Вряд ли мнение отца палестинской электрификации в связи с ЕА было хоть сколько-нибудь справедливым. Существующее до сегодняшнего дня, ЕА сыграло (и продолжает играть) в истории Эрец-Исраэль и Государства Израиль важнейшую роль координационного, пропагандистского и организационного центра связи и взаимодействия с евреями диаспоры. Однако Рутенберг, который вообще считал, что многое из того, что делает Всемирная сионистская организация и ее президент, и особенно в вопросе уступок англичанам, недопустимо, и в частности возникновение ЕА вызвало у него глубокое неприятие:
Организация Jewish Agency идет полным ходом, – писал он Вейцману 12 февраля 1929 г. – Считаю ее самым большим несчастьем для Палестины из всех созданных Вейцманом несчастий. Ничего, очевидно, не поделаешь. Чувствую себя неловко в положении «единственного умного еврея». Но жизнь, очевидно, умнее меня. Еврейская Палестина не осуществима, должно быть. Cant help it (.RA, копия).
В ответ на не дошедшее до нас письмо И.А. Найдича Рутенберг открыто определял причину своего конфликта с Сионистской организацией, зачастую, по его мнению, не столько способствующей строительству еврейской Палестины, сколько профанирующей и губящей большое и сложное дело (RA, недатированная копия):
Дорогой Исаак Адольфович,
Вы стараетесь сформулировать причины нашего расхождения и, по-моему, бессознательно находите эти причины совсем не там, где они на самом деле обретаются.
Если бы я «разочаровался» в еврейских рабочих, мне нечего было бы больше делать в Палестине. И если бы я считал, что только безымянный капитал из City может их дисциплинировать и вызвать большую продуктивность, мне тоже там нечего было бы делать.
Дело совсем не в этом.
Смысл конфликта в том, что я считаю, что Z<ionist> О<rganization> по существу своему не способна вообще заниматься вопросами какой бы то не было продуктивности, а еврейских рабочих особенно. Считаю, что, занимаясь этой продуктивностью, вы деморализуете и разрушаете человеческий материал, подобного которому нет нигде.
Рутенберговская оппозиция Вейцману стала в особенности острой в вопросе публикации англичанами Белой книги 1930 г. Отчет, подготовленный Министерством колоний (министр – лорд С. Пасфилд) в 1930 г., привел Рутенберга в бешенство, и он, намереваясь сделать своим сторонником барона Э. Дж. де Ротшильда, обратился к нему с телеграммой, в которой, обвиняя английское правительство и потакавшего ему Вейцмана в недальновидности, писал о том, что жертвой этих политических игр окажется еврейский ишув. Он требовал от Ротшильда немедленно вмешаться и обратиться с письмом к английскому правительству до того, как Белая книга будет опубликована. Эту телеграмму, копия которой хранится в RA, цитирует в своей книге Э. Шалтиэль (Shaltiel 1990, I: 277-78). Ученый останавливается также на другой ру-тенберговской телеграмме, которая была послана посредством Дж. Вармасера, секретаря Э. Ротшильда, ему самому и его сыну Джеймсу. В телеграмме говорилось, что Вейцман якобы знал об отчете Министерства колоний (его готовил Хоуп-Симпсон) еще в конце августа 1930 г., когда Рутенберг в Берлине присутствовал на заседании Совета Еврейского агентства, а затем, в начале сентября, – на заседании президиума Сионистской организации, и скрыл от него этот факт (Shaltiel 1990, I: 277). Трудно сказать с полной уверенностью, насколько обоснованными были подозрения Рутенберга. По крайней мере, хорошо известно, что после опубликования Белой книги Вейцман подал в отставку с поста президента Еврейского агентства, в результате чего английскому премьер-министру Р. Макдональду пришлось 13 февраля 1931 г. направить на его имя письмо, в котором говорилось об отмене целого ряда наиболее суровых антиеврейских положений Белой книги. Так что не исключено, что Рутенберг в этом случае был не прав, и Вейцман на самом деле ничего знал о готовящихся англичанами политических мерах.
И все-таки, исключая, разумеется, приведенное выше письмо от 10 марта 1922 г., переписка Рутенберга с Вейцманом не создает ощущения жесткой взаимной вражды. Наоборот, Вейцман многократно проявлял живой интерес к рутенберговским делам, вникал, стремился помочь. Письмо, которое он написал ему в связи с превращением палестинской электрической компании в структурную единицу британской экономики (то, что автор письма называет «окончанием первого и тяжелого периода <…> мытарств» Рутенберга), отмечено вроде бы неподдельной радостью, хотя Вейцман не мог не понимать, что и без того независимый Рутенберг становится в этой ситуации совершенно административно недосягаемым для сионистов (RA):
Дорогой Петр Моисеевич!
Приехал три дня тому назад19 и хочу Вам раньше всего послать слово сердечного поздравления с благополучным окончанием первого и тяжелого периода Ваших мытарств. Надеюсь, что теперь сможете приступить к большому делу. Я слышал, что Вы жаловались на то, что я Вам не ответил будто бы на письмо. Мне показалось, что письмо не требовало никакого ответа и к тому же все «внутренности» дела мне очень мало знакомы. Мне только казалось – и еще теперь кажется – что не надо Флекснера совсем оттолкнуть. Он ужасно тяжелый человек, несомненно, но меня больше в этом деле интересует Варбург, который всегда был горячим поборником В<аших> дел, и жаль было бы, если бы он почувствовал обиду20. <…>
Надеюсь, что с Варбургом Вы как-нибудь сойдетесь.
Я остаюсь здесь до 23-го и потом еду на мытарства в Америку. В<ера> И<саевна>21 и я будем очень рады, если заедете.
<…>
Ваш X. Вейцман
Рутенберг отвечал ему (5 октября 1926) – копия RA:
Дорогой Хаим Евзерович,
Спасибо за доброе слово и добрые пожелания. Упоминаемая Вами жалоба – недоразумение. Жалуюсь обыкновенно только самому себе. На бессмысленную растрату сил и энергии. Очень малых. И моих, и других. Но жалобами не поможешь. Много, очевидно, быть не может.
От души желаю Вам бодрости и успеха. Привет Вере Исаевне.
П. Рутенберг
Как всякий сильный человек, Рутенберг действительно не привык жаловаться на невзгоды судьбы. А причин для жалоб было более чем достаточно. Несмотря на крепкие связи в мире европейской политики, финансов, дипломатии, журналистики и пр., с которыми должны были считаться враги и конкуренты, он – из-за своих первопроходческих идей и интенций – вызывал на себя столь мощный критический огонь, которому могла противостоять только очень сильная личность.
После того как план электрификации Палестины стал приобретать зримые очертания и формы, атаки на Рутенберга приобрели непрерывный характер. Выше уже говорилось о том, что в мировой антисемитской прессе, прежде всего английской, начиная примерно с середины 1921 г., против него велись планомерные, хорошо организованные кампании.
В одном из первых материалов на эту тему – в редакционной статье «Water-Power from Jordan» в лондонской «The Times» (1921. May 18. P. 7), где Рутенберг был преображен в «бывшего начальника полиции в правительстве Керенского» («Chief of Police in the Kerensky Government»), говорилось о его «коварных» планах в отношении утилизации водных ресурсов Палестины. В начале августа 1922 г. этот управляемый чьей-то недоброй, но настойчивой рукой финансово-политический скандал достиг кульминации. 1 августа английские газеты, словно по общей указке, поместили на первых полосах материалы, которые должны были «разоблачить» Рутенберга и подорвать к нему кредит доверия со стороны правительства и парламента. В воздухе запахло серой, как не пахло, пожалуй, с азефо-гапоновских времен. Впрочем, «Маска» при всей ее коварной казуистике могла бы поучиться искусству демагогии и политиканства у изощренных английских коллег. И тем не менее заказанного эффекта не произошло – прозвучавший мощный артиллерийский залп цели своей не достиг и, несмотря на хорошую организацию, антирутенберговская кампания в конце концов провалилась.
Помимо западных друзей и сторонников Рутенберга, его имя отстаивали друзья-эсеры: А.Ф. Керенский, Н.В. Чайковский, Н.Д. Авксентьев. Вот что, например, сообщала на своих страницах в информации «Kerensky Vindicates Rutenberg» («Керенский берет Рутенберга под защиту») газета «Denver Jewish News» (1922. August 2):
Recent attacks in the press against Pinhas Rutenberg, the Jewish engineer who obtained important concessions from the Palestine Government, have caused Kerensky, former head of the Provisional Russian Government, to come to the defence.
“I have heard of the press attacks on Rutenbergs honor,” Kerensky cables to newspaper here, “and cannot remain indifferent, I know Ruten-berg thoroughly. I know him as a man of irreproachable honor and irreproachable morality. I consider it my duty to vindicate his good name. As my colleague in the Provisional Government, Rutenberg proved fearless in the maintenance of order and in adopting strongest measure against the coup detat of the Bolsheviks. He has consistently served the Russian cause22".
В своем письме Керенскому от 12 августа 1922 г. Рутенберг благодарил бывшего российского премьера за эту защиту (RA, копия):
Дорогой Александр Федорович!
Помимо западных друзей и сторонников Рутенберга, его имя отстаивали друзья-эсеры: А.Ф. Керенский, Н.В. Чайковский, Н.Д. Авксентьев. Вот что, например, сообщала на своих страницах в информации «Kerensky Vindicates Rutenberg» («Керенский берет Рутенберга под защиту») газета «Denver Jewish News» (1922. August 2):
Recent attacks in the press against Pinhas Rutenberg, the Jewish engineer who obtained important concessions from the Palestine Government, have caused Kerensky, former head of the Provisional Russian Government, to come to the defence.
“I have heard of the press attacks on Rutenbergs honor,” Kerensky cables to newspaper here, “and cannot remain indifferent, I know Ruten-berg thoroughly. I know him as a man of irreproachable honor and irreproachable morality. I consider it my duty to vindicate his good name. As my colleague in the Provisional Government, Rutenberg proved fearless in the maintenance of order and in adopting strongest measure against the coup detat of the Bolsheviks. He has consistently served the Russian cause22".
В своем письме Керенскому от 12 августа 1922 г. Рутенберг благодарил бывшего российского премьера за эту защиту (RA, копия):
Дорогой Александр Федорович!
Вчера вернулся сюда из Лондона. Узнал подробности разыгравшейся здесь в мое отсутствие жестокой борьбы против меня черной сотни (английской на этот раз) за то, что не дал им сделать из Палестины сладкий пирог. Они, конечно, остались в дураках. Вместо вреда принесли своей борьбой моей работе большую пользу.
Сердечно спасибо за Вашу защиту.
Всякого доброго Вам,
Ваш П. Рутенберг
Выше уже шла речь о том, что важную роль в мобилизации вставших на защиту Рутенберга сил сыграл А. Беркенгейм, который в начале 20-х гг. оставляет свою деятельность на посту одного из руководителей европейского Центросоюза, переселяется – на короткий, правда, срок – в Палестину и становится правой рукой Рутенберга в Хеврат ха-хашмаль. Письмо Рутенберга к нему из Лондона (от 30 сентября 1922 г.) дополняет новыми штрихами и красками многие происходившие в ту пору события: конфликт с Вейцманом (из конспиративных целей автор письма избегает называть его имя и величает «"наш” самый большой Х<аим>»), а главное – источник организованной травли в английской прессе. Главную роль в этом играл упоминаемый в письме предприниматель Орфидес Мавроматис, бывший турецкий подданный греческого происхождения. В свое время, еще до начала Первой мировой войны, Мавроматис добился от турецкого правительства разрешения на электрическую концессию в Палестине. Впоследствии, когда законы и указы Оттоманской империи рухнули вместе с ней самой и таковой «ордер» был предоставлен Британией Рутенбергу, Мавроматис потребовал признать его «первородство» – принадлежащее якобы ему законное право на концессию. С этой целью он подал в международный суд в Гааге иск, в одном из пунктов которого говорилось, например, что, передавая концессию в руки Рутенберга, британское правительство фактически действовало в пользу Сионистской организации и тем самым ущемило интересы нееврейского населения Палестины. Вейцману и Рутенбергу, каждому от себя, пришлось письменно свидетельствовать о том, что Сионистская организация и электрическая компания являются организациями независимыми друг от друга и не обладают правом взаимного представительства (более подробно см.: Shaltiel 1990 – по индексу имен).
По всей видимости, хранящаяся ныне в RA пачка писем Рутенберга к Беркенгейму была после смерти последнего в 1932 г. передана их автору. Публикуемое ниже письмо в особенности интересно с точки зрения описания борьбы Рутенберга с сетью интриг вокруг концессии. Борьбы, в которой зримо проявились наиболее решительные бойцовские качества, воспитанные в соответствующей обстановке революционной работы.
30 Sept<ember> <1>922
Секретно
Дорогой мой Александр Моисеевич.
Группа финансистов City с sir Robert Perks во главе23 (большая сила) избрали своим орудием Mavrom<atis’a> и втихомолку, очень энергично работают, чтобы сломать концессию. Почти все подробности уже в моем распоряжении. В моем распоряжении также факт, что «наш» самый большой Х. их поддерживает. Цель его, очевидно, скомпрометировать или ослабить Рутенберга. Я этому не мог верить, ибо это не только преступно, но и нелепо, но это так. Организую необходимую машину для предстоящей очень серьезной борьбы. Метод:
а) Нервов не существует.
b) Я невинен и ничего не знаю; со всеми в хороших отношениях.
c) Меняю свое отношение к Ec<onomic> Board, соглашусь на их участие даже 20 ООО и все силы направляю на возможно скорое образование компании.
NB. Участие Ec<onomic> Board обезоружит значительную часть врагов в City и даст мне там опору.
d) Работа и личные отношения с Col<onial> Office24.
e) Подготовка прессы.
f) Личные разговоры, обеды и т. д. с представителями разных фирм и финансовых групп, питая их надеждами.
Могу безусловно рассчитывать на Джойнт25 (и старика26), на брандейсистов27 и фактически на амер<иканских> сионистов (что очень важно). Вызываю сюда Берла <Кацнельсона> и других, чтобы их сорганизовать и связать с Labor Party. Ожидается, во всяком случае, подготовляется новый запрос в парламент по поводу Mavrom<atis а> и кампании в прессе.
Они себе сломают шею. Это несомненно. К несчастию, я никому всего сказать не могу. Но это all right. Я управлюсь, и на этот раз события, кажется, складываются исключительно благоприятно для нас. Опасность невероятно большая. Но, сыгравши игру удовлетворительно, мы выйдем из борьбы очень сильны.
Кардинальным условием для меня – успешная и быстрая Ваша работа. Пишу Вам жесткое официальное письмо за проволочки в работе. Майерчик и Кассель несомненно ответственны за митингование по вопросам, не стоящим выеденного яйца. Возьмите всех в руки, и одно важно: продвижение работы, быстрое. Все остальное пустяки. Никакие оправдания задержек не меняют положения и несущественны. Контракты несущественны. Станция должна быть готова и давать энергию хотя бы нескольким улицам28. Остальное приложится позже. Арабы должны работать в возможно большем числе.
Это исключительно важное орудие в моих руках, и я рассчитываю, Ал<ександр> Моис<еевич>, на Вас. Письмо это и другие подобные показывайте Багараву (больше абсолютно никому), советуйтесь с ним, у него хорошая голова на плечах, и сообщайте мне все, что найдете нужным. Я здесь управляюсь. Можете быть спокойны. Но я должен быть спокоен, что у вас все удовлетворительно.
Sacher'y29 говорить ничего об общем положении не следует. Но о Perks е и Mavrom<atis е> надо объяснить.
High Commiss<ioner>[2] получил от sir Rob<ert а> Perks а письмо, датированное 14 Sept<ember>, по поводу Mavrom<atisa> концессий. У High Commiss<ioner> должно быть письмо Mavrom<atisa> от 23 августа с требов<анием> утвердить концессию на ирригацию
Иорданской долины. Пусть S<acher> увидит Бентвича31, прочитает письма, возьмет с них, если возможно, копии и заставит ответить Бент<вича>, что о Яффе и Иордане говорить не приходится. Пусть S<acher> напомнит Ником<бу>32, что я согласился на его просьбу не настаивать на ирригации в концессии, по его настоянию, по политическим соображениям, но demand of Commission33 представил и имею письмо его в получении demand. Письма Perks а и Mavr<omatis а> по существу абсурдны и как таковые должны быть рассматриваемы и соответственным тоном отвечены.
О Ерусалимской концес<сии> Mavrom<atisa> я поручил Natbou у спросить advise34 Sir John Simons. Написал <в> Col<onial> Office, что они не имели права признавать valide35 эту концессию, что это может сделать только суд. Куда мы дело это отправим и затянем его возможно дольше.
Sacher действует как мой представитель. Никаких сношений по этому поводу с Сион<истской> орган<изацией> ни в Пал<естине>, ни в Лондоне, никаких частных писем по этому поводу с Вейцм<аном> или наш<ими> он иметь не может. Это очень важно и является моим категорическим требованием. Почему? – долго ему сейчас объяснять. Но так нужно. И все его сношения по этому пов<оду> могут вестись в конфиденциальной переписке только с Вами лично и Багаравом или со мной.
Вы официально деловые сношения ведите только через Office. Никаких сношений переписки ни с Вейц<маном>, ни с Гальпер<иным>, ни деловых, ни частых не ведите. С Усышкиным36 будьте в хороших отношениях, но ничего не говорите. Вообще никаких action по поводу общего положения не предпринимайте, кроме определенных шагов, о которых ясно буду писать Вам. По мере возможности буду держать Вас au courant37.
Вы ничего не сообщаете мне об общем положении в стране.
В City говорили, что Бентвич уйдет за то, что он допустил выдачу концессии мне. Обсудите с Bauer от, следует ли об этом сказать Ником<бу>. Не упоминая источника – меня.
В City говорят, что я должен был оставить Палестину, п<отому> ч<то> моей жизни угрожала опасность со стороны арабов. Откуда до них могли дойти подобные известия? Подумайте об этом и напишите.
City имеет много информаций, часто правильных. Это значит, что у них довольно хорошая еврейская агентура и в Палестине, и здесь. Мне надо знать нити ее.