– Спасибо! – рассмеялся Здор.
Валентину Здор не узнал. Он помнил надменную, светскую даму, всю в черном, с многочисленными золотыми побрякушками в ушах, на шее, на пальцах, на запястье, а сейчас увидел нечто другое. Калитку открыла красивая, все-таки красивая молодая женщина в ситцевом халатике, на ногах у нее были растоптанные тапочки, волосы кое-как собраны в пучок, и только взгляд, взгляд, как и прежде, оставался слегка блудливым.
– Вам кого? – спросила Валентина.
Она тоже не узнала Здора.
– Вас, – ответил Здор, улыбаясь широко и показывая потрясающие свои зубы.
– Да?
– Мы с вами знакомились в Москве, в офисе вашего супруга... Миша меня зовут, Миша.
– А, вспомнила! – Она открыла калитку, пропустила Здора во двор и снова накинула крючок. – А Фаваза нет дома. Вас это огорчает?
– Нисколько!
– Да-а-а? – протянула она, и только по этому ее словцу, произнесенному с придыханием, Здор понял, почувствовал – все возможно.
– Кстати, а почему в деревне его зовут Фазаном?
– Фазаном? – Она расхохоталась, припав к его плечу, и он еще раз убедился – все может получиться, все, что угодно. – Наверно, они не могут произнести слово «Фаваз». А я и не знала. Надо будет ему сказать, как его зовут на самом деле. Фазан – надо же! Красиво, конечно, но ему больше подходит другое имя.
– Какое?
– Индюк.
– Да, – Здор не понял, к чему клонит Валентина. – Индюк, конечно, крупнее.
– Дело не в этом. Индюк глупее и напыщеннее.
– Может быть, – осторожно согласился Здор.
– Проходите, – она показала на небольшой стол в тени вишни. – Присаживайтесь.
Здор прошел во двор, огляделся по сторонам, усмехнулся чему-то про себя, присел к столику. Сумку свою поставил у ног, выжидательно посмотрел на хозяйку. Какие, дескать, будут дальнейшие указания?
Что делать, что предпринять, Здор не представлял. Да, он вспомнил о словах Валентины – Запорожье, индустриальный институт, кафедра геодезии, где она когда-то работала лаборанткой, где и познакомилась с мягкоголосым, большеглазым Фавазом. Что руководило ею тогда – действительно ли влюбилась в полненького, брюхатенького араба или же просто решила, что с ним ей будет лучше...
Трудно сказать.
Как бы там ни было, вольно или невольно она сказала лишнее, и Здор почти без труда нашел берлогу Фаваза.
Но что делать дальше?
Обыскивать дом?
Здесь денег нет, здесь их не найдешь. Деньги давно лежат в каком-нибудь бейрутском или каирском, а может, даже в швейцарском банке.
Дожидаться Фаваза?
Дождался – и что дальше?
– У меня есть вишневая наливка, – сказала Валентина.
– Наливка – это хорошо, – ответил Здор.
– Пригубим? – Женщина стояла в полураспахнутом халатике, оперев кулачки в бока, и смотрела на Здора не то снисходительно, не то выжидающе.
– Маленько можно, – кивнул он.
– Нужно, – поправила Валентина.
– И опять согласен.
– Ты начинаешь отвечать правильно, – хмыкнула она себе под нос и шало оглянулась, уже входя в дом.
– Я всегда отвечаю правильно.
– Будем посмотреть.
Шел какой-то пустоватый, двусмысленный разговор, и положение, в котором оказался Здор, тоже было неопределенным. Он почувствовал не беспокойство, нет, его охватила какая-то раздражающая подвешенность, что ли... Вроде бы все хорошо, он нашел беглеца, если не его самого, то убежище...
А дальше, что делать дальше?
Появилась Валентина с трехлитровой банкой. В ней плескалась жидкость вишневого цвета. Поставив банку на стол, она прошлась по Здору каким-то затяжным взглядом, усмехнулась про себя и, не сказав ни слова, снова удалилась в дом. На этот раз вернулась минуты через две – в руках у нее была тарелка с белым вареным мясом.
– Свинину ешь? – спросила она.
– Я же не мусульманин.
– Фаваз не ест.
– Его проблемы, – механически ответил Здор. – Он когда появится?
– А зачем он тебе?
– Поговорить надо.
– Поговори со мной... Меня тебе мало?
– Да нет, – смешался Здор – он не привык к таким темпам. – По-моему, в самый раз.
– Ну вот и все, – произнесла Валентина странные, невнятные слова и, снова отлучившись в дом, принесла два граненых стакана, две вилки, нож, хлеб. – Еще что-нибудь нужно? – спросила она, опять уперев кулачки в бока.
– Мне кажется, – Здор помялся, окидывая стол придирчивым взглядом, – мне кажется, что для хорошей беседы здесь всего достаточно.
– Беседы? – удивилась Валентина. – А о чем ты собираешься со мной беседовать?
– О жизни, – брякнул Здор первое попавшееся словцо.
– Да? – протяжно удивилась Валентина и разлила по полному стакану наливки. – Будем живы, – она тяжело ткнулась стаканом в стакан Здора и выпила до дна. Здору ничего не оставалось, как последовать ее примеру. Наливка оказалась довольно приятной на вкус, правда, несколько сладковатой, но крепости, как он заметил, в ней было достаточно. Крепковата оказалась наливка, градусов под сорок. – Так о чьей жизни будем говорить? – уже хмельно спросила Валентина, глядя на Здора полуприкрытыми глазами. – О твоей? О моей?
– О нашей.
– О нашей... Разве мы с тобой уже живем?
– Пока нет, но, я думаю, у нас все впереди, – Здор решил больше не корчить из себя недотрогу и, кажется, впервые произнес нечто прямое и откровенное.
– Ну, ты даешь, – сказала Валентина и, протянув руку, провела ладонью по щеке Здора. – Люблю, когда мужчина слегка небрит... С женщиной такого ощущения не получаешь, – произнесла она странноватые слова, и Здор, услышав их, впал в некоторую озадаченность. Но к тому времени стакан снова был наполнен, Валентина свой уже подняла и выжидающе смотрела на него чуть сонными глазами. Тянешь, дескать, стаканы-то наполнены, заждались стаканы-то! – Как ты говоришь... Фазан?
– Это не я, ваша деревня так говорит.
– За Фазана... Чтоб не приехал он раньше, чем ему положено.
– Но чтоб все-таки приехал, – вспомнил Здор о цели своего появления в Аннозачатовке. – Да, а что за чудное название у вашей деревни?
– Наверно, лет триста назад зачала здесь какая-то Анна... И на людей это произвело такое сильное впечатление, что до сих пор опомниться не могут. Здесь у нас такие...
– Какие?
– Жизнелюбивые.
– Это как? – спросил Здор, справившись наконец со своим стаканом.
– Ну... Другими словами – похотливые. Я, кстати, тоже здесь родилась. И тебя вот судьба забросила. Это не зря, люди здесь случайно не оказываются. Что-то их сюда тянет, и нет у них сил сопротивляться.
– Надо же!
– То ли волны какие, не открытые еще наукой, то ли испарения из глубин земных... Что-то есть, это точно, – для убедительности Валентина кивнула головой.
– Какие испарения?
– Возбуждающие. Понял? Будоражащие. Испарения, толкающие людей на поступки необдуманные, чреватые, в чем-то даже опасные для их дальнейшего существования, – Валентина говорила все медленнее, как бы врастяжку, и ее полноватая обнаженная рука завораживающе проплывала мимо Здора то в одну сторону, то в другую. Он невольно поворачивал голову вслед за движением руки и, сам того не замечая, впадал в ритм замедленный и неодолимый. – Люди не в состоянии сопротивляться этим волнам, более того, они и не хотят сопротивляться... А впоследствии, – Валентина замолчала, не уверенная, видимо, в том, что это длинное слово удалось ей с первой попытки.
– Так что же бывает впоследствии?
– Они ни о чем не сожалеют. Понял?
– Понял.
– Тебе не жарко в пиджаке?
– Жарко.
– Так сбрось его с себя к какой-то там матери! И галстук... Туфли тоже снимай... Пусть ноги дышат. – Она толкнула его под столом босой пяткой.
Здор подумал, склонив голову к плечу и глядя в хмельные, шалые глаза Валентины, бросил взгляд на банку, в которой еще было достаточно, вполне достаточно наливки, и одним движением руки потянул узкий конец галстука. Узел сразу распался, и он бросил полосатую ленту на вишневую ветку, которая раскачивалась перед самым его лицом. Туфли Здор, не глядя, сковырнул под столом, медленно, пуговица за пуговицей, расстегнув рубашку, бросил ее на ту же ветку, где уже беспомощно и обесчещенно болтался его галстук. Рубашку Здор снял тоже охотно, уверенный в своем кипрском загаре – золотистом, жарком, ровном. Нет, это был не серый загар железнодорожных насыпей, болотистых прудов, когда несет вонью с соседних свалок, не загар мелких речушек, загаженных бензиновыми разводами и шинами, торчащими из воды, будто спины каких-то дохлых тварей, живших в этой отравленной воде...
– А ты ничего, – оценивающе протянула Валентина.
– Ты тоже вроде в порядке...
– Хочешь убедиться?
– Хочу.
– Пошли, – Валентина легко поднялась, в полной уверенности, что поступает единственно правильно, и прошла в прохладный полумрак хаты.
– Ни фига себе, – озадаченно пробормотал Здор, но при этом понимал: ничего ему не остается, как пройти в тот самый полумрак, куда его так ловко и без всяких усилий увлекла Валентина. – Ни фига себе, – повторил он и уже стоя выпил почти полный стакан наливки. Из хаты на него дохнуло сеном, молоком, высушенным навозом и сильным, душным запахом греха.
И он окунулся во все эти запахи безоглядно, даже с каким-то чувством правоты и справедливости.
– Только, знаешь, я капризная, – сказала негромко Валентина, расстегивая пряжку его брючного ремня.
– Я тоже, – сказал Здор, занявшись мелкими пуговичками ее халатика.
Они вышли из хаты, когда уже низкое солнце едва пробивалось сквозь густую вишневую листву. Первой появилась Валентина – с неопределенной, какой-то смазанной улыбкой она прошла к столику, села, закинув ногу на ногу, подперла подбородок кулачком и уставилась в сторону солнца. Красноватые блики чуть шевелились на ее лице. Пройдясь взглядом по столу и увидев свой почти полный стакан, она выпила наливку и, не вытирая губ, снова подперла подбородок кулачком.
И только тогда из хаты показался Здор. Босиком, в одних штанах. Он щурился на солнце, улыбался и молчал. Подойдя к столику, присел напротив Валентины.
– Ты как? – спросил он.
– Нормально. А ты?
– В порядке.
– Повторим?
– Ты что?! – ужаснулся Здор.
– Я имею в виду... Наливку... А ты о чем? – усмехнулась Валентина.
– А я уж подумал... – пробурчал Здор.
– Что?
– Да ладно... У нас еще есть время?
– Фаваз будет через полчаса.
– Откуда ты знаешь?
– Поезд из Киева, потом такси. Так примерно и получается.
– Там надо навести порядок, – Здор кивнул в сторону хаты.
– Успею, – поморщилась Валентина. – У тебя с ним надолго?
– Если все в порядке... Сегодня уеду.
– Это хорошо.
– Да? – последнее слово задело Здора, что-то не понравилось ему в ответе Валентины.
– Ты что, Миша? – она удивленно посмотрела на него. – Не можем же мы жить втроем. И потом, арабы, знаешь... Люди дурноватые в этом смысле. Непредсказуемые.
– Все мы дурноватые в этом смысле.
– Ты не забыл? – она кивнула на галстук и рубашку, которые все еще болтались на вишневых ветвях, оповещая односельчан о событиях, случившихся в доме.
– Елки! – спохватился Здор. – Что-то я совсем расслабился.
– Немного есть. – И Валентина прошла в хату.
Здор надел рубашку, заправил ее в брюки, повязал галстук, сунул ноги в туфли, пошевелил плечами, как бы убирая с рубашки складки греховные и непристойные.
В это время у калитки остановилась машина, а через некоторое время на дорожке появился Фаваз с плоским чемоданчиком в руке. Увидев Здора, он остановился и некоторое время молча смотрел на него.
– Здравствуйте, Фаваз! – сказал Здор. – Рад снова видеть вас в добром здравии!
– Здравствуйте... А где Валентина?
– Обещала дать поесть, – Здор показал на пустой стол, где, кроме опустевшей банки из-под наливки, ничего не было. Фаваз, похоже, увидел и количество оставшейся наливки, и стаканы с остатками красноватой жидкости на дне.
– Хорошо. – Он направился в хату.
– Простите, пожалуйста! – громче, чем следовало, произнес Здор, чтобы предупредить Валентину и дать ей немного времени убрать следы их безнравственного поведения.
– Да, слушаю, – обернулся Фаваз уже от двери.
– Вы меня узнали?
– Конечно. Мы с вами встречались. В Москве, – Фаваз снова повернулся к двери.
– Простите, пожалуйста! – опять закричал Здор.
– Слушаю!
– Нам надо поговорить. Я для этого сюда и приехал.
– Поговорим, – кивнул Фаваз, и хотя Здор опять что-то прокричал ему вслед, все-таки вошел в дом и бросил за собой дверь так, что она погасила все звуки, которые, возможно, уже раздавались в хате.
– Ладно, – пробормотал Здор. – Что мог, сделал. А дальше, дорогая, выкручивайся как можешь.
Валентине, видимо, удалось выкрутиться, поскольку через пять минут она появилась с улыбкой на устах. Подойдя к столику, взяла опустевшую банку из-под наливки, не оборачиваясь к хате, подмигнула Здору, давая понять, что Фаваз, скорее всего, наблюдает за ними сквозь занавеску на маленьком окне.
– Ты меня выручил своими криками, – сказала она. – С меня причитается.
– Только натурой.
– А на другое и я не согласна, – улыбнулась Валентина. – Он зовет тебя. Заходи, – она первой прошла в хату. – Вы побеседуете, а я пока соображу на стол.
– Годится, – кивнул Здор.
Фаваз сидел в комнате за столом, накрытым кружевной скатертью, и нетерпеливо барабанил пальцами. На Здора взглянул исподлобья, но с любопытством, что-то он хотел для себя уяснить, на что-то надеялся.
– Садитесь, – сказал Фаваз, показав на стул напротив себя. – Как добрались?
– Спасибо, хорошо. А вы?
– Давно из Москвы? – спросил он, не слыша вопроса.
– Вчера выехал. Сегодня здесь.
– Когда снова собираетесь?
– Поговорим – и в обратную сторону.
– Как же вы нашли меня?
– О! Секрет фирмы! – воскликнул Здор, решив, что выдавать Валентину не следует. – Сам даже удивился.
Произошло нечто странное – последние слова если не обрадовали Фаваза, то, во всяком случае, вызвали какое-то оживление, словно он услышал нечто приятное для себя, обнадеживающее.
– Ваши обрадуются, когда вы им доложите о своем успехе, – не то спросил Фаваз, не то предположил – в его мягких, завораживающих словах Здор еще не привык разбираться быстро и безошибочно. Нашкодив в этом доме, он, сам того не заметив, потерял наступательность, и похвала Фаваза ему даже польстила.
– Премию выпишут! – воскликнул Здор, опять подтвердив какие-то мысли и настроения Фаваза. – Из вашего долга!
– А какой за мной долг?
– Три сухогруза с лесом. Контора подсчитает.
– Подсчитает, – согласился Фаваз, будто сделал одолжение, будто речь о пустяках и его ответ – просто манера поддержать необязательный разговор. – Значит, отпустили вас на два дня, – обронил Фаваз вроде бы незначащие слова.
– Да никто меня не отпускал! – сорвалось у Здора. – Сам поехал. Сам приехал.
– Они что же, и не знают о вашем успехе? – спросил Фаваз с печалью, которая производила впечатление искренности и расположения.
– Узнают! – хохотнул Здор. Он оглянулся на стоявшую в дверях Валентину, посмотрел на Фаваза, и что-то в нем напряглось – он понял, что до него дошло не все сказанное, может быть, как раз главного-то он и не уловил. Валентина смотрела на него чуть ли не с испугом, Фаваз водил пальцем по вышитым узорам скатерти и, казалось, был равнодушен к тому, о чем они говорят, будто другие мысли, более важные, занимали его в эти минуты.
Здор помолчал, искоса поглядывая по сторонам.
Фаваз тоже молчал.
– Так что?
– Вы о чем?
– О деньгах.
– Ах, о деньгах... – протянул Фаваз. – Так бы сразу и сказали... Так бы сразу и сказали, – повторил он механически, как говорят слова незначащие, предназначенные лишь для того, чтобы успокоить собеседника – продолжай, дескать, внимательно тебя слушаю.
– Да, о них, родимых! – уже твердо произнес Здор. Он понимал – разговора не получается. Фаваз думает не о том, как отдать деньги, когда и в каком количестве. Он думает о другом.
– Вы напрасно беспокоились, – проговорил Фаваз нечто внятное. – На следующей неделе я собираюсь в Москву. У меня уже билет в кармане. Но поскольку вы приехали, проделали столь долгую дорогу... Некоторую сумму я могу вам дать, под расписку, естественно.
– Я дам расписку.
– Чтобы вы могли предстать перед своими товарищами достойно и, как говорят, с победой.
– Пусть так, не возражаю.
– Хорошо, – Фаваз поднялся, подошел к старому комоду, купленному, наверно, не меньше пятидесяти лет назад, выдвинул ящик, покопался там, отгородившись от Здора полноватой спиной, что-то положил в ящик из кармана, что-то сунул в карман и наконец повернулся, держа в руке чистый лист бумаги. – Вот, – сказал он. – Ручка есть?
– Пиджак во дворе остался, – Здор похлопал себя по карманам. – Сейчас принесу.
– Стойте! – воскликнул Фаваз. – Есть ручка... Зачем вам бегать, – и он протянул Здору шариковую ручку из голубоватой пластмассы застиранного цвета. – Пишите.
– Что писать?
– На какую сумму вы рассчитываете?
– Ну, – помялся Здор, – допустим...
– Сто долларов вас устроят?
– Сколько? – отшатнулся на спинку стула Здор.
И только сейчас, только сейчас посмотрев на Фаваза зло и в упор, он увидел, что тот стоит уже ближе к двери и в его согнутой, прижатой к туловищу правой руке тускло поблескивает маленький черный пистолет. Здор поначалу его и не увидел, в комнате стоял полумрак, и только издевательское предложение Фаваза о ста долларах как бы отрезвило его и образумило.
– Да, Миша, да, – печально сказал Фаваз на немой вопрос Здора. – Согласись, мне больше ничего не остается.
– Но тебя же найдут на краю света!
– Не найдут, – улыбнулся Фаваз. – Ты сам только что рассказал, что никто не знает о твоих поисках и находках. И то, что ты здесь, тоже никому не известно. Осторожней, Миша! – тихо предупредил Фаваз, заметив, что Здор медленно двинулся к двери. – Не торопись, послушай. Звук у этого пистолета очень тихий. Никто не услышит. Промахнуться с трех метров невозможно. В этой деревне не принято просто так ходить в гости. Сюда никто не придет в ближайшие несколько дней. Ты понимаешь меня?