Небольсин заметил мгновенный, очень внимательный и сдержанный взгляд Талызина.
— Очень рад, — усаживаясь возле Киприевского, сказал Небольсин, и беседа за кофе, нарушенная его появлением, ожила снова.
Штаб-ротмистр был очень корректен, немногословен, но все, что он иногда говорил, было вовремя и к месту.
«Да… по-видимому, один из секундантов Голицына», — решил Небольсин и, отказавшись от второй чашки, предложил мужчинам пойти к нему.
— Оставайтесь, господа, здесь. Нам нужно поехать с визитами…
— И одновременно посетить Гостиный двор и магазин Нольде, — смеясь, перебила старшую сестру Надин.
— И к Нольде, и даже, если успеем, заглянем к мадам Ришар, — спокойно подтвердила Ольга Сергеевна.
Дамы ушли. Офицеры молча курили, ожидая, что гость начнет разговор, но штаб-ротмистр заговорил о замечательной кровной кобыле, которую неделю назад привезли из Англии князю Юсупову. И только, когда дамы вошли в дом, он, чуть перегнувшись через стол, негромко сдержанно сказал:
— Как вы, конечно, догадались, штабс-капитан, я посетил ваших друзей и ваш дом по поручению его сиятельства князя Голицына.
Талызин смотрел в упор на Небольсина, и лицо его, за минуту до этого светски-корректное, стало холодным и официальным.
— Князь Голицын вызывает вас на картель. Ваши секунданты уже уведомлены мною и корнетом Мещерским о месте и часе дуэли. — Он выжидательно помолчал.
— Я готов. Где и когда? — с любопытством разглядывая строго-официальное лицо штаб-ротмистра, спросил Небольсин.
— Завтра, в начале восьмого часа поутру. Место поединка — лесная полянка возле чухонской мызы у дороги на Озерки. Условия… — штаб-ротмистр поднял на Небольсина серые, холодные глаза, — шестнадцать шагов, на пистолетах, сходиться к барьеру посреди, огонь открывать после команды «сходись», пистолеты Лепажа, по выстрелу.
Небольсин кивнул.
— На случай непредвиденного переноса дуэли, вроде вызова князя Голицына в Царское Село, внезапной болезни или чего-либо неожиданного, дуэль состоится на следующий день там же, — учтиво и обстоятельно продолжал Талызин.
— Нет. Дуэль состоится завтра. Послезавтра я должен выехать в Москву, — так же учтиво ответил Небольсин.
Киприевский и Соковнин переглянулись, едва сдерживая улыбки. Им понравился уверенный и спокойный ответ друга.
— Прошу извинить, но, если даже дуэль окончится успешно для вас, выехать вам не удастся. По законам Российской империи, установленным и утвержденным государем императором, офицеры, вышедшие на картель, как и их секунданты, подлежат арестованию на гауптвахте и последующему преданию суду, — поднимаясь с места, объяснил Талызин. — Итак, господа, до завтра. Честь имею. — Щелкнув шпорами, он отвесил почтительный и вместе с тем сдержанный поклон.
Небольсин проводил его до калитки.
— Прошу вас, господин штабс-капитан, извиниться перед очаровательной хозяйкой и вашей кузиной за невозможность проститься лично. Найдите предлог объяснить им мое неожиданное появление и такой же внезапный отъезд.
— Будьте спокойны. Я скажу дамам, что вы приглашали меня на воскресные царскосельские скачки.
И оба офицера, учтиво поклонившись, разошлись.
День до поединка соперники провели по-разному. Голицын, запершись с графом Голенищевым, детально обсудил предстоящий поединок.
— Будь точен. Цель ему в лоб, а затем стреляй. Полусогни в локте руку, воображай, что на учебной стрельбе по мишеням, — учил его старый бретер, гусарский полковник Голенищев, раз пятнадцать стрелявшийся по чужим и своим делам на дуэлях. — Главное, помни, он тоже стоит под дулом. Ну, а что такое быть зайцем под прицелом, понимаешь сам. Будь спокоен, пусть волнуется твой враг. Поднимай пистолет сразу, наводи медленно, не сбивайся с шага. Слушай голос распорядителя дуэли. Считай в уме, при счете «три» — медленно нажимай курок. Эти пистолеты имеют разные свойства. У одних курок хоть и смазан, а тугой. Его надо знать… У других чуть коснешься пальцем — уже «паф» — и мимо. Так ты проверь замок. При спуске не дергай сильно. А главное, верь, что не ты, а твой противник свалится на землю.
— Да, я спокоен… не могу только дождаться минуты, когда всажу в него пулю, — с невыразимой ненавистью произнес Голицын.
— А ты не злись. Это тоже мешает дуэли. Бей хоть в сердце, но спокойно, с умом, с рассудком.
Приехал штаб-ротмистр Талызин, коротко и точно рассказал о встрече с Небольсиным.
— Как он принял вызов? — поинтересовался Голицын.
— Даже не моргнул глазом. Словно его пригласили на чашку кофе или предложили прогулку на острова.
— Храбрится или не понял твоего визита…
— Понял. Он — Георгиевский кавалер. Видно, храбрый и дельный офицер, — ответил Талызин.
— О-о, это хорошо! Крестик-то белый над сердцем висит. Вот тебе, князь, и мишень, на которую целься. Да свой Владимир сними, он тоже подвести может, — со знанием дела советовал Голенищев.
— Я ему в голову стрелять буду… только в голову, — с холодной злобой сказал Голицын.
Талызину стало неприятно и от советов старого бретера, и от упрямо-тупого ответа князя.
— Вы тут не дуэль, а убийство затеяли, — поморщился он.
— А дуэль и есть убийство. Что они, в бирюльки играть собираются, что ли? — с неодобрением ответил Голенищев. — Кто ловчей, кто быстрей, кто спокойней, тот и будет жить.
В полдень Голицын пообедал в Офицерском собрании конногвардейского общества, сыграл две партии в французский карамболь на бильярде и, почти успокоенный, часам к одиннадцати ночи вернулся домой.
Княгиня, красивая, с чуть полнеющей фигурой тридцатилетняя женщина, привыкшая к непонятным ей и порою вовсе не объяснимым причудам супруга, не обратила внимания на то, что князь пошел в домовую церковку, откуда долго не выходил.
«Очередная блажь. Не хватает еще появления грязных монахов из какой-нибудь пустыни», — подумала она.
В начале первого часа Голицын прошел на свою половину и что-то писал за столом, аккуратно складывая исписанные листки.
Прохор, подглядывавший в скважину за князем, молча и горестно качал головой.
Небольсин в этот вечер рано возвратился домой, помня, что наутро у него дуэль.
— Стреляться будете? — осведомился Сеня, с любопытством оглядывая своего хозяина.
— Откуда взял?
— У-у, откуда! Сам слышал, как вы с господами секундантами по-французски говорили: «Озерки, дуэлия!» — с радостным возбуждением подмигивая Небольсину, выкрикнул Сенька. — Уж вы ему, толстому борову, в пузо цельте… Пусть помучается за ваше горе, за Нюшину смерть! — неожиданно серьезно закончил он.
— А вдруг не я его, а он?
— Никогда… ни в жисть! Бог не допустит такого злодейства… Вы его, Александр Николаевич, это уж как пить дать, — уверенно закончил Сеня.
За легким ужином кузины много говорили об актрисе Семеновой, очаровавшей Петербург.
— Кстати, зачем приезжал этот симпатичный штаб-ротмистр? — поинтересовалась Надин.
— Он очень понравился твоей сестре, — продолжая говорить о Семеновой, вставила Ольга Сергеевна.
— Не очень, но весьма мил… Он так не похож на твоих шалопаев Соковнина и Киприевского, — подтвердила Надин.
— Свататься приезжал. Испрашивал у меня разрешения просить твоей руки, — очень серьезно ответил Небольсин.
Так за столом просидел он до полуночи, после чего лег спать.
— Утром разбуди меня в семь часов да никому не говори о дуэли. Поедем в Озерки, — сказал он Сене.
— И я с вами?.. Голубчик, Александр Николаевич, а я хотел просить вас об этом, — сияя от оказанного ему доверия, зашептал Сеня.
— Да ведь, Сеня, вместе мы были с тобой на Кавказе, вместе были в Тифлисе, вместе будем и на поминках по Нюше…
— Дай-то господь отомстить за ее чистую душеньку, — истово перекрестился Сеня.
Утро было ясное и до того солнечное, что Небольсин даже прищурился от обилия света, когда, разбуженный Сеней, глянул в окно.
Сквозь тюлевые занавеси виднелся сад с его могучими фруктовыми деревьями. Через раскрытые настежь окна вливался густой, пряный запах наливающихся яблок. От клумб, разбросанных под окнами дома Корвин-Козловских, шел медвяный, острый аромат цветов.
— Духмяной воздух… В такое утро не стреляться, Александр Николаич, а на речку идти надо, — сказал Сеня, но смолк, видя, как Небольсин предупреждающе поднял палец. — Никто не слышит. Барыньки, кузыны ваши, спят, а генерал уже с час как на прогулку отправились.
Небольсин быстро оделся. Было около семи.
— Чай готов. Выпейте на дорогу и для верности стаканчик…
— Для верности, Сеня, дай небольшой бокал хереса и одну галету, — попросил Небольсин.
Он едва успел съесть галету, как в комнату вошли Соковнин и Киприевский.
Он едва успел съесть галету, как в комнату вошли Соковнин и Киприевский.
— Раз есть аппетит, значит, состояние духа прекрасное, — резюмировал Киприевский. Он налил себе большой фужер хереса и со словами: «За погибель врагов» — залпом осушил его.
Потом они, сопровождаемые Сенькой, сошли к ожидавшему их у ворот экипажу. В нем сидел худой господин. Соковнин представил его:
— Наш полковой лекарь, Устин Фаддеевич Кокорев. Не дурак выпить, а еще лучше лечит раненых и больных.
Кокорев махнул рукой.
— Вечно шутите, Алексей Алексеич, а вот коли вправду придется лечить раненого, мне ведь не поздоровится.
Соковнин небрежно отмахнулся.
— Врач на дуэли все равно как священник на исповеди. Вот без вас было бы нечеловеколюбиво стрелять друг в друга. А вам ваша профессия только одним и дает право быть безнаказанно на дуэлях.
— Это вы так рассуждаете, а вот как посмотрят на это комендант города и наш командир полка? — угрюмо проворчал врач.
Экипаж уже ехал по шумному Невскому.
Булочники открывали свои заведения. Бабы спешили на базар. Будочники сонно отдавали честь проезжавшим офицерам. Молодые девицы, возвращавшиеся на покой после ночных прогулок и похождений, нагло подмигивали молодым офицерам, бросая какие-то непотребные шутки.
Сеня, сидевший рядом с кучером на козлах, в свою очередь отшучивался и поддразнивал их.
Утро становилось все светлей и ярче. Прохлада охватила их, когда экипаж въехал в лесок, шедший по обеим сторонам Охтенской дороги. Сквозь листву пробегали солнечные лучи. Они растекались серебристыми струйками по стволам деревьев, скользили серебряными зайчиками по ветвям, в которых щебетали птицы.
— Ух, и хороший денек будет! — снимая с головы шапку, громко сказал Сеня.
Но никто: ни кучер, занятый лошадьми, ни офицеры — не ответил ему. Каждый был занят своими мыслями.
Дорога, шедшая на Озерки, возле ручейка с перекинутым через него мосточком разделилась. Более широкая и наезженная побежала прямо, теряясь в деревьях, кроны которых тесно сходились над ней; другая, заросшая травой, пошла влево, к чухонской мызе, за которой в версте или двух была та самая ложбинка, о которой говорил секундант князя.
Вскоре, обогнув невысокие деревянные строения с двумя амбарами и скотным двором, они выехали на залитую солнцем поляну, где уже находились люди и стояли два отличных, один на железных и другой на ременных шинах, экипажа.
Голицын стоял вполоборота к приехавшим. Он не повернул головы и тогда, когда секунданты Небольсина, отвесив учтивый поклон всем присутствующим, стали вполголоса совещаться со штаб-ротмистром Талызиным и полковником графом Голенищевым, вторым секундантом Голицына.
На пеньке сидел лекарь, по-видимому, немец, привезенный графом. Он чопорно и церемонно поклонился, покосившись на своего коллегу Кокорева. Присутствие второго врача не очень понравилось немцу. Кучер в малиновом жилете с павлиньим пером на стеганом суконном полуцилиндре о чем-то вел беседу с Сеней.
Секунданты Голенищев и Соковнин, осмотрев лужайку, выбрали подходящее место, отсчитали шестнадцать шагов. Двое других, Талызин и Киприевский, заряжали пистолеты, тщательно вгоняя в ствол круглые, литые пули.
— Пороху подбавьте, господин штаб-ротмистр, просыпался с полки, — любезно сказал улан секунданту Голицына.
Тот молча кивнул. Небольсин небольшими шажками прохаживался возле сидевших на пеньках докторов. Ему было несколько забавно смотреть на этих, так не похожих друг на друга эскулапов. Немец недовольно и хмуро поджимал губы, озираясь по сторонам. Ему, как видно, очень не хотелось присутствовать при этой дуэли, и он всем своим видом подчеркивал это. Кокорев, наоборот, с любопытством разглядывал князя и Небольсина, время от времени переводя глаза на уже заканчивавших промерку секундантов.
В стороне от всех стоял корнет Мещерский, что-то тихо говоривший Голицыну.
Князь молча кивал ему, хотя было видно, что он не слышал и половины из того, что говорил Мещерский.
— Готово, — подходя к ним и становясь между дуэлянтами, сказал Голенищев. — Расстояние обмерено. Барьер вот он, — указывая на белевший впереди платок, наброшенный на палку, — сходиться при счете «один», на «два» — поднимать пистолеты, «три» — стрелять. Невыстреливший, в случае промаха противника, имеет право стрелять в упор, у барьера. Все понятно, господа? — спросил он, обращаясь одновременно и к секундантам, и к противникам.
— Все! — коротко ответил Небольсин.
Князь только наклонил голову.
— Еще, господа! — поднял руку Голенищев. — Пока не раздались выстрелы, быть может, господа дуэлянты найдут возможным примириться?
Он выжидательно посмотрел на Небольсина и князя.
— Нет! — коротко сказал Голицын и широким шагом пошел к отмеченному ему месту.
Небольсин махнул рукой и встал напротив князя.
Было тихо. Шел девятый час утра.
Небольсин поднял голову и посмотрел на голубое с бирюзовым оттенком небо. По нему как-то совсем незаметно проплывали редкие облачка. Сквозь них пробивалось солнце, и его лучи пробегали по лужайке, на которой начиналась дуэль.
«Хороший светлый день, — подумал Небольсин, — быть может, последний в моей жизни».
— Схо-ди-тесь! — услышал он голос Голенищева, донесшийся как будто откуда-то издалека.
Небольсин, глядя прямо перед собой, пошел крупными шагами к барьеру, обозначенному белым платком.
Голицын, как на ученье, шел ровным, твердым, каким-то парадным шагом, выбрасывая вперед носки блестящих лакированных сапог. Одет он был в легкий летний мундир, но без ордена Владимира, и только густые золотые эполеты с буквой «Н» и императорским вензелем сверкали под солнцем. Он шел, чуть наклонив толстую шею, из-под густых бровей строго и внимательно смотрели серые холодные глаза. Чисто выбритое лицо с небольшими рыжеватыми бакенбардами было спокойно и в то же время чем-то напоминало бульдожью морду.
— Один, — прозвучал голос Голенищева.
Голицын быстро поднял пистолет, целясь в грудь шедшего навстречу Небольсина.
— Два! — так же кратко и отчетливо слышался голос Голенищева.
Небольсин на ходу поднял пистолет, наводя его на лицо князя.
Секунданты, вперив взоры в дуэлянтов, напряженно молчали, ожидая выстрелов. Сеня, взобравшись на пень, с замиранием сердца и в то же время с восхищением смотрел на спокойное, решительное лицо своего барина.
«Убей, убей его, батюшка Александр Николаич», — беззвучно молил он Небольсина.
Голицын закрыл правый глаз, прищурился и стал медленно нажимать спуск. Ствол его пистолета отсвечивал под ярким солнцем и был направлен прямо в лицо подходившего к барьеру Небольсина. Голицын сильней нажал на спуск, грохнул выстрел.
Небольсин пошатнулся. С его щеки медленно сползли капли крови.
Голицын с ненавистью глянул себе под ноги. Торопясь сделать выстрел, он не заметил выбоины, укрытой травой, и, нажимая на спуск, оступился. Пистолет резко дернулся, и выпущенная в упор пуля, сбив эполет противника и оцарапав ему ухо, прошла мимо.
Небольсин спокойно стоял у барьера. Он тщательно целился в оцепеневшего от неудачи Голицына.
Секунданты напряженно смотрели на Небольсина, чуть согнувшего в локте руку.
Небольсин медлил. Он слегка опустил пистолет, целясь в переносье Голицына, и князь, против воли, закрыл глаза, слегка отворачиваясь от наведенного пистолета.
— Да стреляйте ж! — нарушая этикет дуэли, крикнул Голенищев.
Небольсин искоса глянул на него, и, опустив пистолет, выстрелил в колено Голицына.
Пороховой дымок поплыл над его пистолетом.
Голицын лежал на траве. Возле него суетились лекари.
Небольсин, опустив пистолет дулом книзу, смотрел поверх деревьев на облачка, на бирюзовое небо и даже не заметил, как к нему подошел Киприевский.
— Тебе эполетом оцарапало щеку, — разглядывая подсыхающую царапину, сказал он, не зная, что говорить. — О чем думаешь, Сандро?
— Кавказ вспомнил. Чудесный, дорогой мне край… с его небом и людьми…
— Вот мы, вероятно, и увидим его вскоре, — многозначительно кивая в сторону людей, переносивших Голицына к коляске, сказал Соковнин.
Один из докторов, с засученными по локоть руками, окровавленными пальцами перевязывал лежавшего без сознания князя. Другой, разрезав ножницами лакированный сапог, стаскивал его с ноги Голицына.
— Господа, вы можете ехать. Вас же, господин корнет, прошу остаться, составить вместе со мною акт дуэли, подписать его и поехать к коменданту с рапортом о поединке, — сказал Голенищев.
— Вы поезжайте, а я останусь с господами офицерами для составления протокола дуэли, — отдавая честь, сказал Соковнин.
Небольсин даже и не глянул в сторону людей, склонившихся над Голицыным.