— Расскажите мне про Андерсона,— сказал Гласс.— меня как раз недостает подробностей для передачи.
Моргана уже не бросало в пот, он не замечал больше тряски и скрежета. Гласс, думал он, бесцеремонен, как сама жизнь; от он сидит, настороженный и неотвязный, ремень надежно пристегнут, изо рта разит джином, плоть вожделенно влечет его к рыженькой, на лице нашлепка из пластыря, печать приспособленчества и наигранности; вот он сидит, как олицетворение жизни, что торопится к месту похорон. Ведь Гласс живет, что там ни говори; он в ладу с жизнью, он с ней в согласии и, может быть, потому вправе даже каким-то образом судить Андерсона; быть может, в жизни, какой она представлена Глассом, Андерсон оставил свой отпечаток или, может быть, не оставил ничего.
Впрочем, что об этом думать, решил Морган. Лучше, пожалуй, мне вернуться в свое кресло, уйти в себя, надежно, укромно замкнуться, как всегда, ради самозащиты. Он ничем не обязан Глассу, а значит, не обязан ничем поступаться — и уж во всяком случае, ничем из того прошлого, в котором Гласс ищет лишь детали для телепрограммы Блейки. Так говорил себе Морган, терзаясь горем, и одиночеством, и сознанием несбывшихся надежд.
— Рассказывать-то особенно нечего,— сказал он и осторожно встал, стараясь не расплескать водку.— Вы все можете найти в «Биографическом справочнике».
Он знал, впрочем, что «Биографический справочник» вряд ли поможет Глассу собрать подробности для программы Блейки или для чего-нибудь еще. В справочнике найдешь мало стоящего о ком бы то ни было, при всем обилии фактов, которыми он набит битком, при обилии сведений, набранных мелким шрифтом, строчечка к строчечке. Морган вернулся на прежнее место, откинул столик со спинки переднего кресла, поставил перед собой стаканчик с водкой. В справочнике, например, Хант Андерсон значится как сенатор Соединенных Штатов, но именно такой факт относится к самым коварным врагам правды, даже той поверхностной, приглаженной, штампованной ее разновидности, которая в терминологии Гласса зовется подробностями для программы Блейки. «Сенатор Соединенных Штатов» — этот факт навязывает представление, будто правда проста, однозначна и неоспорима, не тронута мраком, не запятнана кровью, точно правда не более как простая статистика рождений и смертей, браков и количества голосов, поданных за того или иного кандидата. Где, спрашивал себя Морган с оттенком самодовольства, словно был хранителем секретных архивов, где под этим мнимо многозначительным фактом отыщешь хоть что-то о Ханте Андерсоне, каким он был, и уж тем более о всем прочем, из чего складывается человеческая жизнь? И каким образом может подобный факт провести грань меж теми, кто, подобно Кэти, решительно влиял на него изо дня в день, и теми, кто, подобно старому Зебу Вансу Макларепу, лишь коснулся его мимоходом?
СЫН СТАРОГО ЗУБРА I
Зеб Ванс был первым политическим героем в жизни Моргана. И последним. В Вашингтоне Зеб Ванс-большого шума не наделал, поскольку к тому времени, когда он туда добрался, на пресс-конференциях, на телевидении — ну, словом, везде, где люди становятся знаменитыми,— такие, как он, никого уже не интересовали. Собственно говоря, Морган помнил только один случай, когда Зеб Ванс в бытность свою сенатором попал в заголовки всех крупнейших газет страны — из-за его речи против ку-клукс-клана.
Во всех сообщениях указывалось, что сенатор Макларен «бросил вызов Югу». Сам Морган этой речи не слышал, но, конечно, с легкостью мог себе представить, как все происходило. Репортеры на галерее для прессы лениво позевывали, слушая вполуха рассуждения об очередных тарифных расценках, мелких иммиграционных вопросах и законопроектах местного значения, которым предстояло избавить кого-то там от чего-то там, или же невнятное — исключительно для протокола — бормотание о праздновании «Дня матери» в Вайоминге, о распределении золотых медалей, о порядке чтения молитв для школьников. В те дни некий сенатор с Запада завел привычку произносить речи — все совершенно одинаковые — о цене на серебро, и ходила шутка, что он способен за десять секунд очистить зал заседания: стоит ему встать и сказать «господин председатель», как вокруг не останется ни души.
И Морган прямо-таки видел, как в тот давний день репортеры вдруг очнулись от дремы, почуяв, что наконец-то сбылась извечная мечта всякого журналиста — человек кусает собаку! Как они ожили и взялись за дело всерьез, едва Зеб Ванс Макларен принялся крушить ку-клукс-клан — Зеб Ванс в заношенном костюме из синей саржи, в широких брюках, которые не прикрывали грубых башмаков, Зеб Ванс, чей тягуче-медли- тельный голос южанина рокотал, обтекая комок во рту, в котором сразу можно было угадать табачную жвачку («Рабочий денек»,— подумал Морган). Недаром Зеб Ванс был последним сенатором, который пользовался старинными сенатскими плевательницами,— тоже своего рода бессмертие, и, пожалуй, не хуже, чем любое другое бессмертие.
Зеб Ванс занялся политикой в те времена, когда в ней преуспевал только тот, кто умел любой ценой завладеть вниманием толпы, а потому привык ничего не спускать противнику, не оставлять живого места ни от него, ни от его программы. В своем красноречии Зеб Ванс был последователен до конца. Для него ни один человек не был просто гадом. Если уж обзывать, говаривал он, так прямо «гадом ползучим», а кровопийцу банкира припечатать «мерзопакостным кровососом банкиром»: выступать — так выступать.
А потому, когда Зеб Ванс обрушился на ку-клукс-клан, он даже на сенатской трибуне не стал выбирать пути полегче или оберегать свой тыл. Он сказал без обиняков, что куклуксклановцы — это шайка последних бездельников, которые шляются по бильярдным и в жизни цента не заработали честным трудом, потому что у них на это кишка тонка: стоит такому день проработать, он сразу окочурится или до конца дней будет клянчить пособие. Тот, кто кутается в куклуксклановскую простыню, сопрет у матери последний грош из ящика ее швейной машинки, ну, а что до пресловутой «защиты чести белых женщин» или еще там чьей-нибудь, так он лучше доверит свою сестру попечению гремучей змеи, а то и сексуального маньяка, чем какого ни на есть куклуксклановца, тем более, что, по его твердому убеждению, эти гнилые потомки сук из породы дворняжек все как на подбор психи разнесчастные. Ведь под балахонами-то они прячут не только свои узкие лбы, ну, а тот куклуксклановец, с каким ему лично довелось встретиться за последнее время, к несчастью, оказался с наветренной стороны, так что его присутствие давало себя знать даже через два свинарника и четыре акра табачного поля, а вообще-то он, Зеб Ванс Макларен, с этими вонючими, жрущими падаль стервятниками встречаться не желает ни в этой жизни, ни уж, конечно, за гробом, поскольку там в их близости будет невыносимо жарко.
В то время Морган был вашингтонским корреспондентом газеты, издававшейся в его штате, и, разумеется, такая речь сенатора от его штата сулила статью на первой полосе. А потому, едва дочитав телетайпную ленту, он тут же кинулся в душноватый закоулок старого здания сената, где была приемная Зеба Ванса. Там он узрел сенатора перед почти опустевшей бутылкой «Виргинского джентльмена», а также Бадди Прудепа, помощника сенатора с тех времен, когда оба только-только кончили Сельскохозяйственный и технологический колледж «воего штата, и еще Дж. Миллвуда Барлоу, секретаря подкомиссии по табаку в сенатской сельскохозяйственной комиссии. Дж. Миллвуд имел внушительную внешность преуспевающего банкира, но должностью секретаря, а также всеми другими, какие ему доводилось занимать (никакому подсчету они не поддаются), он был обязан исключительно тому, что в свое время сочетался браком с мисс Перл Макларен, сестрой Зеба Ванса, которая вела его дом. Зеб Ванс был убежденным холостяком («каковой порочащий факт,— говаривал он, когда мисс Перл не могла его слышать,— сохранил мне золото в карманах и железо в штанах»).
— Садись, Следопыт,— сказал Зеб Ванс, едва престарелая секретарша (которую выбрала мисс Перл) ввела Моргана в кабинет.— Налей-ка ему глоточек живительной влаги, Миллвуд.
Он качнул ногой, закинутой на письменный стол, в сторону «Виргинского джентльмена», и Миллвуд нырнул за рюмкой в укромный тайник позади черной ширмы, где он главным образом и исполнял свои обязанности секратаря табачной подкомиссии.
— Нет-нет, спасибо, — сказал Морган, заранее зная, что возражать бессмысленно.— Я ведь на работе.
— В таком случае, Миллвуд, налей ему двойную порцию. Я смекаю, он желает послушать, с чего вдруг я принял политически дерзновенное решение рискнуть своей карьерой и спустил шкуру с вонючего клана. Ну, так надо подкрепить его перед тяжким испытанием.
Зеб Ванс стал первым политическим героем Моргана не потому, что Морган знавал его еще в те времена, когда он был прогрессивным — и честным — губернатором штата, и даже не потому, что Зеб Ванс задолго до того, как всем стало ясно, что на Юге происходят необратимые перемены, никогда не играл на расизме. «Дьявол меня побери, Следопыт,— как-то сказал он Моргану по этому поводу,— они же голосуют на выборах, так? Ну, почти по всему штату. Без ихних голосов я бы ни на одних выборах не победил». Чем, конечно, можно было бы объяснить и тот факт, что именно он ввел первых чернокожих в советы штата по образованию, социальному обеспечению и медицинскому надзору.
— Садись, Следопыт,— сказал Зеб Ванс, едва престарелая секретарша (которую выбрала мисс Перл) ввела Моргана в кабинет.— Налей-ка ему глоточек живительной влаги, Миллвуд.
Он качнул ногой, закинутой на письменный стол, в сторону «Виргинского джентльмена», и Миллвуд нырнул за рюмкой в укромный тайник позади черной ширмы, где он главным образом и исполнял свои обязанности секратаря табачной подкомиссии.
— Нет-нет, спасибо, — сказал Морган, заранее зная, что возражать бессмысленно.— Я ведь на работе.
— В таком случае, Миллвуд, налей ему двойную порцию. Я смекаю, он желает послушать, с чего вдруг я принял политически дерзновенное решение рискнуть своей карьерой и спустил шкуру с вонючего клана. Ну, так надо подкрепить его перед тяжким испытанием.
Зеб Ванс стал первым политическим героем Моргана не потому, что Морган знавал его еще в те времена, когда он был прогрессивным — и честным — губернатором штата, и даже не потому, что Зеб Ванс задолго до того, как всем стало ясно, что на Юге происходят необратимые перемены, никогда не играл на расизме. «Дьявол меня побери, Следопыт,— как-то сказал он Моргану по этому поводу,— они же голосуют на выборах, так? Ну, почти по всему штату. Без ихних голосов я бы ни на одних выборах не победил». Чем, конечно, можно было бы объяснить и тот факт, что именно он ввел первых чернокожих в советы штата по образованию, социальному обеспечению и медицинскому надзору.
Нет, особое место в сердце Моргана Зеб Ванс занимал потому, что свою первую серьезную политическую статью Морган написал о нем. И тут случилась катастрофа, но Зеб Ванс спас его. Морган всегда помнил об этом, хотя и знал, что у Зоба Ванса вряд ли был иной выход. Это произошло в тот год, когда Зеб Ванс, вновь выставив свою кандидатуру на губернаторских выборах, приехал выступить в городке, где Морган работал в еженедельнике «Ситизен», совмещая в своем лице весь репортерский штат газеты вкупе с корректором, помощником наборщика и оператором фальцевальной машины. В те дни политические друзья Зеба Ванса называли его «бывалый фермер-губернатор», и в высокопарной статье, которую Морган накропал по этому случаю, он привычно использовал этот эпитет. И только когда под самое утро дряхлая фальцевальная машина выбросила последний лист, когда до выступления Зеба Ванса, назначенного на полдень, оставались считанные часы, только тогда Морган заметил, что в его статье во всех экземплярах газеты Зеб Ванс черным по белому именуется «Зеб Ванс Макларен, бывший губернатор…».
Выхода не было. Если печатать тираж заново, подписчики не получат газету вовремя, не говоря уж о том, что такой дополнительный расход обрек бы «Ситизен» на неминуемое банкротство; и статья осталась без изменений. В полдень, когда губернатор 3. В. Макларен поднялся на пропеченную солнцем импровизированную трибуну и с платформы грузовика перед Сэндхиллским окружным судом обвел взглядом густую толпу, Морган почувствовал, что орлиный взор старого губернатора без промаха отыскал виновника, хоть он и укрылся на противоположной стороне площади, на жаркой, окутанной чадом веранде кафе «Белизна».
— Друзья, — с места в карьер взревел губернатор, — в этом вашем листке говорится, что старик Зеб Ванс — бывший губернатор, а я-то даже не заметил, что выборы уже состоялись.
По толпе прокатился смех, и Морган нырнул поглубже в густой смрад «Белизны».
— Эту статью явно писал прихвостень Ассоциации банкиров штата, а может быть, и какой-нибудь красноносый курощуп из торговцев спиртным.
Как и следовало ожидать, этот стиль снискал бурное одобрение — округ Сэндхиллс хранил патриархально-библейские традиции. И Морган с горечью подумал, что его карьера журналиста кончилась, не успев даже начаться.
— Но я хочу сказать вам, мои сэндхиллские друзья, только одно! — внезапно рявкнул Зеб Ванс, грозя кулаком зловещим небесам.— Бывший я губернатор, нынешний губернатор или же тем более будущий губернатор, все одно — вы и я и все мы, простые ребята, станем и дальше вместе бороться против кровососов, привилегий и загородных клубов!
В ответ раздались крики, и кое-где в толпе старики в комбинезонах принялись хлопать друг друга по спине.
— Вот почему я — нынешний губернатор, и вот почему кое-кто торопится записать меня в бывшие губернаторы,— объявил Зеб Ванс голосом, который был, наверное, слышен у самого вокзала.— И вот почему, ребята, вы сделаете меня будущим губернатором, о чем сами отлично знаете!
Так продолжалось еще довольно долго, и мало-помалу Морган сообразил, что Зеб Ванс превратил случайную опечатку в мощное оружие. «Макларен, конечно, шарлатан и демагог,— как-то сказал с восхищением Моргану старик редактор, убежденный ретроград.— Но какой профессионализм, черт побери!»
А потом, пережевывая в «Белизне» жесткий бифштекс, Морган вдруг испытал прилив безрассудной надежды, что губернатор, быть может, не потребует его увольнения. Впрочем, как выяснилось, он недооценил положение: после своей речи Зеб Ванс послал за Морганом и долго разговаривал с ним в губернаторских апартаментах в доме Генри У. Грейди, а затем предложил ему место своего пресс-агента.
— Все остальное ты, Следопыт, написал здорово. По-моему, у тебя есть политический нюх. Я тут слышал от своих людей, что у тебя хватает ума убраться из-под дождика туда, где посуше, а кроме двух-трех вишенок, краж за тобой не числится. Мне нужен человек, который знает, где надо ставить запятые, а мои люди говорят, что ты на этом собаку съел. Ну, а уж твой «бывший губернатор» — прямо-таки предзнаменование, Следопыт, прямо-таки милость господня, ниспосланная в разгар кампании. Я теперь до самых выборов буду каждый день выжимать из этого все, что можно.
«Виргинского джентльмена» — им уже и тогда ведал Миллвуд Барлоу — сильно поубавилось, прежде чем Зеб Ванс сообразил, что Морган верит в свою журналистскую звезду и не собирается идти на службу ни к каким политикам. С тех пор, подумал Морган, потягивая водку, он успел спуститься с заоблачных высот, но этому решению остался верен навсегда.
— Даже к политику, который целится в президенты,— сказал он тогда Зебу Вансу, вглядываясь сквозь стекло рюмки в жидкость, темную, словно холодный чай, причем это была не то вторая, пе то третья его рюмка.— Ну, а на Севере, губернатор, вам, к вашему сведению, дадут хорошего пинка в вашу хлопковую задницу.
— Миллвуд,— сказал Зеб Ванс,— слыхал, чего этот Следопыт загибает?
Вот почему в сенаторском кабинете Зеба Ванса почти восемь лет спустя, после того как Зеб Ванс пробыл губернатором еще один срок и уже завершал свой первый срок в сенате, а Морган успел приобрести известность и написал репортажи из Кореи, между ними сразу установились приятельские отношения, которые Миллвуд нисколько не охладил, подливая в рюмки жидкость чайного цвета.
— Ну, во-первых,— сказал Зеб Ванс, опрокидывая рюмку,— я бы самому господу богу не спустил того, что кудахтают про меня эти сукины сыны в балахонах. Покажи-ка ему вырезку, Бадди.
Бадди, который, как утверждал Зеб Ванс, открывал рот, только когда его осматривал домашний врач или допрашивал прокурор, молча протянул Моргану вырезку из местной еженедельной газетки. ВИДНЫЙ КЛАНОВЕЦ РАЗОБЛАЧАЕТ МАКЛАРЕНА,— возвещал заголовок. На Клавернском конклаве — торжественная серьезность явно свидетельствовала о том, что редактор лично там присутствовал в качестве полноправного собрата,— мелкий делец (достопочтенный Фред Брантли, бывший методистский проповедник, который в то время затевал в штате политическую возню) сказал, что Зеб Ванс Макларен «безбожник-коммунист, которому пора проваливать назад в Россию, откуда он явно родом».
— Ну, пусть коммунист, ну, пусть Россия,— сказал Зеб Ванс,— но вот обозвать человека безбожником в нашей глуши — это уж такая подлость, дальше некуда. Верно, Следопыт?
Морган чуть было не брякнул старую шутку «не сотвори непотизма с сестрой своей», но вовремя взглянул на Миллвуда и прикусил язык.
— Заметка-то еще что! — продолжал Зеб Ванс.— Эти задницы в ночных рубашках обливают меня помоями по всему штату. А уж мне посылают такое, что я запретил мисс Перл трогать мою почту. Ну, я и решил пощекотать их маленько.
— Но ведь клан давным-давно точит на вас зубы,— сказал Морган.— Брантли, правда, что-то новенькое, однако житья они вам не давали, еще когда вы были губернатором.
— Миллвуд,— сказал Зеб Ванс,— этот Следопыт всегда ставил нашу неподкупность под сомнение. Добавь ему перчика в питье.
— Миллвуд, отойдите от меня подальше! Значит, все это вы мне рассказываете исключительно для сведения?
— Неужто, Следопыт, у тебя подымется рука тиснуть такое и покрыть позором почтенного старца на закате его карьеры?
— Я не буду на вас ссылаться. Напишу, что информация получена из вашего окружения.
— Все подумают, что это Миллвуд.
— Ну, так из вашего политического окружения.