет раем свободного человека.