Несколько дней Николай провел в раздумьях. Затем решение было принято, город, в котором он найдет убежище, выбран. Василию он ничего говорить не стал. А вот бросить Веру, не попрощавшись с ней, не мог. Дождался очередного свидания и объявил, что уезжает. Только и здесь проявил осторожность: сказал, что поедет в соседнюю Украину – мол, там его российская полиция не достанет.
Вера, выслушав его, вздохнула, покачала головой.
– Я это знала, – тихо произнесла она. – Давно знала. Ты не думай: я тебя удерживать не буду. Решение ты принял верное, долго у нас тебе нельзя оставаться. И обещаний с тебя никаких брать не стану. Если выйдешь из этих передряг, будет у тебя все нормально – дай знать. Я к тебе тогда приеду. Пусть на время, но приеду. Если, наоборот, случится худшее – тоже дай знать. Я и тогда приеду. Тогда, наверно, даже нужнее буду.
– Хорошо, я дам знать, – пообещал Николай.
Проводив Веру, быстро собрался и покинул свою «конспиративную квартиру». На соседней улице взял такси, договорился с водителем отвезти его в Октябрьский – на самой границе с Украиной. У водителя должно было сложиться впечатление, что пассажир хочет податься на ту сторону, но скрывает это. Если сыщики его найдут и будут расспрашивать, он эту версию и озвучит. На самом деле, дождавшись, пока такси уедет, Николов вышел на трассу и начал голосовать. Спустя двадцать минут его подсадил водитель грузовика, идущего в Курск.
Так, пересаживаясь с попуток на такси, а с них на электрички и снова на такси, создатель финансовых пирамид добрался сначала до Курска, затем до Липецка. Здесь взял такси до Новомосковска – у тех, кто будет идти по его следу, должно создаться впечатление, что беглец намеревается добраться до Москвы. На самом деле в Новомосковске он повернул на восток. Минуя Тамбов, добрался до Саратовской области и на третий день, уставший от бесконечных пересадок, вылез из попутной машины на окраине Саратова.
Здесь у него никого не было, его никто не знал. Это вполне устраивало создателя «НННН». Купив в ближайшем киоске газету с объявлениями, он отыскал телефон-автомат и начал звонить по найденным в газете адресам. Уже четвертый звонок дал нужный результат. Владелец однокомнатной квартиры – не в центре, но и не совсем на окраине – паспортом постояльца вовсе не интересовался, его занятиями тоже. Волновало его только одно – деньги, причем вперед. Николов обещал заплатить сразу за два месяца, и они договорились.
Спустя час Николай Николов, отсчитав хозяину квартиры четырнадцать тысяч рублей – для провинции неплохие деньги, а для Москвы – пыль, труха, – остался один в квартире, расположенной за железнодорожным вокзалом. У него едва хватило сил закрыть дверь, принять душ и кое-как разложить диван. Он даже простыни стелить не стал – повалился и сразу уснул. За окном стучали поезда, время от времени раздавались гудки локомотивов, но человеку, на которого была устроена облава по всей стране, это не мешало.
Глава 20 Каждому свое
Александр Салтанов был не вполне удовлетворен результатами встречи с Первым лицом по поводу «тарасовского скандала». Он ожидал от Президента более радикальных решений. Это касалось и заговорщиков, группировавшихся вокруг Безбородова, и министра Белозерского, и в первую очередь – вице-премьера Тарасова. По планам главы кремлевской администрации, всех их следовало отправить в отставку.
Что касается безбородовской группы, то такое решение было бы оправдано тем, что в ней собрались люди старого склада, неспособные к новому, продуктивному мышлению. (Салтанов пользовался именно таким определением – «продуктивный», вместо старого и привычного «прогрессивный», которое считал бессмысленным.) Такое мышление членов кружка проявлялось не в том, что они стремились к восстановлению имперского величия страны, которую по старинке мыслили как СССР, – Александр Салтанов и сам хотел бы вернуть это величие. Старое мышление проявлялось в том, что заговорщики Безбородова, да и он сам, мыслили устаревшими категориями: «друзья», «враги», «агенты», «шпионы», «мошенники» и так далее. Между тем, как считал глава кремлевской администрации, в современном мире у страны нет и быть не может никаких врагов, а есть страны, чьи интересы идут вразрез с интересами российскими. Как сказал кто-то из английских государственных деятелей: «У Англии нет постоянных врагов, есть лишь постоянные интересы». Очень умно сказано. И уж тем более не может быть у страны никаких друзей. Сегодня кто-то тебе друг, а завтра в глотку вцепится.
Ну и словечко «мошенники» – куда оно годится? Каждый человек стремится к успеху, и в этом стремлении он рискует и порой нарушает закон. А что тут такого? Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Такой человек обречен до конца жизни влачить оглобли, в которые его впрягли еще в юности. В душе глава администрации вовсе не осуждал Николая Николова. Наоборот: считал его умным, энергичным человеком. Немного бесшабашным, авантюрного склада, но дельным. Сейчас, правда, так сложилось, что государственные интересы (а значит, и интересы самого Александра Салтанова, в известной степени олицетворявшего российское государство) требовали поймать этого энергичного финансиста и на длительный срок отправить его в места лишения свободы. Но тут уж ничего не попишешь – каждому свое.
Нет, вот эти, кто заседал у Безбородова, – они гораздо хуже. Люди, неспособные воспринять ничто новое. Небось никто из них и компьютером толком пользоваться не научился. Сам Безбородов (это глава администрации точно знал) не научился. От таких людей следовало решительно избавляться. Назначать на их место молодых, энергичных, зубастых. Такая молодежь есть, Салтанов ее знает – ездил в лагерь на Селигере, ходил на встречи со студентами, на разного рода семинары. Не зря же он занимается формированием кадрового резерва администрации.
Министра Николая Демьяновича Белозерского следовало отправить в отставку по прямо противоположным соображениям: не за старое, а за слишком новое мышление. За не допустимую на его должности независимость. Министр внутренних дел, конечно, мог принять приглашение вице-премьера Тарасова и поехать на совещание в Заветное. И мог, выслушав соображения о пользе создания секретного фонда и прекращении уголовного преследования финансиста Николова, с ними согласиться. Но предпринимать какие-то действия по выполнению тарасовских замыслов, конечно, не мог. Самостоятельных действий совершать не мог – вот в чем вопрос. Сначала доложи начальству, а потом делай. На таком посту, как у Белозерского, можно действовать только так. И наказывать за нарушение этого правила следует не поучительной беседой с глазу на глаз, даже не выговором, а отставкой. Именно это и хотел предложить Первому лицу глава администрации. Но вовремя уловил настроение хозяина, и предложение такое не высказал. Если Сам решил ограничиться беседой – значит, так тому и быть. Но в душе Салтанов был с таким решением не согласен.
Он, если признаться, со многим в политике своего шефа не соглашался. Только помалкивал. По мнению Салтанова, Сам был склонен на многое в действиях своих подчиненных закрывать глаза, всякого рода безобразия замазывать – ну как замазывают косметическим кремом язвы. Первое лицо действовало по правилу: «Живи хорошо сам и давай жить другим». Не зря оппозиция сравнивала его с Леонидом Ильичем Брежневым – тот проводил точно такую же политику.
Салтанов, будь он на месте Первого лица, действовал бы иначе. Он бы не стал смягчать, проводить беседы. Провинился – пошел вон. На твое место мы всегда найдем нового. Нет, сажать провинившихся, давать им запредельные сроки он бы не стал. Он не хотел походить на легендарного генералиссимуса, который был образцом для Безбородова. Нет, он стал бы кем-то новым – современным менеджером, вставшим у руля государства. И когда-нибудь… Салтанов никогда не говорил на эту тему – ни с кем, даже с женой. Но в душе, в самой глубине, он лелеял мечту: когда-нибудь заменить Верховного у руля государства. Вот тогда и настанет время проводить правильную политику.
Проведение ее было, конечно, несовместимо с сохранением на прежнем посту такого человека, как Алексей Константинович Тарасов. Вот уж кто точно должен был бы поплатиться своей должностью за нынешний скандал, испортивший престиж действующей власти. Использовать деньги Николова – мысль хорошая. Но зачем вступать с таким человеком в переговоры, более того – заключать с ним соглашение, пускай и устное? Надо было действовать иначе, хитрее. Использовать Николова, ничего ему не обещая и ничего ему в итоге не дав. Вот так надо было поступить. А Тарасов со своей чрезмерной правильностью, склонностью к договорам все испортил. Как сказал кто-то, «это не преступление, это ошибка». Очень верная мысль! Преступление еще можно простить, и так часто бывает в политике – если от преступления есть большая польза, его объявляют геройским поступком. А вот ошибку простить нельзя – от нее только вред и больше ничего.
И вот теперь Тарасов, совершивший такой недопустимый промах, положивший начало всему этому скандалу, уйдет от ответственности. Салтанов не заблуждался насчет содержания и характера беседы, которая состоится между проштрафившимся вице-премьером и Первым лицом. Хозяин Кремля пожурит своего давнего соратника, укажет ему, в чем тот ошибся, – а потом перейдет к обсуждению вопросов бюджета, налоговых ставок, кредитования и всей прочей экономической премудрости, в которой Тарасов так силен.
Нет, такого исхода дела Александр Салтанов допустить не мог. Это будет несправедливо. Каждый должен получить свое, и Тарасов – больше всех. Тут нужно было придумать какой-то нестандартный ход, после которого Первое лицо должно было изменить свое отношение к вице-премьеру. Ход, который нельзя оставить без последствий. Тут следовало подумать. И глава кремлевской администрации задумался.
* * *Министр внутренних дел Николай Демьянович Белозерский вернулся из администрации Президента чернее тучи. Кто-то из подчиненных, встретив генерала на лестнице, обратился к нему с вопросом, требующим срочного решения – но тот ничего не ответил. Прошел в свой кабинет, велел секретарю никого не пускать, отключил все телефоны (включая красный) и принялся ходить из угла в угол.
Давно он не испытывал такого унижения! Причем нельзя сказать, что вызвавший его для беседы глава администрации Президента Александр Салтанов был очень груб, что он оскорблял министра. Нет, этого не было. Было другое: глава президентской администрации все время давал ему понять, что считает Николая Демьяновича ничтожеством, тупицей, человеком, не способным видеть дальше собственного носа и осознать последствия своих действий. Совал ему под нос статьи, в которых описывалось, как министр внутренних дел изо всех сил покрывал мошенника Николова, тормозил следствие, специально плохо организовал розыск преступника, чтобы тот и дальше мог обманывать людей. И все это (говорилось в тех статьях) генерал делал, выполняя приказы вице-премьера Тарасова.
«Скажите, Николай Демьянович, в какой момент вы приняли новую присягу? – спрашивал его Салтанов. – Присягу на верность лично Алексею Константиновичу? Что значит, вы не давали такой присяги? А почему же вы с таким рвением кинулись выполнять распоряжения вице-премьера, который не является вашим непосредственным руководителем? И скажите, чьи распоряжения вы будете выполнять в следующий раз, когда вы дадите кому-нибудь себя уговорить?»
Весь этот неторопливый унизительный разбор был настолько мучителен, министр чувствовал себя настолько отвратительно, что его несколько раз подмывало заявить: «Да подите вы все пропадом! Да, я совершил ошибку и готов за нее отвечать! Я ухожу в отставку!» Да, он хотел так заявить – но не заявил. Потому что чувствовал, что собеседник ждет от него именно такого решения. Подталкивает его к такому поступку, зная вспыльчивость и крутой нрав министра внутренних дел. А Николай Демьянович не хотел предоставить своему собеседнику такого удовольствия. В ходе беседы, как он ни был возмущен и разгневан, генерал Белозерский все же смог осознать, что глава государства, то Первое лицо, которому он в первую очередь подчинялся, не принял решения о его отставке. А раз так, он не должен поддаваться на все эти оскорбительные высказывания Салтанова.
Кроме того, уйти сейчас в отставку значило бы оставить безнаказанными тех крыс в его собственном ведомстве, которые у него под носом вели свою игру, преследуя цели, прямо противоположные тем, которые ставил перед ними министр. Нет, предатели не должны были уйти от наказания! Вот почему Николай Белозерский, сцепив зубы, терпел издевки главы президентской администрации и все ждал, когда их беседа закончится.
Теперь, когда худшее осталось позади, можно было подумать и о собственных мерах. О том, что он сделает с этими кротами. Их имена и роль в случившемся теперь были ему известны благодаря все тем же публикациям в прессе – даже специальное расследование не надо было проводить.
Закончив ходить по кабинету, генерал Белозерский снова включил связь, позвонил секретарю и приказал отыскать заместителя министра Семена Чубушного и предупредить, что спустя час он должен быть в кабинете министра. А сейчас распорядился вызвать к нему следователя Олега Ермолаева.
Ермолаев прибыл не сразу – он работал не в здании министерства. Когда он вошел в кабинет, министр предложил следователю сесть, а затем спросил:
– Это ты вел дело Николова?
– Да, я вел, – отвечал следователь.
– И насколько оно сейчас готово к передаче в суд? – спросил Белозерский.
– Практически полностью готово, – сказал Ермолаев. – Хотя, конечно, с того времени, когда я проводил последние следственные действия, кое-что изменилось. Этот Николов остановил выплаты по организации «ННН», зато создал новую, которую назвал «НННН». Эти события необходимо отразить в деле, прежде чем его можно будет представить. Но ведь, насколько мне известно…
– Потом спрашивать будешь, пока дай я спрошу, – прервал его Белозерский. – Так если у тебя месяц назад все было готово…
– Прошу прощения – не месяц, а двадцать дней, – поправил Ермолаев.
– Хорошо, пусть будет точно двадцать дней. Если все было готово, почему дело до сих пор не передано в суд?
– Ну… я думал, вы в курсе… – растерянно произнес следователь. – Я полагал, это все от вас идет…
– Что именно от меня идет? – удивленно поднял брови министр.
– Ну, запрет… приказ прекратить дело, не объявлять Николова в розыск… – не слишком уверенно произнес следователь.
– А кто тебе отдал такое распоряжение? – продолжал допытываться Белозерский.
– Начальник мой, полковник Белик, – отвечал Ермолаев. – Он велел мне взять все материалы и везти их в Москву. А постановление о розыске Николова порвать.
– Вот как? – Белозерский очень правдоподобно изобразил удивление. – Значит, Белик… И как ты поступил дальше?
– Ну, я… – Ермолаев покрутил головой, словно ему жал галстук. Говорить, что последовало дальше, было не очень приятно. Однако медлил он недолго. Подняв голову и твердо глядя прямо в глаза министра, следователь сказал: – Я материалы и правда в Москву отвез. И Белику сдал. Так они с тех пор у него и лежат. Только я перед этим с них снял копии. И когда Следственный комитет открыл свое дело – это случилось после задержания некоего Алмазова, вошедшего в сговор с Николовым, – мне позвонил следователь, который вел это дело. И попросил передать ему материалы. И я передал.
– А постановление о розыске Николова?
– А постановление я не порвал, а отправил для рассылки по всей стране, – отвечал Ермолаев.
– И кто же тебе посоветовал пойти против прямого указания своего начальника? – продолжал допрос Белозерский.
– Никто мне не советовал, – твердо отвечал следователь. – Я сам так решил. И сам готов нести за это ответственность.
– Вот, значит, как, – хмыкнул министр. – Сам все решил и сам готов отвечать.
Поднялся, прошелся по кабинету, затем остановился возле Ермолаева и произнес:
– Это ты молодец, Олег Николаевич, что так смело держишься. Только я тебе объясню ситуацию. Я тут как раз собрался наградить своих подчиненных, которые в этом непростом деле проявили принципиальность и действовали в строгом соответствии с законом. В частности, я хотел отличить и своего заместителя Семена Семеновича Чубушного, который не только дал тебе указание начать дело Николова, но и в трудную минуту дал правильный совет. Но теперь я вижу, что награждать мне моего заместителя не за что. Следователь сам все решил, сам разобрался. Значит, и вся слава ему. Так или не так?
– Нет, не так, товарищ генерал! – воскликнул следователь, порываясь встать, – ему неудобно было сидеть рядом со стоящим министром, который к тому же был значительно старше; однако Белозерский его удержал – сиди, мол. – Я не сказал… Тут были разные обстоятельства… В общем, я тогда позвонил Семену Семеновичу… Ну, поскольку это он дал мне распоряжение вести это дело…
– Так правильно сделал, что позвонил, – поощрил его министр. – И дальше что?
– Я позвонил и обрисовал ситуацию, – продолжал свой рассказ Ермолаев. – И Семен Семенович мне посоветовал, как нужно сделать. То есть материалы дела сдать, как Белик приказал, но снять с них копии. На всякий случай. А постановление об объявлении Николова в розыск не уничтожать, а дать ему ход. Я так и сделал.
– Так, хорошо, – кивнул Белозерский. – А потом, когда тебе из Следственного комитета позвонили, – ты им материалы опять по совету Семена Семеновича передал?
– Нет, в том случае я уже не советовался, – отвечал Ермолаев. – Это решение я сам принял.
Больше вопросов у министра не было. Картина была ясна. Он еще для порядка спросил следователя, чем тот сейчас занимается, какие дела ведет, а затем отпустил. Настало время поговорить с заместителем министра.