Подводя ныне итоги <этой деятельности>, мы с горечью констатируем, что Рутенберг знаменует собой силу Еврейского агентства, его обширные возможности. Больше того, неотъемлемую анти-сионистскую часть этого агентства. Вместо того, чтобы быть идеей живого и автономного ишува, г-н Рутенберг олицетворяет сегодня закулисные переговоры и уступки. Вместо того, чтобы его имя обрело связь с финансовой самостоятельностью <Эрец-Исраэль>, оно связано сегодня с фондом помощи – тема, о которой даже неприятно писать. Китайская стена, отделяющая Ва’ад Леуми от ишува, атмосфера секретности, которая заполнила образовавшийся здесь вакуум, – все это также связано с именем Рутенберга. Выясняется, что рутенберговская эпоха была довольно плачевной (Weinshai 1930).
Попытки «центриста» Рутенберга найти выход из глубоких противоречий политической жизни ишува далеко не всегда приносили желаемый результат. Временами складывались ситуации, когда критиковавший «левых» за уступчивость англичанам, Рутенберг, с точки зрения «правых», проявлял ничуть не меньшую слабость и политическую аморфность. Показательно в этом смысле отношение к нему Жаботинского после публикации англичанами Белой книги (июль 1937)21, в которой, на основании выводов королевской комиссии под председательством В.Р. Пиля, принципиально был одобрен план раздела страны на два государства – еврейское и арабское. Посетивший Палестину в августе– октябре 1937 г. Д. Кнут так рассказывал в «Альбоме путешественника» (1938) о том, какую крошечную территорию получали евреи в результате этого дележа:
Что такое Палестина?
Узкая береговая полоска между Средиземным морем и Иорданом. Ничтожная территория, вмещающая при том страшные горы и пески бесплодной иудейской пустыни.
Какова емкость этой страны? Сколько она может вместить евреев? Область догадок – и загадок!
Английская комиссия 1921 года определила Холон (к югу от Тель-Авива) как «мертвую землю», объявив, что «в Палестине нет больше места и для кошки».
Недавно королевской комиссии Пиля показали ту же «мертвую» землю в живом виде – на дюнах поставили прекрасный рабочий поселок (последнее слово урбанизма), распланировали город, заранее насадили в центре его обширные парки…
Кончилось тем, что когда в английской палате кто-то запротестовал против ничтожных размеров площади, отводимой евреям авторами проекта раздела Палестины («Ведь на такой площади можно разместить лишь крошечную часть еврейского народа…»), ему ответил докладчик:
– Почтенный джентльмен плохо знает евреев. Кто-кто, но они сумеют устроиться (Кнут 1997-98,1: 246).
Жаботинский, который не разделял оптимизма английского парламентария, считал, что по отношению к деятельности комиссии Пиля Рутенберг проявил странную и несвойственную ему нерешительность и легковерие в обещания англичан о еврейском государстве. Называя эти обещания «ребяческими расчетами», он писал Рутенбергу 9 августа 1937 г. из Лозанны (RA):
<…> Sor Pietro mio22, Вам это покажется странным, но наше разногласие по вопросу о разделе Палестины really hurts me23. Я как-то не узнаю Вас именно потому, что Вы всегда заняты, не любите болтовни и веры в чудеса. Мне и теперь не верится, чтобы Вы верили в ребяческие расчеты, что поселим много новой публики в чулане, где сейчас уже плотность населения равна германской; или что мыслимо (или даже допустимо!) выселение десятков тысяч арабов, чтобы на их место ввезти евреев, etc., etc. О Негеве даже Вейцман больше не говорит. А у меня пред глазами восточная Европа. Где наш отказ от большого National Home означает:
а) через несколько месяцев после медовой недели – отчаяние среди евреев; б) еще раньше – открытый гитлеризм, т. е. превращение уличного антисемитизма в законный. Не могу себя заставить поверить, что для Вас все это скрыто и неважно. В чем же дело, что с Вами случилось?
<…> Простите за эту епистолу; конечно, я не собираюсь Вас наставлять. Но в первый раз мне просто непонятно и больно за Вас или «через» Вас (как говорят в Одессе).
Несмотря на разногласия, Рутенберг в особенности ценил в Жаботинском, называвшем его лидером «несионистской партии в сионизме», бескорыстно-человеческое, «внеидеологическое» к себе отношение. Но главное – покоряли его ум, талант, врожденное благородство и тот масштаб личности, которого Рутенбергу, по-видимому, недоставало в прочих. Следует думать, что будь на месте вождя ревизионистов какой-нибудь узкий доктринер, сама идеология этой партии потеряла бы для Рутенберга половину своей привлекательности.
Их доверительные отношения выражались, в частности, в отношении к президенту Всемирной сионистской организации X. Вейцману, которого тот и другой ставили не очень высоко. Узнав, что Рутенберг намерен сопровождать Вейцмана в его поездке в США, Жаботинский изо всех сил пытался воспрепятствовать этому. В письме к Рутенбергу, специально написанном по данному поводу, он внушал тому мысль, что такая поездка не добавит ему славы в кругах американских сионистов (RA):
60, Bd Montparnasse
Париж 17.1.1930
Дорогой Петр Моисеевич,
С Новым годом.
Мне пишут из Лондона, что, по тамошним слухам, Вас взяли в Америку вместе с Х<аимом> Е<взоровичем>. Хочу надеяться, что это выдумка. Но если нет – еще раз напоминаю Вам то, что сказал Вам в Иерусалиме в присутствии Шварца. Это была бы непоправимая ошибка. Х<аим> Е<взорович> всегда старался взять с собою в Америку того человека, который в данный момент популярнее его. Это укрепляет его позиции. Нехорошо и грешно теперь укреплять позицию деятеля, каждый шаг которого теперь – яд для сионистского дела. И то, что Вы попадаете в банальное, сто раз измызганное положение его «лейтенанта» (и Z<ionist> О<rganization> A<merica>, и проданная ей печать именно так осветят Вашу поездку), тяжко и непоправимо отзовется на Вашем имени и влиянии. Простите, что даю непрошенные советы, но Вы представляете ишув, к которому я принадлежу и который мечтает видеть в Вас виновника поворота, а не подпевалу старой гнили. Ради Бога не пачкайте себя.
Все-таки надеюсь, что все это басня, и если так – простите.
На днях буду в Лондоне.
Ваш В. Жаботинский
Из лагеря мапайников ближе всех к Рутенбергу был, пожалуй, Б. Кацнельсон, и тоже по чисто личным причинам. Однако столь свободных и доверительных интонаций, как в письмах к Жаботинскому, мы нигде более у Рутенберга не найдем. Вот один – не из самых ярких, но типичных примеров: письмо середины 30-х гг., в котором он информирует Жаботинского о ходе местных дел – репатриации евреев из Германии, новых идеях британского Верховного комиссара, арабской организованности и дезорганизованности евреев и пр. (RA, недатированная копия):
Дорогой Владимир Евгеньевич.
Вернувшись в Палестину опять проболел две недели. С корабля прямо в постель. Старость – «состояние» неизбежное.
За время моего отсутствия из страны <sic> положение наше не улучшилось. Настроение prosperity уже немного подмочено. Хотя посещение кафе и танцев очевидно не изменилось. И спасение еврейских капиталов из Германии в форме привоза «китайских» безделушек, хрусталя, парфюмерии дамской и подобных предметов первой необходимости для страны – продолжается. И мы «обогащаемся». Какой-то экономический кризис несомненно приближается. Знаменитые капиталы начнут перевозиться в Европу (это уже теперь делается, особенно новыми банками, специалистами по немецким евреям). Будет нехорошо. И правительство «поможет» нам нашими же деньгами из общегосударственной, т. е. арабской кассы.
High Commissioner «любим» и арабами, и евреями. Устроил это несомненно талантливо. При помощи этой любви вводит legislative council, который и евреям, и арабам нужен как болячка. Муниципальные выборы прошли скандально. Кажется, на пять лет. И несмотря на блестящие успехи мы, евреи, позорно провалились. А арабы добились огромных успехов. Ввиду их дисциплины и дельных лидеров. Нам думать о таких пустяках некогда было. Заняты все «внутреннимы» трудностями принципиального харатера. На эту тему многое, конечно, сказать можно. Фактическое положение ясно. Оно катастрофично. Во всех направлениях. Злополучный united фронт вопрос жизни и смерти для нас. И как можно скорее. Иначе гибель. В конце сентября в Лондоне будут решаться вопросы огромного для нас значения. Даже Бродецкий24 добьется большего, т. е. меньших цорес25, если будет говорить от имени всех.
Еще раз обращаю Ваше внимание на это.
Выезжаю в конце будущей недели, во всяком случае скоро, в Лондон. Надеюсь, увидимся.
Всего Вам доброго
П. Рутенберг
В мае 1921 г. арабы устроили новый погром – на сей раз эпицентром стал район Тель-Авива-Яффы. Во время беспорядков погиб выдающийся еврейский писатель Иосеф Хаим Бреннер (1881–1921). Рутенберг стал во главе обороны Тель-Авива. О его деятельности в этом качестве существуют воспоминания Мани Вильбушевич-Шохат, упоминавшейся в I: 3. М. Вильбушевич-Шохат еще с российских времен подозревала Рутенберга в неправедном суде над Гапоном и играла роль едва ли не «палестинского Манасевича-Мануйлова», знаменитой «Маски», автора версии о том, что в деле убийства священника-провокатора замешаны какие-то «темные» расчеты – сведение счетов с нежелательным свидетелем или конкурентом. В воспоминаниях о днях кровавого арабского разгула в мае 1921 г. она писала о Рутенберге:
Еще раз обращаю Ваше внимание на это.
Выезжаю в конце будущей недели, во всяком случае скоро, в Лондон. Надеюсь, увидимся.
Всего Вам доброго
П. Рутенберг
В мае 1921 г. арабы устроили новый погром – на сей раз эпицентром стал район Тель-Авива-Яффы. Во время беспорядков погиб выдающийся еврейский писатель Иосеф Хаим Бреннер (1881–1921). Рутенберг стал во главе обороны Тель-Авива. О его деятельности в этом качестве существуют воспоминания Мани Вильбушевич-Шохат, упоминавшейся в I: 3. М. Вильбушевич-Шохат еще с российских времен подозревала Рутенберга в неправедном суде над Гапоном и играла роль едва ли не «палестинского Манасевича-Мануйлова», знаменитой «Маски», автора версии о том, что в деле убийства священника-провокатора замешаны какие-то «темные» расчеты – сведение счетов с нежелательным свидетелем или конкурентом. В воспоминаниях о днях кровавого арабского разгула в мае 1921 г. она писала о Рутенберге:
Рутенберг в эти дни назначил себя самого руководителем обороны Тель-Авива и его окрестностей. Он давал нам разные распоряжения, не имея даже минимального представления о том, что происходило вокруг, и без всякого анализа создавшегося положения. Главным требованием было эвакуировать жителей из тех мест, в которых, по его мнению, недоставало оружия и людей для защиты. Так, он потребовал покинуть Микве-Исраэль, а также лагерь, в котором располагался гдуд ха-авода неподалеку от Петах-Тиквы, и сосредоточить основные силы в Тель-Авиве. Фактически это был приказ. Или руководящее требование. Мы, группа добровольцев, состоявшая в основном из членов организации ха-шомер, кто сразу же после начала беспорядков образовал отряд обороны города, воспротивились этому решению. Принцип, который мы отстаивали, сводился к тому, чтобы не оставлять ни одного из тех мест, где началось строительство еврейского ишува. Мы не спорили с Рутенбергом. Делали вид, что подчиняемся ему, дабы не поколебать его авторитет, но действовали так, как считали нужным (Goldstein 1991:151).
Помимо общей – на фоне смерти Гапона – нелюбви к Рутенбергу, в столкновении с ним в мае 1921 г. сыграл свою роль конфликт хаганы и ее предшественника ха-шомер – организации, созданной репатриантами 2-й алии и выполнявшей в 1909–1920 гг., до возникновения хаганы, функции еврейской самообороны. Ха-шомер фактически основал и возглавлял муж Мани Исраэль Шохат (1886–1961), принявший также участие в организации хаганы, но затем из-за несогласия с теми принципами, на которых основывалась ее деятельность, вышедший из состава руководства. Одним из тех, кто в наиболее острой форме противостоял И. Шохату, был молодой и напористый Элиягу Голомб (1893–1945), руководивший в хагане группой милиции, набранной из наиболее отчанных и стойких еврейских ребят. Э. Голомб принадлежал к поколению «детей» палестинского ишува. В Палестину он был привезен ребенком, в 1913 г. окончил первую еврейскую школу в Тель-Авиве – гимназию Герцлия. Невзирая, однако, на возраст, Голомб, как и члены его группы, и в вопросах идеологии, и по основным проблемам военной тактики расходился с И. Шохатом, требовавшим для группы ха-шомер условий автономного подразделения внутри хаганы.
По-разному относясь к организационным проблемам, те, кто создавал хагану, были едины в одном – молодой еврейской обороне недостает опыта и оружия; первое – дело наживное, для приобретения второго следует сделать все возможное и невозможное. Широко известной стала присказка Голомба:
Когда есть оружие без организации – в конце концов организация сложится, но когда есть организация без оружия – в конце концов нужно распускать организацию (Golomb 1953, I: 224; Sefer toldot Hahagana 1954-64, II/l: 129).
Неприязненные отношения сложились и между группой ха-шомер, с одной стороны, и Рутенбергом как руководителем обороны Тель-Авива – с другой. Ревностно относившегося к тому, когда наряду с его мнением существовало чье-либо другое, Рутенберга, конечно, приводила в ярость независимость поведения супругов Шохат и их группы. Кроме того, он явно проигрывал им, проведшим в Палестине уже несколько лет, в знании местных условий. О неприятии его «руководящих указаний» или по крайней мере молчаливом сопротивлении ему красноречиво свидетельствует приведенный фрагмент из Маниных воспоминаний (см. также: Sefer toldot Hahagana 1954-64, II/l: 123; И/2: 1274). Однако личной неприязнью дело не ограничивалось.
За майскими 1921 г. событиями последовала довольно запутанная история, в которой отразились многие противоречивые стороны жизни молодого еврейского ишува вообще и характера Рутенберга, занявшего в нем лидирующие позиции, в частности. Речь идет о понаделавшей много шума поездке Мани Шохат в США с целью сбора денег для покупки необходимого хагане оружия.
По прошествии лет Маня говорила, что сама эта поездка была официально санкционирована Рутенбергом:
Сам он на какое-то время покинул Палестину и оттуда распорядился телеграммой, чтобы я немедленно отправлялась <в США>26. Я понимала, что группа Брандайза27 поможет мне только в том случае, если казначеем созданного фонда, существование которого должно было храниться в строжайшей тайне от англичан, станет абсолютно им <Брандайзу и его людям> доверенное лицо. Я предложила Генриетте Сольд28 стать казначеем, и та согласилась. Но за несколько часов до отплытия Генриетта Сольд мне сообщила, что отменяет нашу договоренность: как президент «Хадассы» она не имеет морального права заниматься нелегальной деятельностью, поскольку, если вдруг ее роль обнаружится, это может нанести урон престижу «Хадассы» в Америке (Goldstein 1991: 154).
Далее Маня рассказывала о том, как Рутенберг, с чьим мнением американо-еврейские круги серьезно считались, просил из «политических соображений» на время прервать деятельность по отправке оружия.
Мы находимся перед утверждением Декларации Бальфура, – по словам Мани, писал Рутенберг в письме, обращенном к «группе Брандайза», – и если что-либо обнаружится, это может принести большой вред (там же).
Маня, по ее словам, была потрясена: ей казалось, что Рутенберг сошел с ума. А спустя некоторое время выяснилась причина отказа Г. Сольд от ее предложения. Как считала Маня, когда Рутенберг, вернувшись в Эрец-Исраэль, узнал о том, что обошлись без него и что не он будет главным распорядителем фонда, его обиде и раздражению не было границ. И тогда он решил вмешаться и нарушить своим авторитетным словом налаженное дело. Рутенберг, заключает Маня,
верил в успех лишь тех предприятий, где победителем являлся он один, и вел себя в соответствии со своим характером и своими амбициями. Если деньги добыты Шохат или Бен-Цви, это не может привести к положительному результату. И поскольку его принципом было – для достижения цели все средства хороши, в этом деле он избрал принцип самый резкий. И чтобы все полностью прекратить без лишних споров, послал <в США> упомянутое выше письмо (там же).
Изложенная здесь версия Мани Шохат, как вообще всякая версия, должна быть, безусловно, принята во внимание. Однако поскольку в ней правда переплетена с полуправдой, а некоторые истинные мотивы ее деятельности аккуратно замалчиваются и основное обвинение ложится на ненавистного ей Рутенберга, следует придать этому рассказу более панорамный и более объективный характер.
Официальной целью Маниной поездки в США, куда она должна была отправиться не одна, а вместе с Берлом Кацнельсоном, был сбор денег для организовавшегося в Эрец-Исраэль Рабочего банка (Bank ha-poalim) и финансирования экономики, которая находилась в крайне плачевном состоянии. Одним из главных инвестиционных центров была поднимаемая Рутенбергом гидроэнергетика (Shapira 1984: 117).
В США Маня уже однажды побывала, это было в 1907 г., когда она предприняла поездку из Палестины для аналогичного сбора средств на оружие, но в тот раз не для обороны ишува, а для еврейской самообороны в России.
Кацнельсон сначала отправился в Прагу, где 10 июля участвовал в заседании Комиссии Поалей-Цион.. Среди других там, между прочим, обсуждался вопрос о строительстве Рутенбергом электростанции на реке Яркон. В сентябре Берлу предстояло участвовать в 12-м Сионистском конгрессе, который должен был состояться в Карлсбаде. Находившаяся в Париже и потерявшая с ним связь, Маня стала разыскивать Кацнельсона через Палестину. С этой целью 23 июля 1921 г. она написала письмо помощнику Рутенберга Икутиэлю Багараву29, в котором с дальним тактическим прицелом, понимая, что для американского вояжа ей понадобится поддержка, передает горячий привет его всесильному боссу (Shochat 2005:106). К самому Рутенбергу, однако, Мане пришлось обратиться гораздо раньше, чем она предполагала. Уже через несколько дней, 4 августа, безнадежно застрявшая в Париже из-за ограниченного въезда в Америку, Шохат была вынуждена просить его о помощи: