— Ты сдохнуть, что ль, решил? — шипел на Робби дядюшка предыдущей ночью.
— Я решил, что ужинать в замке мне завтра понравится больше, чем в палатке, — ответствовал Роберт.
— Дурь и ничего больше, — сделал вывод Дуглас.
Видя, что ему до Робби не достучаться, лорд Дуглас пришёл на башню поговорить с де Верреком, которого полагал самым большим ослом и самым блестящим рыцарем Франции. К де Верреку Роберт мог прислушаться.
— Робби тебя уважает, восхищается тобой. Растолкуй ему, что долг всякого честного христианина — драться с чёртовыми англичанами, а не нарываться на меч вшивого наваррца.
— Он дал клятву не драться с англичанами. Клятва дана была добровольно, и я не стану уговаривать нарушить её.
— Да к свиньям такие клятвы!
— Нарушить клятву, — терпеливо объяснил де Веррек, — для рыцаря значит обречь себя на адские муки и запятнать честь. Сражаясь же на опускном мосту башни, ваш племянник покроет себя неувядаемой славой.
— В гробу я видал такую славу!
— Монсеньор, если бы я мог убедить вашего родственника поднять меч против англичан, я бы это сделал. Я польщён тем, что он так высоко ставит моё мнение, но поймите — советовать обесчестить ему себя мне не позволяет моя христианская совесть. Это неблагородно.
— Чёрт бы тебя подрал с твоим благородством, рыцарством и Бретейлем! — бурчал лорд Дуглас, спускаясь вниз. Наткнувшись на племянника, ожидавшего сигнала к атаке с четырьмя десятками латников, рявкнул на него, — Олух безмозглый!
Наконец, шкуры были прибиты и политы водой против зажигательных стрел. Начал накрапывать мелкий противный дождик. Воины набились в бефруа, как селёдки в бочку, храбрейшие забрались наверх, чтобы первыми ступить на стену вражеской твердыни. Робби Дуглас был среди них. Он облачился в кольчугу и кожаные доспехи, из пластинчатых оставив лишь наголенники и вомбрас на правом предплечье. Левое закрывал щит с красным сердцем Дугласов.
Клинок он взял старый, с прямой деревянной рукоятью, в которую был вделан ноготь святого Андрея, патрона Шотландии. Меч достался Роберту от другого дяди, сэра Уильяма Дугласа из Лиддсдейла, после того, как с тем покончил лорд Уильям Дуглас в милой семейной ссоре. Роберту ничего не оставалось, как присягнуть на верность победителю. Уговорил его лорд Дуглас просто:
— Ты — мой человек. Если не мой, значит, ничей. Ничей — значит, вне закона. Раз вне закона — значит, я обязан тебя убить. Так чей ты человек?
— Ваш, — вздохнул Робби.
Стоя рядом с Роландом де Верреком на верхушке башни, он размышлял, а правильно ли поступил тогда? Может, стоило сбежать к Томасу Хуктону? Впрочем, теперь было поздно терзаться сомнениями. Он сделал выбор, присягнул дяде и скоро рванётся по шаткому мостику навстречу верной смерти на камнях крепости, которая ничего не значит ни для него, ни для Шотландии. Почему он вызвался в отряд смертников? Пожалуй, ради чести рода. Показать французам, что за бойцы пришли из Шотландии им помочь. Да и вообще это был его первый бой за очень долгое время; бой, в который он шёл с абсолютно чистой совестью.
Часом позже король Франции пустил вперёд арбалетчиков. Восемь сотен стрелков из Генуи и Германии. Каждого сопровождал помощник с большим щитом — павезой, за которым арбалетчик укрывался для перезарядки. Арбалетчики с павезьерами построились по обе стороны от башни, а её в тот же миг вбитыми под колёса сзади шестами страгивали с места.
За башней расположились в две линии латники, цвет французского рыцарства и их бойцы, что последуют за смертниками на стену Бретейля. Ветер хлопал над их головами бесчисленными стягами со львами и крестами, оленями и звёздами, безантами и грифонами. Священники благословляли идущих в бой, заверяя, что Господь возлюбил Францию, что наваррскому отребью уготована преисподняя. Появилось знамя с золотыми лилиями на синем и войско дружным рёвом поприветствовало короля. Он был облачён в полный пластинчатый доспех. На шлеме сверкала корона. Иоанн Французский проскакал вперёд на белом дестриере и повернулся к бойцам. Воинство решило, что король что-то скажет, и притихло. Король, не вымолвив ни слова, поднял руку, и армия взорвалась криками. Были такие, что пали на колени, иные взирали на короля с немым благоговением. Иоанн Добрый, так его называли, ибо он был нерешителен, а нерешительность часто принимают за доброту. Он не отличался воинственным нравом и слишком потакал своим слабостям, но в этот миг рыцари Франции готовы были умереть за него.
— Идти на штурм — только в седле, а как же… — угрюмо прокомментировал лорд Дуглас королевский выезд, — На крепостной стене без лошади никак.
С полдюжины его ратников отозвались смешками. Лорд Дуглас надел лишь короткую кольчугу, ибо усердствовать в штурме не собирался. Он прибыл во Францию убивать англичан, а не наваррцев.
Король подъехал к шотландцам, и Дуглас коротко приказал своим:
— На колено!
— Ваш племянник сегодня на острие атаки? — любезно осведомился у шотландца Иоанн.
— Точно, Ваше Величество.
— Мы благодарны ему за это.
— Вы будете ему ещё сильнее благодарны, когда он поведёт нас на юг, Ваше Величество, накостылять псу Уэльскому Эдуарду!
Король моргнул. Дуглас, единственный из шотландцев не опустился на одно колено, попрекнул его. Помедлив, король милостиво улыбнулся грубияну:
— Покончим с Бретейлем и отправимся на юг…
— Рад слышать, Ваше Величество.
— …Если, конечно, нашего внимания не потребуют иные государственные дела, — закончил король и в сопровождении свиты поехал дальше.
Дождь усилился. Лорд Дуглас обтёр лицо ладонью:
— Иные дела! Какие могут быть дела, когда у тебя в державе чужаки хозяйничают, как у себя дома?
Сплюнув под ноги, он поднял голову на звук труб. Башня двинулась вперёд. На верхней площадке развернули ещё одно знамя, со святым Дионисием, держащим перед собой усекновенную главу.
Бефруа катился неровно, толчками, и Роберт Дуглас ухватился за стойку. Шесты помогали колёсам проворачиваться на мокнущем грунте, облегчая работу крестьянам, толкающим гелиополис под свист бичей и бой барабанов.
Дробь напомнила лорду Дугласу канонаду.
— Эх, пушку бы нам, — вздохнул он.
— Дорого, — военачальник короля Иоанна Жоффруа де Шарне шагал рядом с шотландцем, — Пушки стОят денег, друг мой, порох стОит денег, а в казне шаром покати.
— В шотландской казне и катить нечем.
— Подати не поступают, чем мы заплатим солдатам — один Бог ведает.
— Пошлите солдат выколачивать подати.
— Да уж, они выколотят, — хмыкнул де Шарне, — Молюсь, чтобы в Бретейле нас ждал горшок с золотом.
— С золотом! — фыркнул Дуглас, — Скорее, кучка золотарей-наваррцев![10] Нам надо идти на юг!
— Согласен.
— Тогда почему не идём?
— Король не приказал. Но прикажет.
— А прикажет ли?
— Прикажет. Во-первых, папа подталкивает, а, во-вторых, он не может позволить англичанам разорить оставшуюся половину Франции. Прикажет.
Башня тяжело катилась по грунту. Арбалетчики, шагавшие по бокам, выдвинулись вперёд и открыли ответный огонь по стрелкам на стенах. В их задачу не входило истреблять защитников замка, только помешать их прицельной стрельбе по порядкам наступающих. Болты рассекали воздух, со стуком ударялись о камни стены, впивались в стяги. Арбалетчики спускали тетиву и прятались за подставленные павезы, вращая вороты для перезарядки. Защитники отстреливались, усеивая болтами почву. Вскоре первые стрелы гулко загрохотали по обшивке гелиополиса.
Робби слышал их. Опускному мосту, сделанному из толстых досок, болты были не страшны. Поставленный вертикально, он лишь чуть подрагивал, когда очередной снаряд вонзался в его дерево. Башня, скрипя, двигалась вперёд. Справа от края моста имелась щёлочка, через которую Роберт видел приближающийся замок. До него уже было шагов двести. Били барабаны, завывали трубы. Вражеские арбалетчики с боковых стен сосредоточили огонь на толкающих башню крестьянах. Раненых и убитых заменяли подбегающие из тыла простолюдины, и башня неуклонно катилась к замку. Она набрала ход, и Робби крепче вцепился в спасительную стойку, поглядывая на пеньковые верёвки, удерживающие мостик. С минуты на минуту башня окажется у крепости, и верёвки будут перерублены, чтобы мост пал на зубцы стены, открыв ход в крепость. С минуты на минуту. Робби поцеловал навершие рукояти с реликвией внутри.
— Твой дядя, — обратился к нему де Веррек, — зол на тебя.
Гасконец говорил с вальяжной ленцой, как будто не гремели по обшивке вражеские болты, и башня не ходила ходуном из стороны в сторону на неровностях грунта.
— Он всегда зол.
Рядом с де Верреком Роберт чувствовал себя не в своей тарелке. Тот был слишком собран, слишком уверен в своём высоком предназначении. Роберт казался себе на его фоне деревенским увальнем.
— Он всегда зол.
Рядом с де Верреком Роберт чувствовал себя не в своей тарелке. Тот был слишком собран, слишком уверен в своём высоком предназначении. Роберт казался себе на его фоне деревенским увальнем.
— Я убеждал его, что ты не можешь преступить клятву, — продолжал де Веррек, — Ты же дал её не по принуждению?
— Нет.
— Что было в твоём сердце, когда ты клялся?
— Благодарность, — подумав, ответил Робби.
— Благодарность? За что?
— Друг выходил меня во время мора. Я заболел и, если бы не он, умер.
— Господь спас тебя. Видимо, у него на тебя большие планы. Завидую тебе. Ты избран.
— То есть?
— Ты выжил, а многие скончались. Господь избрал тебя для чего-то. Салютую тебе, — Роланд де Веррек поднял меч, — Салютую и завидую.
И тут башня остановилась.
Остановилась рывком, от которого многие бойцы внутри неё не устояли на ногах. Левое переднее колесо попало в яму, а усилия толкающих привели к тому, что она встала намертво и накренилась.
— Стой! Стой! — раздалась команда.
Осаждённые завопили и заулюлюкали. Болты летели сквозь пелену дождя, поражая большей частью безбронных крестьян. Кровь пятнала раскисающую землю, люди кричали, когда стальные наконечники разрывали плоть и ломали кости.
Жоффруа де Шарне выбежал вперёд. Он был без щита, в кольчуге и стальном шлеме.
— Шесты сюда, живо! — распорядился он.
Применение гелиополиса всегда сопровождалось инцидентами подобного рода, и к ним были готовы. Дубовые шесты, помогавшие сдвинуть башню с места, перетащили к переднему колесу, в яму опустили деревянные блоки, как опору для шестов. Сзади в вёдрах несли щебёнку, чтобы засыпать яму после того, как выедет переднее колесо, дабы заднее следом прокатилось без помех.
Арбалетчики со стен мешали работе, и Жоффруа де Шарне подозвал ближайших щитоносцев закрыть павезами налёгших на шесты крестьян. Ободренные заминкой у штурмующих, наваррцы усилили огонь. Ответные выстрелы не наносили им существенного урона, так как из-за зубцов защитники высовывались на миг, спускали тетиву и вновь укрывались. Жоффруа де Шарне был словно заговорён от стрел, болты летели мимо него, хотя военачальник командовал работами, не будучи прикрыт ни единым щитом.
— Давай!
Крестьяне понатужились, шесты гнулись от усилий.
Осаждающие начали стрелять зажигательными. Арбалетные болты, обмотанные пропитанной смолой тканью, прочерчивали в небе дымные линии, втыкались в башню. Часть тухла, остальные чадно горели.
— Воды! Воды! — крикнул Роланд де Веррек.
На верхней площадке заранее припасли дюжину кожаных вёдер с водой, но, когда гелиополис угодил в яму, жидкость от толчка пролилась. То немногое, что осталось, было немедленно выплеснуто на переднюю часть башни. Пылающие стрелы продолжали вонзаться в башню, однако мокрые шкуры пока берегли сооружение от огня.
— Налегай! — орал Жоффруа де Шарне.
Один из шестов с треском сломался, и жавшие на него люди кубарем покатились по земле.
Пять минут ушло на то, чтобы принести новый шест. Крестьяне вновь налегли на жерди, другие простолюдины толкали башню сзади. Им помогали латники. Болты сыпались гуще. Зажигательная стрела угодила в стык между шкур на правом боку гелиополиса, воткнувшись в деревянную обшивку. Никто этого не заметил. Дерево занялось огнём, но на сочащийся из-под шкур дым никто не обратил внимания. Дыма и без того хватало.
Часть наваррских арбалетчиков начала стрелять навесом. Болты падали с неба на верхнюю площадку, и Роланд, боясь потерять бойцов ещё до начала штурма, приказал им поднять щиты над головами. Как назло, именно теперь снизу стали подавать вёдра с водой. Пахло гарью.
— Да вы башню лучше назад подайте, — посоветовал лорд Дуглас Жоффруа де Шарне.
Болт воткнулся у ног шотландца, и тот раздражённо пиханул его сапогом. Продолжали бить барабаны, обороняющиеся выкрикивали насмешки. Окутанная дымом башня раскачивалась, скрипя и стеная, и наваррцы выложили последний козырь.
На стене появился спрингальд, здоровенный арбалет, взводимый четырьмя людьми. Его зарядили болтом толщиной с руку. Спрингальд защитники намеревались пустить в ход, когда башня подъедет к замку на расстояние сотни шагов, но у осаждающих случилась заминка, и гарнизон решил, что надо ковать железо, пока горячо.
Прикрывавший расчёт деревянный щит убрали, и огромная стрела покинула ложе. Железный наконечник легко пробил шкуры и доски, войдя в переднюю стенку гелиополиса до половины. От удара плохо прибитая шкура рядом с местом попадания слетела, и в обнажившуюся обшивку воткнулось сразу несколько зажигательных стрел.
— Вы же видите, что вперёд башня не идёт, оттяните её обратно! — ярился лорд Дуглас.
Выкатить гелиополис из ямы назад, полагал он, засыпать провал щебнем, и пойдёт бандура вперёд, как миленькая.
— Верёвки сюда! — рявкнул Жоффруа де Шарне.
Король, наблюдающий за суматохой со спины белоснежного дестриера, едко осведомился у стоящего рядом с его стременем капеллана:
— Бог на нашей стороне, да?
— Да, Ваше Величество.
— Тогда почему… — король не закончил вопрос, лишь вздохнул.
Клубы дыма по правой стороне башни стали чернее и гуще. Второй болт спрингальда сотряс конструкцию до самого основания. Мимо отползающего со стрелой в бедре латника бежали оруженосцы, несущие мотки верёвок.
Поздно. Огонь охватил средний пролёт бефруа. Доски правого бока пылали, а воды потушить их не было.
— Господь переменчив, — горько обронил король и повернул коня.
Защитники свистели, размахивали флагами. Барабаны смолкли. Слышался гул пламени и крики из башни. Напуганные пожаром, многие прыгали вниз.
При виде вырывающихся из лестничного люка языков пламени Роланд де Веррек, мгновенно сориентировавшись, отдал команду: «Вниз!» Воины ныряли в проём один за другим, пока у кого-то из них ножны не застряли меж перекладин. Огонь накалил кольчугу дёргающегося бойца, тот заорал. Следующий без раздумий кинулся, минуя лестницу, и с хрустом сломал ногу. На застрявшем загорелась одежда, он вопил благим матом. Роланд спустился к несчастному и стал голыми руками сбивать с него огонь. Робби смотрел на них в каком-то оцепенении. Я проклят, думал он. Всё, чего я касаюсь, обращается в прах. Я подвёл Томаса. Я подвёл дядю. Жена погибла при родах вместе с новорождённым сыном. Проклят. Огонь лизал ему ноги, пробиваясь сквозь щели пола. Башня затряслась, в неё ударил третий снаряд спрингальда. Кроме Дугласа-младшего на площадке осталось ещё трое воинов. Роланд освободил обожжённого из ловушки и помогал ему спуститься. Бог хранил рыцаря-девственника — сильный порыв ветра дал гасконцу и опекаемому им человеку спокойно достигнуть земли.
— Давай в люк!
Робби поднял глаза. Кричали ему. Кричал один из трёх ратников. Дуглас безразлично мотнул головой. Нет. Ратник выругался, сунулся к люку, но оттуда шла волна жара. Трое полезли вниз по деревянным конструкциям с открытого тыла башни, на полпути, не вытерпев, один за другим полетели вниз. Первый приземлился на мертвеца без вреда для себя, прочие переломали кости. Роберт вложил меч в ножны, обречённо подумав, что лучше, наверное, было бы умереть с оружием в руках. Флаг с королевскими лилиями запылал, теряя хлопья горелой ткани. Башня сильнее наклонилась и стала падать. Она рушилась медленно, рассыпая искры. Люди тараканами брызнули от её основания. Роберт обхватил стойку обеими руками. Удар! Стойка вырвалась из объятий шотландца, почти вышибив из него сознание. Он покатился по земле, ничего не соображая, чувствуя лишь, как его подхватили и понесли куда-то в дыму. Пришёл в себя от того, что в лицо плеснули благодатно холодной водой. Вытащившие Роберта ратники стянули с него кольчугу и с удивлением констатировали, что он цел и невредим.
— Господь тебя спас, — убеждённо сказал один из воинов.
Наваррцы на стенах Бретейля разразились победными криками. Арбалетный болт воткнулся в стенку пылающей огромным костром опрокинутой башни.
— Пора убираться отсюда, — переглянулись вытащившие Робби ратники.
Шотландца одолевали мысли непроглядные, как валивший от башни дым. Он спасся, но зачем? Он был шотландцем, но с англичанами драться не мог. Так какой с него толк?
— Господь вновь уберёг тебя, друг мой, — такими словами встретил его Роланд де Веррек, — Тебе уготовано что-то великое.
— Турнир!
Робби неловко повернулся и увидел дядю с физиономией, искажённой бессильной яростью.
— Турнир?
— Король возвращается в Париж готовить вонючий, вшивый, драный турнир! Черти бы его подрали вместе с турниром, Парижем и всей этой дурацкой Францией!
— Я не понимаю… — пробормотал Роберт.
— Не ты один, мой дорогой племянник! Не ты один! Как звали парня, что бренчал на лютне, пока горела его столица?