– Перед смертью моя жена сказала, что желает мне счастья, – произнес он, с трудом подбирая слова на чужом языке. – Что будет только рада, если я смогу полюбить и жениться еще раз. Я тогда не верил, что такое возможно, но Анна сказала, что тот, кто был способен полюбить один раз, полюбит и в другой.
Кончита слушала его, нахмурив свои густые брови и напряженно о чем-то думая. Николай замолчал и стал терпеливо дожидаться ее ответа. Наконец лицо девушки разгладилось, хотя выглядела она все равно какой-то неуверенной.
– Наверное, ваша жена была права… – заговорила она наконец задумчивым тоном. – Но вот я бы так не смогла. Я люблю вас, сеньор Николай, и я точно знаю, что никогда уже не смогу полюбить кого-нибудь еще! Простите, если я сказала что-то не так, но это правда! А ваша жена – она была самой лучшей женщиной, самой достойной, я в этом уверена!
«Да, она была лучшей, – согласился с ней про себя Резанов. – А еще она была полной твоей противоположностью!» – добавил он, глядя в живые, горящие глаза сидящей напротив девушки. Анна такой не была, Анна всегда оставалась тихой и сдержанной, в ее глазах никогда не пылал такой бурный, почти сумасшедший огонь, даже в те моменты, когда она занималась их сыном… Николай чуть заметно тряхнул головой, отгоняя эти мысли: он не мог, не должен был, не имел права сравнивать Анну ни с Кончитой, ни с какой-либо еще женщиной! Даже если бы сравнение было в ее пользу – это все равно стало бы оскорблением ее памяти.
А еще об этих сравнениях и вообще о его мыслях об Анне не должна была догадаться Кончита. Это было бы нечестно по отношению к ним обеим, и Николай решительно сказал себе, что, если Кончита станет его второй женой, он больше никогда не будет обсуждать с ней Анну. У Кончиты не будет повода ни ревновать его к прошлому, ни чувствовать себя нелюбимой.
– В России у меня остались двое детей, – заговорил он вслух, сообразив, что разговор о его прошлой жизни еще не завершен – Кончита имела право знать обо всем, включая и своих будущих пасынков. – Сын и дочь, Петр и Ольга. Петру сейчас четыре года, уже почти пять, а Оле – три, – он вздохнул и честно признался: – Знаете, я мало вспоминал их во время плавания, меня все время отвлекали дела, но сейчас я понимаю, что страшно по ним соскучился. Когда я уехал, дочь была еще младенцем, да и сын мало что понимал и плохо умел говорить… А теперь они уже выросли совсем, бегают, наверное… И меня совершенно не помнят.
– Они вспомнят! – с уверенностью заявила Кончита. – Обязательно вспомнят, как же может быть иначе?! Они же все равно вас любят, даже если не запомнили вас в лицо!
– Да, – вздохнул Резанов. – Я очень на это надеюсь.
– Так и будет, – заверила его девушка. – А я… я вам обещаю, что тоже их полюблю и постараюсь стать для них лучшим другом.
– Спасибо вам! – удивленно и радостно воскликнул Николай. – Спасибо…
Кончита тоже чуть удивленно улыбнулась ему в ответ. Вряд ли она могла догадаться, за что именно Резанов так жарко ее поблагодарил. А он смотрел на сидевшую перед ним юную девушку и изумлялся ее совсем не девичьей, зрелой мудрости: большинство барышень на ее месте пообещали бы стать чужим детям хорошей матерью, а она каким-то непостижимым образом поняла, что заменить умершую мать невозможно. Самое большее, что может сделать мачеха, – это стать своим приемным детям близким другом, которого они уважали бы и которому доверяли. И Николай уже не сомневался, что у Кончиты это получится и что Петя с Олей полюбят ее, как друга, и не будут обижены на него за его второй брак. Если, конечно, этот брак состоится, если комендант и его жена дадут свое согласие…
Словно в ответ на его мысли, в гостиную вошли мать и отец Кончиты. Девушка встрепенулась, заерзала на месте и уставилась на обоих выжидающим взглядом. Сеньора Аргуэльо ответила ей понимающим, но как будто бы беспомощным взглядом, и, проследив за ним, Резанов понял, что рассчитывать на поддержку этой женщины им с Кончитой не стоит. Он и по прошлой встрече с ней понял, что никакого влияния на мужа Мария Игнасия де Аргуэльо не имеет – это была женщина, полностью посвятившая себя воспитанию своих четырнадцати детей, женщина, у которой не было ни времени, ни желания думать еще о каких-то делах. Комендант же казался настроенным более решительно, хотя и в его глазах, как показалось Николаю, притаилась некоторая неуверенность…
– Сеньор Резанов! – громко произнес комендант. – Вы оказываете нашей семье большую честь, но для меня и моей жены это все-таки очень неожиданно. Поэтому сейчас мы не можем сказать вам ни «да», ни «нет», – Аргуэльо оглянулся на свою супругу, и та молча кивнула, подтверждая его слова.
Кончита снова подскочила на месте, собираясь что-то сказать, но мать укоризненно помотала головой и погрозила ей пальцем, и девушка, поджав губы, промолчала. Вид у нее теперь был как у обиженного капризного ребенка, которому отказали в какой-нибудь мелочи, и любой посторонний человек, увидевший Кончиту в этот момент, ни за что бы не поверил, что она только что вела со своим любимым человеком серьезный и очень взрослый разговор.
– Как только мы все обсудим и примем решение, мы сразу же вас о нем известим, – пообещал Николаю комендант. – А сейчас – вы наш гость, так что приглашаю вас на обед. Пойдемте!
Все четверо перешли в столовую, а через несколько минут к ним присоединились и остальные старшие дети, сыновья Луис и Гервазио. Должно быть, им сразу успели сообщить о предложении, сделанном Николаем, потому что вид у молодых людей был растерянный и недовольный, а на младшую сестру и ее жениха они смотрели чуть ли не обиженно. Но при этом оба ничего не сказали ни Кончите, ни Николаю, и только во время всего обеда бросали на них упрекающие взгляды. «Наверное, Луис и на себя сейчас сердит – ведь он же нас с сестрой познакомил!» – пришло вдруг в голову Резанову, и, встретившись в очередной раз глазами со старшим сыном Аргуэльо, он попытался благодарно ему улыбнуться. Луис, впрочем, сделал вид, что не обратил на это никакого внимания.
Зато Кончита, хоть и сидела за столом далеко от Николая, старалась при каждом удобном случае встретиться с ним глазами и улыбнуться своей очаровательной улыбкой. И опять Николаю вспоминалась Анна и обеды в доме ее родителей, во время которых она не смела даже лишний раз поднять глаза от своей тарелки. Тогда Резанову очень нравилась эта трогательная застенчивость, но теперь он не мог отделаться от ощущения, что живой и веселый характер Кончиты привлекает его гораздо больше. И как ни прогонял он от себя эти сравнения, полностью избавиться от них ему не удавалось. Кончита же продолжала посылать ему полные любви и надежды взгляды, а когда обед окончился и все встали из-за стола, умудрилась даже незаметно от всех ему подмигнуть. И хотя для Николая это было проявлением крайней вольности, недопустимым для девушки из высшего света, он не мог не признаться себе, что это подмигивание тоже доставило ему радость.
Уже вечером, вернувшись на «Юнону», он продолжал вспоминать лицо девушки – счастливое от того, что он был рядом, и в то же время обеспокоенное тем, что им в любую минуту могли запретить видеться. И никакие мысли об Анне не могли больше помешать ему радоваться тому, что именно благодаря ему Кончита была так счастлива. «Я не смогу полюбить ее так, как Анюту, но я буду ей самым лучшим мужем! – обещал себе Резанов. – Она никогда не догадается, что мое чувство к ней не так сильно, как ее – ко мне. Я способен это сделать, мне это даже будет не слишком трудно…»
Успокоенный этим решением, он заспешил к своей каюте. Вот только попавшийся ему навстречу Георг Лангсдорф, вглядевшись в счастливое и довольное лицо своего начальника, неожиданно помрачнел и отвернулся, не сказав ему ни слова…
Глава XIV
Калифорния, Сан-Франциско, 1806 г.
На следующий день Николай снова отправился к дому семейства Аргуэльо, рассчитывая, что дальше сможет общаться со своей невестой под крышей, но Кончита выбежала ему навстречу, схватила его за руку и потащила прочь от своих дверей, за угол.
– Не надо вам пока к нам приходить, и от окон давайте отойдем, – бормотала она, дергая его за руку и заставляя идти быстрее.
– Что случилось, Кончита, милая?! – пытался остановить ее и все выяснить Резанов, но девушка продолжала тащить его вперед, и он был вынужден ей подчиниться. Лишь когда они забежали за угол соседнего дома, она перестала рваться вперед и пошла медленным шагом, шумно переводя дух.
– Лучше вам сейчас моим родителям на глаза не попадаться! – объяснила она, чуть не плача. Николай охнул и сжал кулаки. Неужели все напрасно? Неужели он зря лгал, зря пожертвовал Анной, и супруги Аргуэльо все-таки решили ему отказать?!
Должно быть, он сильно побледнел, потому что Кончита, не спускавшая глаз с его лица, заметно перепугалась сама. Ее румяные щеки тоже стали белыми, а взгляд сделался совершенно беззащитным. Захотелось прижать ее к себе, накрыть плащом, спасти от всех, кто пытается сделать эту маленькую девочку несчастной.
– Лучше вам сейчас моим родителям на глаза не попадаться! – объяснила она, чуть не плача. Николай охнул и сжал кулаки. Неужели все напрасно? Неужели он зря лгал, зря пожертвовал Анной, и супруги Аргуэльо все-таки решили ему отказать?!
Должно быть, он сильно побледнел, потому что Кончита, не спускавшая глаз с его лица, заметно перепугалась сама. Ее румяные щеки тоже стали белыми, а взгляд сделался совершенно беззащитным. Захотелось прижать ее к себе, накрыть плащом, спасти от всех, кто пытается сделать эту маленькую девочку несчастной.
– Дорогая моя, скажите, что случилось? – спросил Николай, обнимая ее за плечи и стараясь говорить спокойным голосом, чтобы не пугать девушку еще сильнее.
– Они… весь день вчера спорили… и всю ночь… – Кончита громко всхлипнула, готовая разразиться рыданиями. – Мама плакала, и сейчас опять плакать собирается… Луис ругался, что мне не запрещали с вами гулять, папа стал кричать, чтобы он не вмешивался, мама еще громче стала плакать… – Девушка спрятала лицо у Николая на груди и ее плечи затряслись.
«Все-таки отказ! – Резанов на мгновение закрыл глаза. – А на что я надеялся? Кому нужен такой зять, иностранец и иноверец? Посватался бы кто-нибудь подобный к Оленьке – разве я бы не прогнал его вон из дома?» Он попытался представить свою дочь такой же взрослой девушкой, как и Кончита, но у него не хватило на это воображения – девочка оставалась в его памяти крошечным свертком вышитых пеленок, перевязанным красной лентой, и даже то, что на самом деле она уже должна была вовсю бегать и разговаривать, не помогало ему увидеть ее другой. А уж мысль о том, что к ней может кто-то посвататься, и вовсе казалась Николаю абсурдной.
Кончита снова громко всхлипнула, и его мысли вернулись из далекой России в Сан-Франциско. Надо было хотя бы попытаться спасти ситуацию, если, разумеется, это вообще было еще возможно.
– Пожалуйста, постарайтесь успокоиться, – ласково попросил он Кончиту. – И расскажите мне все по порядку.
– Сейчас… – девушка оторвалась от Николая и глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки. Получилось у нее это довольно быстро, и Резанов вновь удивился столь сильной воле у совсем еще юной девочки – она легко поддавалась слезам и могла горько расплакаться, как только с ней случалось что-то неприятное, но в то же время ей удавалось быстро справиться со своим волнением и снова начать рассуждать спокойно и здраво. Если бы раньше Николаю сказали, что слабая женщина может быть способна на такое проявление характера, он бы вряд ли смог в это поверить. Но сейчас именно такая женщина стояла перед ним, и он ощутил что-то вроде затаенной гордости за то, что смог вызвать любовь в такой удивительной личности.
– Отец считает, что я должна как следует все обдумать, – начала объяснять Кончита. – Вернее, это он мне так сказал, а на самом деле он думает, что я не понимаю, что делаю, и что меня можно переубедить… уговорить отказаться от вас… Они с мамой весь вечер вчера твердили, что, если бы я встретила не вас, а кого-то другого, я бы в него точно так же влюбилась. И что потом у меня это пройдет, но будет уже поздно. Но это неправда, поверьте мне! – воскликнула она с жаром, и Николай поспешно закивал головой:
– Разумеется, я вам верю, даже не сомневайтесь!
– В общем, они все, и Луис тоже, и даже младшие, пытались меня отговорить, а потом поняли, что у них не получится, и решили, что я одумаюсь позже. И еще они хотят, чтобы я побывала на исповеди, но не у нашего духовника, а у другого священника, не в Сан-Франциско. Я не знаю, кто это, но мама надеется, что его я послушаюсь. Только этого не будет, сеньор Николай! Я сказала, что больше не буду говорить с ними о вас – и я действительно не буду. И никуда не поеду!
«Господи, что я наделал?! Рассорил ребенка с семьей, испортил ей жизнь! И для русской колонии ничего не добился, это уже очевидно, теперь они меня точно из города выставят! Нельзя было надеяться на нее, нельзя было лгать – нужно было искать другой способ закупить еду, честный, такой, чтобы ничем и никем не жертвовать!» – вихрем пронеслось у командора в голове. Что ж, он мог еще попытаться хотя бы исправить причиненное Кончите зло, и поэтому, снова обняв ее хрупкую фигурку, заговорил все тем же ласковым, но в то же время твердым тоном:
– Вам ни в коем случае нельзя ссориться с родителями. Не сердитесь на них, они желают вам только добра! Попробуйте их глазами на меня посмотреть! Они боятся за вас, боятся за ваше счастье…
– Мое счастье возможно только с вами! – выпалила Кончита и едва не расплакалась опять.
– Я знаю, знаю… – успокаивающе ответил Николай. – Но они пока этого не понимают. И если вы будете из-за меня убегать из дома и отказываться их слушать, они ни за что не поверят, что я для вас – хорошая партия.
– Но если я послушаюсь, они не разрешат нам пожениться! – в отчаянии вскрикнула девушка.
– Или наоборот, поймут, что я не сделаю вам ничего плохого. Кончита, послушайтесь меня, ведь мне-то вы доверяете?
– Конечно, я только вам и доверяю теперь!
– Вот тогда не спорьте со мной, хорошо? Возвращайтесь сейчас домой, и так и скажите сеньору Аргуэльо, что это я велел вам быть послушной дочерью.
– Но как же?.. Если я его послушаюсь, я не смогу с вами увидеться!
– Вы же только что сказали, что доверяете мне! Не бойтесь, я все улажу сам! А ваши родные должны видеть, что я не против них. Тогда они сами перестанут бояться за вас и снова разрешат нам встречаться.
Девушка нахмурила брови, пытаясь обдумать слова ее любимого человека. Идти домой ей явно не хотелось, но, несмотря на все свое нежелание слушаться старших, она не могла не понимать, что они правы. Посмотрев еще раз на Резанова, а потом оглянувшись на улицу, ведущую к ее дому, Кончита прикусила губу и опустила голову, почти готовая сдаться.
– Бегите к родителям, – Николай мягко развернул девушку в сторону ее дома. – Извинитесь перед ними и пообещайте, что больше не будете так делать, не будете убегать.
– Но тогда они заставят меня ехать на исповедь к чужому священнику!
– Поезжайте. Ведь вы скажете там правду – что любите меня.
– Конечно же! Но вдруг… меня будут отговаривать, вдруг потребуют отказаться от вас?!
«А ведь наверняка потребуют!» – вздохнул про себя Резанов, но вслух поспешил уверить Кончиту в обратном:
– Ни один священник от вас не потребует, чтобы вы отказывались от своей любви! Вам только могут посоветовать еще раз как следует хорошо все обдумать – то же самое, что советуют ваши мать и отец. Ну так скажите, что уже подумали и все решили! Или действительно, пообещайте еще раз все взвесить: вдруг вы и правда поймете, что я – неподходящая для вас пара?
– Но это же неправда! И я никогда этого не скажу!!! – возмутилась девушка.
– Кончита, ну выслушайте же меня! – чуть повысил голос Николай. – Даже если ваши родители дадут нам согласие, даже если все сложится хорошо, нам все равно придется расстаться на очень долгое время. Сначала я должен буду вернуться в Ново-Архангельск и доставить туда продукты, потом меня ждут в России, а потом нужно будет получить разрешение на брак. Все это в лучшем случае займет года два, а может быть, и больше…
Черные глаза девушки, обрамленные пушистыми ресницами, распахнулись еще шире. До этого ей, как видно, казалось, что главное – уговорить родителей позволить ей выйти замуж, а о том, что свадьбы с любимым человеком ей в любом случае придется ждать очень долго, она не думала. На мгновение Резанов почти уверился, что Кончита передумает и послушается отца, и он даже успел сказать себе, что для них обоих так будет лучше, но внезапно девушка подошла к нему еще ближе и, задрав голову, заглянула ему в лицо.
– Я буду ждать вас столько, сколько потребуется, – сказала она тихо и серьезно. – И два года, и три, и десять. Я скажу всем, что люблю вас, и никто не может заставить меня от вас отказаться.
– Вы очень сильная и смелая, – вновь восхитился ею Николай. – Но сейчас все-таки вернитесь домой, прошу вас! Сеньор Аргуэльо уже, наверное, думает, что я вас похитил и уплыл с вами за океан!
– Да, все, сейчас побегу домой! – Кончита вдруг быстро схватила Резанова за руку и крепко сжала ее своими крошечными мягкими ладонями. Николай вздрогнул и так же быстро поднес ее руки к губам и поцеловал кончики пальцев на каждой из них – и это не было обычным жестом вежливости, он сам хотел дотронуться до девушки, хотел покрепче прижать ее к себе и не отпускать.
Но уже в следующий миг Кончита выпустила его руки и заспешила обратно к повороту на ведущую к ее дому улицу, чуть приподняв мешающие ей бежать длинные юбки. Резанов посмотрел ей вслед тоскливым взглядом. Он вдруг понял, что, скорее всего, эта краткая встреча и этот сумбурный разговор были последними в их с Кончитой жизни. И хотя он только что решил, что для нее так будет лучше, где-то в глубине его души неожиданно шевельнулось сожаление.