— Вот скотство! — злобно шипела Трошкина, отмывая от стойкой (как просила!) дизайнерской краски сначала руку, а потом пол в прихожей. — Опять убытки!
— Идем на прогулку! — сурово велела она Фунтику, закончив с мытьем и уборкой.
На прогулку Алка взяла не только собаку, но и специальное снаряжение: Зямин аэрозольный баллончик, большой моток лохматого шпагата, резиновые перчатки, черный бязевый халат, старый бабушкин платок, тоже черный, но с красненьким рисуночком по периметру, расческу и респиратор, который в ходе прежних лакокрасочных работ успел покрыться цветными кляксами. Все это добро она сложила в пакет, затолкала Фунтика в холщовую сумку и пошла на пустырь — делать из многострадального французского бульдога мексиканского тушкана.
— Ну, пойдемте же! Пойдемте! — нетерпеливо призывала Антонина Трофимовна Зайченко непопулярного писателя Цапельника, тряхнув бумагой, на которой по-прежнему недоставало автографа великой Баси Кузнецовой. — Нужно покончить с этим делом! Сегодня или никогда!
Антонина Трофимовна предпочла бы покончить с этим делом прямо сейчас, ибо размеренное гудение лифта свидетельствовало, что в данный момент подъемник работает исправно. Однако ее трусоватый спутник переминался на крыльце, не решаясь войти в сумрачный подъезд. Несмотря на то что великим писательским талантом Цапельник не обладал, воображение у него было живое, и оно вполне допускало вероятность новой встречи с каким-нибудь сверхъестественным приятелем неразборчивой в творческих контактах Баси Кузнецовой.
— Ну, ладно, пойдемте, — неохотно сдался Цапельник, с сожалением покидая залитое алым закатным светом крыльцо.
Был тот мирный вечерний час, когда пенсионеры и домохозяйки прилипают к экранам телевизоров, нагулявшиеся дети неохотно готовятся к отбою, а отцы семейств несуетно вкушают вечернее пиво. Благостную тишину время от времени нарушало лишь дикое шипение паяльной лампы, с помощью которой трудолюбивый пенсионер Герасимов из второй квартиры избавлял от многолетних наслоений краски снятую с петель балконную дверь.
Когда впечатлительный Цапельник сделал первый нетвердый шаг в сумрачный колодец подъезда, в дальнем углу двора за гигантским кипарисом послышался испуганный крик Алки Трошкиной. Мир не услышал этого крика — его приглушил респиратор. Но, если бы в это время во дворе находился кто-нибудь, кроме дедушки Герасимова с его дверью, мир увидел бы драматическую сцену собачьего бегства из парикмахерского плена.
Поломав ненадежную систему из бечевок и вбитых в землю колышков, свежеокрашенный Фунтик вырвался на волю и стремглав понесся в дом. Трошкина охнула, выронила полегчавший баллончик и побежала вдогонку за бульдогом, которого теперь нельзя было назвать ни Французским Гобеленовым, ни Болгарским Серобуромалиновым. К черным лоснящимся бокам отлично подошло бы, например, определение «Африканский Антрацитовый».
Как раз на прямой, соединяющей целеустремленного негроидного Фунтика с подъездом, как на грех, устроился пенсионер Герасимов, полностью поглощенный реставрационно-восстановительными работами. Не заметив стремительного приближения Африканского Антрацитового бульдога, он в очередной раз включил огнедышащую паяльную лампу, и пыхнувший из нее язык пламени добросовестно лизнул оказавшуюся на линии огня собачью попу.
Дизайнерская краска, о повышенной горючести которой Зяма Алку даже не предупредил, мгновенно вспыхнула, и бульдожья задница украсилась оранжево-голубой короной, более характерной для воспламененной газовой конфорки. Узревшая это огненное шоу Трошкина испуганно хрюкнула в респиратор и ускорила свой бег до скорости, какой никогда не мог добиться от нее школьный преподаватель физкультуры. Аккуратный тюрбан из бабушкиного платка, накрученный Алкой для защиты волос от краски и ее всепроникающей вони, наполовину размотался, и его острые треугольные концы вздыбились, как рожки.
— Тихо-то как! — делая второй шаг к лифту, задумчиво пробормотал Цапельник, подсознательно ожидающий от умиротворяющей тишины какой-то несказанной подлости.
Интуиция у него была очень даже писательская! В следующий миг в освещенный нежным розовым светом дверной проем ворвалась угольно-черная тень, распространяющая вокруг себя невообразимо гнусное амбре. Его обеспечило сочетание туалетной воды «Душистый ландыш», болгарского тонирующего крема «Черный тюльпан», дизайнерской краски для меха и паленой собачьей шерсти.
— Ай! Кто это?! — мягко роняя себя в ближайший угол, взвизгнула пугливая Антонина Трофимовна.
Черное, как сама ночь, четвероногое существо, освещая общий мрак пылающим филеем и оставляя за собой дымный ракетный след, с воем вознеслось вверх по лестнице. Обалдевший Цапельник успел заметить волочащиеся за адским созданием лохматые хвосты, заканчивающиеся заостренными деревянными колышками. Они были густо испачканы землей и пересчитывали ступеньки с веселым костяным перестуком.
— Это… Это…
Задыхающаяся Антонина Трофимовна не смогла толком сформулировать свой вопрос, но это не имело значения: ее спутник все равно не сумел бы на него ответить. Остановившийся взгляд Цапельника был по-прежнему прикован к двери, в светлом прямоугольнике которой как раз нарисовалась вторая черная фигура. Она была заметно крупнее первой, передвигалась на двух ногах, роняла с черных пальцев темные кляксы и пугающе хрипела. А на макушке у нее торчали рога!
— Мама! — жалко вякнула госпожа Зайченко, бессовестно греша против истины.
Если бы у ее родной мамы было такое гадкое грязное рыло, то к теще на блины супруг Антонины Трофимовны ходил бы в свинарник.
Большое рогатое чудище гигантскими скачками унеслось вслед за маленьким хвостатым.
— Господи! — пробормотал Цапельник.
Он непроизвольно воздел руку для крестного знамения, но в последний момент подкорректировал жест и ограничился тем, что обмахнул лицо, разгоняя дурной запах паленого. Госпожа Зайченко тихо поскуливала в темном углу. Прошло не меньше минуты, наполненной удаляющимися хрипами, стуками, топотом и лязгом, прежде чем в проклятом подъезде зазвучали человеческие голоса.
— Антонина Трофимовна! — хрипло воззвал Цапельник. — Знаете, что я думаю об этой чертовщине?
— Не знаю и знать не хочу! — с трудом отдышавшись, ответила госпожа Зайченко. — Послушайте лучше, что думаю Я!
Она нетвердой поступью жертвы кораблекрушения прошлась по площадке, выбралась на крыльцо и остановилась, прислоняясь к косяку и с умилением глядя на чуждого всяческой чертовщины пенсионера Герасимова, занятого простым и понятным делом.
— Я думаю, что этот спектакль в ТЮЗе вовсе не так уж плох! — сказала Антонина Трофимовна, подрагивающими руками разрывая в клочья бумагу с некомплектным набором подписей.
— Да-да, — охотно согласился Цапельник, носком ботинка спихивая с крыльца неаккуратные бумажные лохмы.
Определенно, скандальный спектакль был не настолько плох, чтобы ради его отмены иметь дело с компанией чертовой Баси Кузнецовой!
Каюсь, скорбь по поводу утраты, постигшей дружный коллектив нашего рекламного агентства, не лишила меня ни аппетита, ни сна. Пополдничав папулиными вчерашними профитролями, я завалилась поспать и давила подушку до позднего вечера.
В девять с минутами позвонил Денис. Он виноватым голосом уведомил меня, что криминогенная обстановка в нашем городе по-прежнему далека от идеальной, в связи с чем милицейское начальство в очередной раз посылает эксперта-криминалиста Кулебякина в ночное.
— Ну, и иди ты! — двусмысленно ответила я.
Ситуация, когда любимый меняет бурную ночь со мной на беспокойную тусовку с опергруппой, давно утратила значение героического подвига и уже не вызывала ничего, кроме раздражения.
«Я же говорю, имеет смысл завести себе еще майора — на смену капитану!» — напомнил о себе беспринципный внутренний голос.
Я вздохнула и посмотрела в окошко, смутно надеясь увидеть во дворе серебристый джип, хозяин которого при обоюдном желании вполне мог заменить моего штатного капитана. Но увидела нечто другое: в сгущающихся сумерках за окном беспокойно маячила бледная круглая рожа, не принадлежащая ни одному из моих знакомых. И тот факт, что маячила она на высоте седьмого этажа, побудил мой внутренний голос вновь вспомнить Карлсона:
«Он улетел, но обещал вернуться! Милый, милый!».
Мне лично эта одутловатая восковая харя сколько-нибудь милой не показалась, но я не побоялась открыть окно, чтобы рассмотреть чудище получше.
Бледная морда оказалась наполненным гелием воздушным шаром. Он смотрелся бы вполне невинно, если бы на нем не были намалеваны неприятно зубастый череп и скрещенные под ним косточки. Сверху, на куполе шарика, было начертано короткое слово: «Умри!». Система образов, на мой взгляд, ясно говорила о том, что податель сего оригинального письма ошибся окном.
Мне лично эта одутловатая восковая харя сколько-нибудь милой не показалась, но я не побоялась открыть окно, чтобы рассмотреть чудище получше.
Бледная морда оказалась наполненным гелием воздушным шаром. Он смотрелся бы вполне невинно, если бы на нем не были намалеваны неприятно зубастый череп и скрещенные под ним косточки. Сверху, на куполе шарика, было начертано короткое слово: «Умри!». Система образов, на мой взгляд, ясно говорила о том, что податель сего оригинального письма ошибся окном.
— Ма! — крикнула я, затягивая шарик в комнату за длинный хвостик, уходящий к самому основанию дома.
Нижний конец лески что-то держало, но мне не хватило терпения выбрать эту рыбачью снасть полностью, и я просто перерезала нитку.
— Ма, тут для тебя сувенир!
— Где? Какой? — Мамуля (она у нас знатная любительница даров и жертвоприношений) прибежала в мою келью, теряя тапки. — О, как мило! Какая прелесть!
Она старательно накрутила лесочку на пальчик и понесла жутковатый черепно-мозговой шарик в свою комнату, семеня ногами и засматриваясь на парящее под потолком чудо, как маленькая девочка на первомайской демонстрации.
— Да уж, что такое прелесть, каждый понимает по-своему, — резюмировала я.
Сувенир, преподнесенный мамуле каким-то поклонником ее прекрасного и ужасного литературного таланта, вернул меня к мыслям о Марусе и ее похоронах.
— Вроде все наладилось, не беспокойся, — заверила меня Катерина, когда я позвонила узнать, не требуется ли мое участие в организации печального торжества. — От «МБС» будет веночек с ленточками, но это несложно и недорого. С учетом недавнего ВИП-заказа для младшей Лушкиной нам в похоронной конторе дали корпоративный дисконт.
«Можем теперь массово вымирать без ущерба для бюджета конторы!» — съязвил внутренний голос.
— Основные хлопоты Мурат Русланович взял на себя, — продолжала Катька, не услышав моих мыслей. — Он уже съездил в морг, опознал тело и завтра с утра займется оформлением свидетельства о смерти и разными кладбищенскими делами. А потом…
— Минуточку! — Я затормозила разговорившуюся коллегу. — Разве опознания до сих пор не было?
— А кто бы туда пошел? — ответила Катя вопросом на вопрос. — Марусины родители слегли сразу, как только им сообщили, что в овраге найден труп молодой девушки с длинными черными волосами.
— Да мало ли на свете молодых девушек с длинными черными волосами! — вскричала я. — Может, это вовсе и не наша Маруся?!
— Да она это, она, жених ее опознал. — Катя вздохнула и упредила мой вопрос, добавив:
— Не по лицу опознал — оно разбито, а по телу. Но ты же понимаешь, что кто-кто, а бойфренд со стажем знает тело любимой женщины в мельчайших подробностях. Так что никаких сомнений нет, Марусю мы потеряли.
После разговора с Катериной мысли мои, прыгучие, как блошки, перескочили на другую тему — с ключевыми словами «бойфренд» и «тело». Причем тело имелось в виду очень даже живое — мое собственное, а относительно личности бойфренда у нас с внутренним голосом наметилось расхождение во мнениях. Я еще старалась видеть в этой роли одного лишь Дениса Кулебякина, а внутренний голос уже допускал варианты.
Я посмотрела в окно, убедилась, что интересного варианта в виде владельца большого серебристого джипа по-прежнему не видно, и от нечего делать пошла ужинать.
На кухне сидел Зяма. Он поставил перед собой большую миску с ленивыми равиолями и размеренно работал ложкой, глядя не в тарелку, а в книжку. Я взглянула на обложку и хмыкнула. Братец в десятый раз читал «Властелина колец».
— Что новенького в Средиземье? — ехидно спросила я, под шумок залезая в миску с равиолями своей ложкой. — Не открыт ли эльфийский секрет сексуального долгожительства? Не замечено случаев близкородственного скрещивания хоббитов с хомяками?
— Что такое? Некуда податься, некому отдаться? — Зяма показал, что и он не чужд как фамильного ехидства, так и проницательности.
Формулировка была хамской, но точной, поэтому я не треснула братца по макушке его любимым «Пластилином колец», а задумалась над вопросом: не податься ли куда-нибудь, в самом деле? Раз уж с действием по второму глаголу как-то не складывается… Я выспалась и жаждала активных действий.
— Дюша! — позвала мамуля из прихожей. — Куда ты дела мою любимую расческу? Металлическую, с длинным хвостиком?
Я напрягла память. Расческу с мелкими частыми зубьями и длинной, острой, как стилет, рукояткой мамуля всегда носит с собой, но в ее маленькую сумочку для светских выходов этот парикмахерский инструмент не помещается. Когда мы с родительницей ходили в ТЮЗ на шокирующее «Яблоко раздора», маман доверила свою любимую расческу мне, а я сунула ее карман.
— В моем черном плаще! — крикнула я.
— А где плащ? — не унималась мамуля.
— Ой! Плащ! — Я уронила ложку в миску, заляпав брызгами сметаны священную книгу хоббитов и собственного брата (причем вытирать он бросился в первую очередь не себя, а возлюбленного «Властелина»). — Я забыла его в театре!
«Ну, вот, теперь есть куда податься!» — удовлетворенно молвил мой внутренний голос.
Я залпом выпила чай, приготовленный Зямой для себя, успокоила встревоженную мамулю клятвенным обещанием вернуть ее любимую расческу в самом скором времени и побежала собираться.
Трошкина, которой я позвонила между экипировкой и нанесением боевой раскраски, согласилась составить мне компанию. Но, когда я в условленное время поскреблась в ее дверь, подружка крикнула:
— Сейчас, сейчас, одну минуточку, я только памперс надену!
«Что она наденет? — недоверчиво переспросил внутренний голос. — Памперс?! Ты вообще куда ее звала?»
— В театр, — недоуменно пробормотала я.
Я, конечно, упомянула, что мы идем в ТЮЗ, но не ожидала, что Трошкина настолько серьезно подготовится к роли юного зрителя.
«Может, без Алки обойдешься? — заколебался внутренний голос. — Толку-то с такой инфантильной спутницы! Глядишь, еще на ручки проситься станет!»
— Алка, ты где? — Я решительно внедрилась в прихожую.
— Здесь! — крикнула Трошкина из комнаты, дверь в которую по-прежнему утепляло синее приютское одеяло.
— Всем привет, — растерянно сказала я, заглянув в помещение, где отчетливо пахло аптекой. — Алка, что это? У тебя опять новый кобель? Или это подружка для Фунтика?
— Это он и есть, — непонятно ответила Трошкина, пришлепнув липучку памперса, аккуратно напяленного на попу незнакомой мне черной собаки. — Это сам Фунтик, просто я его покрасила. Для конспирации.
— А в памперс ты его для чего одела?
— Чтобы он мазь не стер, — Алка отпустила непривычно брюнетистого бульдога и пошла в ванную. — Погоди, сейчас руки вымою, и мы пойдем. Вот холера эта ихтиоловая мазь, такая липкая, фиг отмоешь!
— Разве ихтиоловая мазь помогает для профилактики бешенства? — Мне очень хотелось понять, что происходит, но никак не удавалось.
— Этого я не знаю, но ихтиоловая мазь совершенно точно помогает при ожогах первой степени! — проорала Алка, перекрикивая шум воды.
Историю получения Фунтиком ожога первой степени на пятой точке я выясняла уже по дороге в ТЮЗ, и к театральной проходной мы с подружкой подошли, продолжая обсуждать варианты лечения волдырей на попе. Эта тема неожиданно органично вплелась в оживленную беседу группы девиц, куривших на крыльце. Зябко переступая на холодном бетоне ногами в тонких чешках, они проводили сравнительный анализ эффективности патентованных и домашних средств для борьбы с целлюлитом и тоже через слово упоминали проблемное мягкое место.
— А я вам говорю, лучше всего перед сном хорошо размятые капустные листья на ягодицы налепить! — авторитетно заявила долговязая дева в короткой маечке и лосинах.
Широкие плечи любительницы капусты укрывал потрепанный гусарский ментик. Она затушила окурок о подоконник и сказала, закрывая дискуссию:
— Разглаживает, как утюгом!
— Ты спятила, Галка, утюгом?! — не дослышав, испугалась голенастая барышня в спортивных штанах и пушкинской крылатке. — Потом вся задница в пузырях будет!
— Да не будет никаких пузырей, если ихтиолкой мазать! — громко сказала Алка, по ошибке приняв чужой голос за мой.
— Что такое ихтиолка? — Заинтересованные девы взяли нас с подружкой в плотное кольцо и увлекли за собой.
Мы не сопротивлялись, так как собиралась попасть в театр, а с парадного подъезда этим вечером никого не пускали: спектаклей нынче не было.
— Ихтиолка — это ихтиоловая мазь, она продается в любой аптеке, стоит сущие копейки, но весьма эффективна, — как всегда, добросовестно ответила на поставленный вопрос бывшая отличница Трошкина.
За ликвидацией фармацевтической безграмотности театрального населения мы незаметно миновали вахтера. За поворотом коридора частично костюмированные девы нырнули в приоткрытую дверь, из-за которой доносились звуки музыки, дружный топот, скрип прогибающихся досок и раздраженный мужской голос: