– Вот и оставьте себе память, а от вещей избавьтесь. Вы ведь были счастливы от того, что сын о вас подумал, правильно? И от удачной покупки тоже было хорошо, правда? Оставьте себе эмоции, а это выбросьте.
Лапы медленно перебирали вещи, и горилла то улыбалась, то томно вздыхала. Отодвинув кучу непригодных вещей в сторону, она вопросительно посмотрела на меня.
– Что дальше?
– А теперь посмотрим насчет размера вашего. Вот эта вещица, кажется, вам очень велика. А эта, наоборот, даже мартышке не налезет. Зачем это вам?
– А вдруг я потолстею? Или случится чудо, и я похудею?
– Чтобы чудеса вошли в вашу жизнь, для них надо место освободить. А когда вы не выбрасываете ненужное, то знаете, что вы Вселенной говорите?
Горилла отрицательно покачала головой.
– Эй ты, Вселенная! Слышишь! Я ужасно боюсь остаться без ничего.
– Боюсь, – подтвердила моя странная пациентка.
– А вы не бойтесь! Научитесь доверять, что когда вам что-то понадобится, у вас будут средства и возможности это приобрести или получить.
Немного помедлив, горилла отобрала еще одну кучку вещей и робко мне улыбнулась.
– Какая вы молодец! А что у вас в сумках и чемоданах? – спросила я.
– Драгоценности!
– Неужели? Можно посмотреть?
Горилла открыла первую сумку, и моему взору предстали статуэтки, вазочки, баночки и рамочки с фотографиями.
– А где же драгоценности? – удивилась я.
– Разве вы не видите? Вот эту прелестную вещицу мне купил муж на день рождения! – и она сунула мне под нос что-то непонятное.
– А вот это мои троюродные тети, – показала она фотографию в деревянной рамочке.
– М-да, – только и смогла сказать я.
– То-то! – самодовольно сказала горилла, умильно любуясь своими «сокровищами».
– А это вам кто подарил? – спросила я, доставая из сумки чайничек с надбитым носиком.
Вы хотя бы раз видели гориллу в задумчивом виде? Нет? А я вот испытала это удовольствие.
– Не могу припомнить. Но согласитесь, такой практичный!
– Не знаю, у него же носик надбитый. А крышечка где?
– Разбилась, наверное, или потерялась, – пробормотала горилла, шаря в сумке.
– А давайте вот что попробуем: поставьте все свои сокровища вот сюда на полку и рассмотрите их внимательно.
Горилла оказалась очень покладистая. Она одну за другой вытаскивала вещицы из сумок и чемоданов и, налюбовавшись, расставляла их на полку. А я, помогая ей, составляла предметы рядом по категориям. Кастрюльки к кастрюлькам, рамочки к рамочкам и так далее.
В итоге набралась немаленькая коллекция сахарниц, затем по количеству одинаковых предметов следовали разномастные тарелки и чашки. Кастрюльки тоже не отставали. Но больше всего оказалось фотографий, старых открыток, приглашений и писем.
– Скажите, как часто вы вытаскиваете эти вещи и любуетесь ими? – спросила я.
– Ну, не очень-то часто. Думаю вот дома их теперь тоже так расставить по полочкам. Красиво-то как, оказывается!
– Да, идея хорошая, – похвалила я. – Только давайте сначала уберем все то, от чего вы себя чувствуете бедной или обделенной. Вот эта кружка потертая, например, вы из нее пьете чай?
– Право, даже не знаю, может, и пью. Не помню.
– Не делайте этого больше. Выбросьте ее на помойку. Посмотрите, сколько у вас еще красивой посуды. Пользуйтесь ею, а остальное выкиньте.
Вот теперь я смогла получить еще и удовольствие лицезреть гориллу в нерешительности.
– А разве можно из праздничной посуды каждый день есть? – спросила она, как сирота, выпрашивающая конфету.
– А кто запрещает? Пусть каждый день будет праздник!
– А что, пусть будет! – приободрилась горилла. – А это тогда куда? – ткнула она пальцем в вазочку с трещиной.
– Вот сюда! – показала я, доставая мусорное ведро.
Ох и повеселились мы! Посуда звенела, бренчала, стучала о ведро. Звякала, крякала, брякала, и мы, подтанцовывая под слышимый только нам мотив, чувствовали себя то ли ведьмами на шабаше, то ли сумасшедшими в день, когда санитары отдыхают. В мусорную корзину отправилась также толстая пачка старых писем, приглашений и открыток.
Все самое нужное аккуратно складывалось в приготовленную мной коробку. Горилла собиралась дома расставить все необходимое на полки, а хлам оставить здесь, чтобы даже не было соблазна вытащить назад. И тут она охнула, потому что когда она наклонилась вперед, на голову ей с плеч съехал тяжелый вещмешок.
– А что у вас здесь?
– Сюда я складываю записки. Меня часто просят помочь, и я всегда рада, да только я забывчивая. Вот записываю и складываю.
– Тяжело, наверное, таскать чужие дела на своих плечах?
– Не без этого, – созналась она, резко расшнуровала мешок и ахнула. Ей навстречу выпорхнула целая стая пестрой моли. Мотыльки закружились вокруг нас и устремились к окну.
– Выпустим? – спросила я.
– Ну не есть же их, – хихикнула горилла.
Мотыльки взвились стройным роем ввысь и скоро исчезли из виду. И тут я вновь обратила внимание на подушки вокруг бедер и живота у гориллы.
– Все хочу спросить, зачем вам вот это? – теребя бечевку, спросила я.
– Понимаете, когда я со своими чемоданами, тюками и сумками таскалась, я ведь ни в одни двери не проходила, везде цеплялась. Синяки набивала, и даже посерьезнее ушибы были. Да и другие меня то и дело пытались пырнуть, толкнуть или двинуть в бок. Вот я и обвязалась в защиту подушками, чтобы никто мне больно не мог сделать.
– Но теперь сумок нет, чемоданов тоже. Может, попробуем без подушек?
– Знаете, я бы с удовольствием, но, честно говоря, что-то еще мешает.
– А что?
В этот раз горилла заходила по кабинету и, что-то бормоча под нос, почесывала то затылок, то под мышками.
– Знаете, вот тут, – показала она на грудь, – пусто как-то стало. Ужасно пусто, вот хоть просто волком вой!
– Это временно, это пройдет. Вы наполните это пространство радостью бытия, и вы уже не будете копить хлам.
– Может быть. Мне так и легко стало, прямо бабочкой себя чувствую.
– Отлично! Только вот бабочки с подушками не дружат.
Бечевка не поддавалась напору, видимо, давно были узлы завязаны. Однако, пыхтя, мы все-таки разрезали ее ножницами. И каково же было мое удивление, когда подушки упали на пол! Горилла-то, оказывается, стройненькая такая… Нет, не то чтобы худенькая, а фигуристая. Загляденье просто! И бедра круглые, и талия видна, насколько это возможно у гориллы. Взяв ее за лапу, я подвела ее к зеркалу.
– Принимайте чудо! Вы просто красавица! Да еще какая!
Горилла долго разглядывала себя, поворачивалась то так, то эдак, но в конце широко улыбнулась и крепко меня обняла. Пусть у меня дух сперло от таких объятий, но как же я люблю свою работу! Как же приятно делать людей счастливыми! И обезьян тоже.
Совсем иной подход
Сильняшка задумчиво порхала под потолком, да так энергично, что, казалось, лампа сейчас свалится.
– Извини, Булочка, я не совсем понимаю, как горилла связана с тобой.
– Ну как тут не понимать, – заступилась Прелесть. – Ее пышность связана с тем, что она таскает за собой все подряд. Это символически ведь вещи, а в реальности это вот жировые складочки.
– А мне ты нравишься такой пухленькой, – вставила Дезире.
– Я не говорю, что она мне не нравится. Булочка, ты у нас самая-самая, знаешь ведь это, да?
Булочка утерла слезы и, улыбнувшись, кивнула. И тут меня будто током ударило.
– Булочка, вот руку на сердце положа, ты себя считаешь красивой?
– Да, а что?
– Честно?
– Конечно, как может быть иначе?
Может, еще как может. Боже, это ведь я только такая, что недурна собой, но вечно что-то мне мерещится. Ну как от этого избавиться?
Дезире посмотрела на меня и заявила:
– Я знаю, как тебе от этого избавиться. Давай заговор от лишнего веса тебе сделаем. Как в этой сказке…
Сказка семнадцатая Заговор от лишнего веса
Настя в нерешительности стояла перед дверьми. Может, не стоит? Может, все это мошенничество? Может, лучше уйти и продолжать жить дальше, как жила? Ну уж нет! Надоело! Насте тоже хотелось быть стройной и красивой, и она вспомнила свою подругу Светку. Вот с нее-то все и началось.
На прошлой неделе они договорились посидеть в кафе, поболтать о том о сем. Светка ворвалась в кафе тайфуном, великолепная, прекрасная – все мужчины чуть шеи не посворачивали. А она весело подбежала к столику, чмокнула Настю в щечку и села напротив. Настя смотрела на нее во все глаза!
– Светка? Что это с тобой? Ты что, влюбилась, что ли?
– Ага, и по уши!
– В кого?
– В себя!
– Это как?
– А вот так!
– Ты что, похудела, что ли?
– Не-а, ни на грамм!
И рассказала Светка тогда Насте про бабку-ведунью. Мол, сложно пересказывать все детали, но после нее у Светки будто пелена с глаз спала.
– Светка? Что это с тобой? Ты что, влюбилась, что ли?
– Ага, и по уши!
– В кого?
– В себя!
– Это как?
– А вот так!
– Ты что, похудела, что ли?
– Не-а, ни на грамм!
И рассказала Светка тогда Насте про бабку-ведунью. Мол, сложно пересказывать все детали, но после нее у Светки будто пелена с глаз спала.
– Жизнь прекрасна! Надо в это только верить! – щебетала Светка.
И вот Настя стоит, протянув руку к звонку, и не решается нажать кнопку. Эх, была не была! Звонок был простой, видимо, с советских времен еще остался, но двери открыли сразу, будто ждали именно этого звонка.
– Вы Настя? – спросила пожилая женщина в строгом платье с белым кружевным воротничком. – Проходите, – сказала она, не дожидаясь ответа.
– М-да, похоже, правда не стоило приходить, – тоскливо подумала Настя. Обыкновенная квартира, обыкновенный интерьер, обыкновенная сухонькая старушка, хотя и очень опрятная. Женщина усадила Настю в кресло, села напротив и налила обеим чаю.
– Чем могу быть полезна? – спросила хозяйка.
– Мне ваш телефон подруга дала, Светлана Котькина… – начала было Настя.
– А, Светочка! Ну и как она? Впрочем, не важно это. Тебе-то чем могу помочь?
Настя опустила глаза и медлила с ответом.
– Мне бы заговор от лишнего веса… да только я не знаю, что-то вы не похожи на цыганку или потомственную ведунью.
Женщина улыбнулась.
– Да, похоже, тебе надо антураж подходящий, без этого никак. Будет, не вопрос, сейчас устроим.
Мне в глаза посмотри, а потом в чашку с чаем гляди, да глаз не отрывай, пока не скажу.
Настя сделала, как было сказано, и будто в омут с головой: все расплылось, потекло, замерцало, а когда к ее руке кто-то прикоснулся и она подняла глаза, то ахнула от удивления. Не было ни квартиры, ни ухоженной женщины напротив. Настя сидела на деревянной лавке у грубого деревянного стола в деревенской избе. Под потолком висели пучки трав, на русской печи кот сидел черный, глаза сверкали, как угольки.
А напротив Насти сидела бабулечка в платочке ситцевом.
– Ну, Настенька, рассказывай, чем бабка Федотья тебе помочь может.
– Ой, так это вы? – удивилась Настя. – А как это…
– Не спрашивай, не спрашивай, чайку лучше еще попей да разговор начинай.
Настя сделала еще глоток душистого чая и попыталась собраться с мыслями.
– Баб Федя, мне бы заговор от лишнего веса, – сказала она и удивилась тому, как она просто вошла в роль. Даже «Баб Федя» звучало абсолютно естественно.
– Заговор, говоришь? А зачем он тебе? Ты и так ведь не тучная.
– Да ладно вам приукрашивать, – отмахнулась Настя.
– А ну-ка, девуленька, встань-ка ровненько да посмотри-ка в окошко, – попросила старушка. Затем она провела руками над головой, возле груди и за спиной.
– Батюшки свет, да у тебя же порча!
– Порча? А кто ее навел?
– Сама ты и навела, милая. Ну, это ничего, мы сейчас быстренько ее снимем. Садись.
Старушка достала блюдо, налила в него что-то из небольшого пузырька.
– Смотри на воду, смотри и слушай, – почти приказала она Насте.
– Ангелы святые, помогите-спасите, – запричитала полушепотом старушка, водя над блюдом руками. – Девицу красную Настю на путь истинный наставьте. Наваждение снимите, одержимость растворите, в воде чистой распустите…
Дальше Настя не расслышала, она как завороженная смотрела в блюдо и очнулась только, когда старушка мокрой рукой протерла ей лоб и громко провозгласила:
– Сгинь, наваждение! Сгинь!
Настя почувствовала такое тепло в груди, что хотелось плакать и смеяться одновременно.
– Ну вот и все, душенька. Пойдем к зеркалу, оно вон там, за пологом.
Мамочка родная! Девушка смотрела на отражение и не могла поверить своим глазам. Милая-то какая!
– Что видишь? – спросила бабулечка.
– Красавица писаная! – выдохнула Настя. – Что же это вы мной сделали, баба Федя?
– Ничего, сладкая, ничего.
– Ой, я, кажется, уже похудела?
– Нет, иначе бы одежа тебе твоя велика стала. А она, вишь, как влитая сидит.
– Но я ничего не понимаю… Как?! Старушка усадила Настю за стол.
– Дитятко, тут понимать ничего и не надо. Ты на себя порчу навела, а я ее сняла.
– Не наводила я никакую порчу!
– Ох, еще как наводила. У тебя с батькой как? Он тебя баловал сильно?
– Какой там баловал! Его и дома-то почти никогда не было, все на работе да на работе. А если и был дома, то на меня внимания мало обращал.
– Вот оно как, видишь?
– Ничего не вижу! – ответила Настя. – При чем тут мой отец?
– Ты же, еще когда ребенком была, себе в головку свою светлую вталдычила, что тебя твой папенька не любит, раз не целует и не обнимает да подарков не дарит, так ведь?
Настя с трудом сдерживала слезы.
– Баба Федя, а откуда вы это знаете? И при чем тут все-таки мой вес?
– А при том, золотая моя, что ты, наивное дитя, подумала, что с тобой что-то не то, коль тебе не показывают любовь. Надо, значит, быть другой, надо учиться лучше в школе, надо как-то заработать эту любовь. Да не может тот человек, что сам любви не получил, ее кому-то давать.
Слезы покатились по щекам, Настя шмыгнула носом.
– Ну, допустим, даже так, но что дальше-то?
– А чем дальше – тем пуще. Ты поверила в то, что напридумывала сама себе. Ты ведь была желанным дитятком, твой отец тебя больше десятка лет ждал. А ты, глупенькая, думала, что не любит, и все тут. Так мало того, ты ведь веру ох какую в это вложила, стопудовую! А во что веришь, то и получишь. Вот и встречались тебе потом люди на твоем пути, которые тебя не любили такой, какая ты есть, да унижали и угнетали тебя.
Настя уже не пыталась сдерживать слезы, они лились ручьем. Казалось, что вся обида и злость и на отца, и на всех обидчиков вытекала из глаз потоком.
– Баба Федя, но я все еще не понимаю, как это связано с порчей, – успокаиваясь, выдавила Настя.
– А ты слухай дальше, дитятко мое. Сначала ты подумала, что тебя не любят, потом поверила в это, затем получила подтверждение от мира, встретила людей, которые тебя не любят. И вот тут-то на тебя бес напал, стала ты словно одержимая. Ты же, глупенькая, поверила, что надо себя изменять. Но разве лучше нашего творца сделаешь? Тебя Бог сотворил такой, какая ты есть. Прекрасное и изумительное создание! Изменить себя не изменишь, только испортишь! Порча сильная у тебя была. Ты сильным бесом одержима была. Верила, что вот если только похудеешь, то сразу тебя все полюбят. Ты, плачь, плачь, родненькая, слезы чистят душу. Не сдерживай, а я тебе дальше все объясню.
И объяснила бабка Федотья Насте, что ошибалась она. Что надо беса изгонять из своей жизни. Как только он опять за свое возьмется да жизнью Настиной захочет управлять, надо ему говорить: «Сгинь-сгинь, уходи прочь!» Нельзя отдавать ему власть, нельзя верить в то, что надо вот только еще пару кило сбросить, и все будет лучше, чем было.
– Душенька, ты же красавица! Теперь-то ты видишь это? Ну вот и ладненько. А папеньку ты своего прости да помилуй. Он ведь тоже не со зла, не мог он по-иному. Да и ты сама себе такого родителя выбрала. В прошлой жизни небось тебя батенькина любовь душила. Или, может, ты, наоборот, сама была отцом нелюбящим.
– Баба Федя, а то, что я жизнь свою всю контролировать пыталась, это тоже от этого?
– Так это ведь не ты, а бес тот, наваждение твое. Но ты смотри не пущай его больше к себе. Ешь что хочешь, наслаждайся и не думай ни о чем! Хватит себя терзать да мучить.
Настя вытерла слезы, высморкалась, выпила еще кружку чая и стала прощаться. Как в бреду она вышла из избы и неожиданно оказалась в том же самом чистом подъезде. Обернулась и увидела двери знакомые и звонок, который все боялась нажать. «Ой-ой-ой, все-таки мошенники», – запаниковала Настя и стала искать свой кошелек. Нет, все деньги на месте. Странно. Девушка медленно спустилась вниз и вышла на улицу.
А там весна! На деревьях листики нежные, трава сочно-зеленая, птицы трезвонят, каждая на свой лад. У Насти просто мурашки по коже. Летать хочется, порхать и всех целовать и обнимать. На душе такой покой и радость! Мимо проходящий мужчина улыбнулся Насте и обвел ее восхищенным взглядом. Пока она шла к остановке автобусной, реакция всех представителей мужского пола была такой же. Один мальчик даже остановился и, потянув маму свою за руку, сказал:
– Мама, смотри, это весенняя фея, да?
А Настя развернулась и, как могла быстро, побежала назад к дому ведуньи. Очень хотелось ей отблагодарить ее. Она мигом взлетела по ступенькам, запыхавшись, нажала на звонок и замерла в удивлении, когда дверь ей открыла та же самая пожилая женщина в строгом платье.
– Но… А где баба Федя? Как вы это сделали? Где изба? – спросила Настя, заглядывая в квартиру.
– Вот здесь, – ответила женщина, постучав Настю легонько по лбу.
Девушка прислонилась к косяку и почувствовала сильное головокружение.
– Гипноз? Ловкость рук и никакого обмана? – недоверчиво спросила Настя. – Значит, ничего не было? Ни порчи, ни наваждения?