– И что для этого нужно сделать? – спросил лейтенант, видимо, полагая, что он сатанински хитер и раскалывает меня так тонко и изощренно, что я даже этого не замечаю.
– Необходимо сделать несколько выстрелов из этого пистолета, лучше теми же патронами, которые остались в рукоятке, – я взял из рук лейтенанта пистолет и отщелкнул обойму – вдруг там остались мои отпечатки.
Она была пуста.
Видимо, удивление отразилось на моем лице, и лейтенант это заметил.
– Что с вами? – спросил он.
– Патронов нет. Обойма пуста.
– А почему вы решили, что они должны там быть?
– Ничего я не решал... Просто механически взял пистолет из ваших рук... Вы сами спросили, для чего нужна баллистическая экспертиза. Я ответил.
– Вы не закончили, продолжайте, – усмехнулся рыжий с таким видом, будто понял наконец то, что я давно и успешно скрывал, а теперь, благодаря его хитрости и мастерству, раскрылся.
– Надо несколько раз выстрелить из этого пистолета в песок, например, и сравнить пули с теми, которые вы извлекли из мясистого тела погибшего, – произнес я и спохватился – не надо было произносить слово «мясистый», ох, не надо было. Я даже крякнул от досады. В нечеловеческой цепкости этого рыжего уже убедился.
– Мясистое? – переспросил он, глядя на меня с милой лукавинкой. – Откуда вам известно, что у убитого было мясистое тело? Вы встречались с ним на пляже?
– Нигде мы с ним не встречались... А то, что тело его довольно обильное, было видно, когда он лежал в траве.
Лейтенант взял у меня из рук пистолет, обойму, резко, со щелчком, вогнал ее в рукоятку, еще раз коротко взглянул на меня и обернулся к солдатам.
– Продолжайте.
– Долго нам еще шарить тут? – спросил парень, который нашел пистолет.
– От забора и до обеда, – рассмеялся лейтенант. Потом взял меня под локоток и отвел в сторонку, к клумбе, усадил на скамейку, сел рядом. Пистолет он положил себе на колени стволом в сторону от меня, правильно положил, грамотно.
– Что-то подозрительно часто мы с вами встречаемся, – обронил он как бы между прочим.
– А я живу здесь, в девятнадцатом корпусе.
– Подозрительно часто, – продолжал рыжий, не слыша моих слов. – В утро убийства, у вас в номере, в ресторане Славы Ложко, здесь вот опять... Хватаете пистолет в руки, вынимаете обойму, щупаете ее, оставляете следы своих пальцев... Если вы действительно убили этого человека, то ведете себя очень хорошо.
– Я всегда стараюсь вести себя хорошо.
– Мы прекрасно друг друга понимаем, – он похлопал меня рукой по коленке. – Если на этом пистолете и были ваши отпечатки, то теперь они потеряли свою доказательную силу.
– Вы действительно меня подозреваете?
– А почему бы и нет? По отпечаткам установили, кто был этот человек, – лейтенант кивнул в сторону дерева, под которым нашли Мясистого. – Он в розыске. Наемный убийца. За ним много чего числится. Но здесь он потерпел поражение. Или удача изменила, или нарвался на кого-то более крутого.
– Вы считаете, что я подхожу на эту роль?
– Вполне. Хотите выстрою свою версию... Недоказанную, правда, но достаточно логичную... Хотите?
– Хочу.
– Он приехал сюда ради вас. Видимо, вас не знал, поэтому нашел не сразу. Но нашел безошибочно. Когда вы гудели с голыми бабами в «Душке», он дожидался вас. Вы брели с Андреем, а он шел следом. На набережной не решился сделать свое дело. Хотя погода была неважная, но люди сидели в кафешках, под зонтиками, в кустах... В ту ночь на набережной много было людей. Он уже знал, где вы живете, знал, что у него будет возможность выполнить заказ. Вот в этих зарослях, – лейтенант сделал широкий жест рукой, охватывая пространство от Ленина до колодца. – Вас есть за что убить? – неожиданно повернулся он ко мне.
– Я думаю, что если покопаться, то у каждого найдется нечто такое, за что можно завалить, не раздумывая.
– Ладно, не хотите отвечать, не надо.
– Вы не закончили излагать свою версию, – напомнил я.
– Нет, закончил. На этом мои знания кончаются. Что-то произошло здесь, что-то совершенно непредвиденное. Полторы бутылки коньяка, которые вы якобы выпили... Может быть, вы их действительно выпили, а может, создавали себе алиби. Дело не в этом... Что-то здесь произошло, возле самого Владимира Ильича... Но самое потрясающее во всей этой истории... Знаете, что?
– Не знаю.
– Ваши глаза, когда вы вынули из рукоятки пистолета пустую обойму.
– Надо же, – пробормотал я растерянно, и это были единственные слова, которые я мог произнести в тот момент. Ведь я до сих пор, до этого вот момента действительно не мог прийти в себя от этого открытия. Если кто-то случайно нашел пистолет в колодце, он мог его взять себе, отнести в милицию, спрятать, продать, отдать кому-то... Но оставить без патронов...
В этом была загадка.
Похоже, что кто-то меня здесь знает.
Знает меня настоящего.
Друг он мне или враг?
Это произошло как-то незаметно, как бы само собой – все вопросы, связанные с производством, снабжением, поставками сырья и отгрузкой готовой продукции, даже сбыт этой продукции уже, кажется, не волновали руководство «Нордлеса» слишком уж сильно. Всеми этими делами занимались второстепенные люди – мастера, прорабы, оптовики, торговцы, которых в фирме появилось как-то уж слишком много. У всех у них было дело, все зарабатывали на хлеб, кое-кому удавалось воровать в меру сил и сообразительности.
А высшее руководство фирмы скатилось к чисто криминальным разборкам, потому что именно здесь решался вопрос жизни и смерти каждого, вопрос процветания или угасания самой фирмы.
Расстреляли во дворе собственного дома Гущина.
Прямо перед окнами главной конторы фирмы взорвали Агапова вместе с джипом и медвежьей шкурой, которую он привез Выговскому в подарок для его новой квартиры.
И, наконец, пропал Фаваз. Просто исчез, не оставив никаких следов ни от себя самого, ни от трех сухогрузов с лесом, отправленных в Ливан. Все поиски не дали никаких результатов. Сведения, которые вроде выглядели надежными и достоверными, оказались ложными, фальшивыми. Номер в гостинице был снят на другое имя, мобильный телефон молчал, в квартире, которую снимал Фаваз со своей Валентиной, жили другие люди, которые ничего не знали о лукавом арабе. Хозяин квартиры жил где-то в ближнем зарубежье – не то в казахском Баян-ауле, не то в молдавских плавнях.
– Что будем делать? – спросил Выговский, собрав своих приближенных. – Три корабля с лесом – большие деньги!
– А как могло произойти, что мы отдали лес без предоплаты? – спросил Здор.
– Спроси у Мандрыки.
– Мандрыка! – нервно воскликнул Здор. – Как понимать?
– Давний надежный партнер... С его помощью началось наше восхождение к высотам бизнеса, – развел руками Мандрыка.
– Я понимаю – один сухогруз! – кричал Здор. – Но три?! Вася, как понимать, что ты отправил три сухогруза, не взяв с этого подонка ни копейки?
– И на старуху бывает проруха.
– Не то говоришь, – вмешался Выговский.
– Ребята... Не надо, – голос Мандрыки окреп. – Все решения мы принимаем сообща. И ты, Игорь, и ты, Миша, прекрасно знали, что происходит. Когда мы загружали третий сухогруз, позвонил Курьянов, помните? Дескать, ребята, у вас все в порядке с деньгами? Мы его заверили, что все в порядке.
– Я его найду, – неожиданно сказал Здор.
– Как?
– Я его найду, – повторил Здор, невидяще глядя в пространство, будто видел где-то там, за горизонтом, толстомордую физиономию Фаваза.
– Есть мысль? – улыбнулся Выговский.
– И не одна. Я должен выехать немедленно.
– Куда?
– Украина.
– Куда именно? – спросил Мандрыка.
– Львов, – Здор сказал неправду, но что-то заставило его спохватиться, насторожиться. То ли тон Мандрыки не понравился, то ли проскользнула в нем какая-то неуловимая фальшь, но, произнеся слово «Украина», Здор как бы зажал себе рот двумя руками. Он понял, что не должен, не может, не имеет права даже здесь, в кабинете Выговского, быть откровенным.
– А что во Львове? – спросил Выговский.
– Улица Великановича.
– Ну? – торопил с ответом Мандрыка, и это тоже не понравилось Здору.
– Там живет обалденная баба. Клара Агафонова. Мы с ней общались в Трускавце, – Здор нес полную чушь, заметая следы, пудря мозги и вешая распаренную лапшу на уши.
– И что эта баба?
– Обалденная! – повторил Здор. – У нас с ней было несколько встреч... Которые невозможно забыть. Просто невозможно.
– А как же Шарон Стоун?
– Да! Действительно! – вскричал Здор. – Как же Шарончиха?! Ты обещал!
– «Мерседес» у тебя есть?
– Есть. Но это только одно условие нашего уговора. А второе – Шарончиха! – Здор куражился, нес явную чушь с единственной целью – заставить Выговского и Мандрыку забыть одно неосторожное слово, которое он невзначай произнес – «Украина».
– Разберемся и с Шарончихой, – усмехнулся Выговский. – Кстати, она сейчас где-то в Испании снимается.
– Разберемся и с Шарончихой, – усмехнулся Выговский. – Кстати, она сейчас где-то в Испании снимается.
– Снимем в Испании! – уверенно заявил Здор, с облегчением чувствуя, что от слова «Украина» разговор уходит, уходит, и, кажется, теперь уже никто не верит в то, что он поедет на Украину.
– Хорошо, – сказал Выговский, – разбирайся с Фавазом, и рванем в Испанию. Я наведу справки и узнаю, где она там сейчас ошивается.
– С чего решил начать? – спросил Мандрыка.
– Что начать? – прикинулся дураком Здор.
– Поиски Фаваза.
– А что тут думать – найду хозяина квартиры, которую снимал Фаваз. Что-то у него должно быть, какой-то договор они заключали, соглашение подписывали... Сейчас же все оформляется у нотариуса.
– Ну что ж, может быть, и в самом деле неплохая мысль, – проговорил Мандрыка, и уловил Здор, все-таки уловил нотки облегчения в его голосе. Почему-то для Мандрыки было чрезвычайно важно все, что касалось Фаваза.
И Здор это понял.
Не то чтобы осознал ясно и здраво, нет, просто где-то в уголке сознания образовалось облачко опасливости. Он мог о нем забывать, не вспоминать неделями, но едва звучало слово «Фаваз», а где-то рядом находился Мандрыка, в этом маленьком уголочке сознания словно вспыхивала сигнальная лампочка – «Осторожно!».
Разговор произошел в пятницу, на выходные все разъезжались по дачам, и у Здора было несколько дней, чтобы попытаться выполнить задуманное.
– Так что, с понедельника займешься Фавазом? – спросил на прощание Мандрыка уже у двери.
– Конечно, нет! – ответил Здор. – В понедельник я вылетаю в Архангельск. Ты что, забыл?
– Ах да, в самом деле! – Мандрыка хлопнул себя ладонью по лбу.
Насколько помнил Здор, поезд на Запорожье отходил где-то около восьми вечера. Билет он купил легко и просто, поезд шел полупустой – с некоторых пор люди стали меньше ездить, меньше писать писем, меньше звонить и общаться друг с другом. Все это стало вдруг неожиданно дорого, неоправданно дорого. Но зато тем, кто с деньгами, стало жить проще.
В купе Здор ехал один и был этому только рад. В Запорожье поезд пришел утром, и это тоже было кстати. Ехал он налегке, с дорожной сумкой, в которой лежали документы, бутылка водки, за всю дорогу он к ней так и не притронулся, дорожный нож и совершенно несъедобный бутерброд, который ему сумели всучить на Курском вокзале.
– Свободен? – спросил Здор у частника, выбрав машину почище, поприличнее – сам того не замечая, он быстро привык к вещам хорошим, добротным, касалось ли это носков или машины для десятиминутной поездки.
– Смотря для чего, – ответил водитель с некоторым гонором в голосе – Здор к этому уже был готов. На Украине едва ли не каждый водитель, швейцар, сантехник или продавец в киоске не упускал случая подчеркнуть какое-то свое, ему одному известное достоинство. Дескать, я человек не просто так и разговаривать со мной надо подобающим образом.
Услышав такой ответ, Здор молча захлопнул дверцу и подошел к следующей машине.
– Едем? – спросил он.
– Едем.
– Это хорошо, – он сел рядом с водителем, положил сумку на колени. – Есть у вас тут институт... Не то машиностроительный, не то индустриальный... Что-то в этом роде... Есть?
– Дело в том, что у нас есть и тот и другой.
– Давай куда поближе, а там разберемся.
Здору повезло – кафедра геодезии, которую он искал, оказалась именно в индустриальном институте – в двадцати минутах езды от вокзала.
Была суббота, но институт работал, и на кафедре тоже нашлись живые люди. Здор вошел в комнату легко, даже игриво, а увидев там единственную женщину, даже обрадовался – разговор один на один всегда проще, чем с целым коллективом. Женщина, судя по всему, была здесь не то секретаршей, не то лаборанткой.
– Здравствуйте! – сказал он громче, чем следовало, и уже одним этим словом задал тон всего разговора – шутливый и доброжелательный. – Я – Миша!
– Очень приятно... А я – Люба.
– Точно Люба? – обрадовался Здор. – Надо же! Мне всегда на Люб везло.
– А мне на Миш! – рассмеялась женщина. – Вы, наверно, Владимира Ивановича ищете?
– А кто такой Владимир Иванович?
– Заведующий кафедрой. Подгорный его фамилия. По совместительству он еще и ректор. Но его сегодня нет – поехал в Попасное. Мать повез... Ей девяносто шесть лет, и она в одиночку не любит ездить.
– Нет, начальство мне не нужно. Я вот о чем хотел спросить. Работала у вас молодая деваха... Потом вышла замуж за араба... Он учился здесь.
– А, – женщина с легким пренебрежением махнула рукой. – Была такая. Валентина. Тищенко ее фамилия.
– Правильно, – подхватил Здор. – А мужа зовут Фаваз.
– Ох, и намучились мы с этим Фавазом!
– А что такое?
– Лодырь. Учиться не хочет, если бы не Владимир Иванович, давно бы отчислили. Вовушка его в люди и вывел.
– А Вовушка – это кто?
– Так я же ж вам и говорю – Владимир Иванович Подгорный.
– Найти бы мне эту Тищенко, – сказал Здор.
– Была она здесь недавно, – задумчиво проговорила женщина. – Точно была... недели три назад. Золотища на ней... Как на новогодней елке.
– Это правда, – кивнул Здор, вспомнив Валентину в офисе Фаваза.
– К матери она поехала, в Аннозачатовку.
– Куда? – не понял Здор.
– Село так называется... Аннозачатовка. В Днепропетровской области. Вроде Фаваз к ней собирался.
– Да-а-а?! – протянул Здор. – Так это я и его могу повидать?
– Если в Арабию свою не слиняли... Они и сейчас там. Кого угодно спросите – где Тищенко, которая за арабом... Каждая собака до дома доведет.
– А улица, номер дома...
– Какая улица в Аннозачатовке! – рассмеялась женщина. – Вы что, никогда не были в Аннозачатовке?
– Никогда, – честно признался Здор.
– Это же село... Там никто цифр сроду не знает... Только по фамилиям друг друга и различают. Так и спросите... Валька, которая за арабом, где живет? Говорю же – каждая собака. А добираться вам надо по трассе Днепропетровск – Кривой Рог. Там указатель на дороге... Мимо не проедете. Водителю можете на всякий случай сказать... Остановка опять же...
Водитель, как и наказал ему Здор, ждал у подъезда, обеспокоенно поглядывая по сторонам – не обманул ли его заезжий хмырь. Увидев Здора, даже обрадовался.
– Ну что... Еще покатаемся?
– Куда?
– Днепропетровск.
– Это восемьдесят километров да еще по городу... Сто гривен.
– Поехали.
В Днепропетровске Здор вышел из машины в центре города, возле универмага, чтобы не давать водителю никаких намеков о дальнейших своих планах. Выпив пива под красным тентом, он остановил еще одного частника.
– Свободен?
– Пока все мы свободны! – рассмеялся водитель.
– А что будет потом?
– Суп с котом.
– По дороге на Кривой Рог есть село такое... Аннозачатовка. На полпути.
– Знаю.
– Едем?
– Сто гривен.
– Вперед. – Здор распахнул дверцу и плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем.
– А кто там у тебя? В Аннозачатовке?
– Родня.
– Родня – это хорошо, – кивнул водитель одобрительно. – Я, честно говоря, в этом селе никогда не был. Но мимо проезжать доводилось. Название такое, что не забудешь, верно?
– Да, трудно забыть, – согласился Здор. – А оттуда выехать сложно?
– Если недолго, подожду.
– Нет, я могу задержаться и на неделю.
– Выйдешь на трассу, проголосуешь... Самое большее – через пять минут отъедешь.
– Годится, – ответил Здор.
Аннозачатовка оказалась обычным украинским селом, разрезанным надвое асфальтовым шоссе. По обе стороны дороги стояли белые хатки, огороженные прозрачным забором из штакетника. Паслись козы, коровы, озабоченно ходили куры, выискивая на обочине что-то полезное для себя.
Здор вышел из машины у магазина, расплатился и отправил водителя домой, в Днепропетровск. Недавно прошел дождь, воздух был прохладен, в листве поблескивали капли влаги. Предстоящее дело, ради которого он и приехал, почему-то не волновало его, отодвинулось, и Здор просто наслаждался хорошей погодой и собственной молодостью.
– Скажите, пожалуйста, – обратился он к пожилой женщине, – Тищенко... Где они живут?
– Это какие Тищенко? – Женщина остановилась и пристально всмотрелась в Здора – не знаком ли он ей.
– Валентина ихняя за араба вышла...
– А, Валька... – Женщина усмешливо покачала головой. – Видите справа зеленый забор? Вот за этим забором Валька и живет со своим арапом.
– Они сейчас дома?
– Кто ж их знает... Вчера вроде Вальку видела... А сегодня она, может, уже в Африке! – Женщина рассмеялась.
– Собака у них есть? – спросил Здор на всякий случай.
– Какая там собака! У них арап.
– Неужели такой злобный?
– А зачем ему быть злобным? – удивилась женщина. – Он черный – этого вполне достаточно. Фазаном его зовут, – крикнула вслед женщина.
– Спасибо! – рассмеялся Здор.
Валентину Здор не узнал. Он помнил надменную, светскую даму, всю в черном, с многочисленными золотыми побрякушками в ушах, на шее, на пальцах, на запястье, а сейчас увидел нечто другое. Калитку открыла красивая, все-таки красивая молодая женщина в ситцевом халатике, на ногах у нее были растоптанные тапочки, волосы кое-как собраны в пучок, и только взгляд, взгляд, как и прежде, оставался слегка блудливым.