чтоб думать о толкучей суете.
478
С восторгом я житейский ем кулич,
но вдосталь мне мешает насладиться
висящая над нами, словно бич,
паскудная обязанность трудиться.
479
Зевая от позывов омерзения,
читаю чьи-то творческие корчи,
где всюду по извивам умозрения
витает аромат неясной порчи.
480
Мы зорче и мягче, старея
в осенних любовных объятьях,
глаза наши видят острее,
когда нам пора закрывать их.
481
Сегодня – время скепсиса. Потом
(неверие не в силах долго длиться)
появится какой-нибудь фантом
и снова озарит умы и лица.
482
Куражится в мозгу моем вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.
483
В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кощей, наверно,
тайком любил Бабу-ягу.
484
Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.
485
Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.
486
От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь, куда глаза глядят.
487
Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.
488
Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.
489
Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.
490
Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – соленый груздь.
491
Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.
492
Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живется жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.
493
Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
легкая незримая рука.
494
Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.
495
Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.
496
Бог учел в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.
497
Земное бытие мое густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчемное, но все-таки зерно.
498
Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?
499
Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.
500
Век ушел. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.
501
Я друг зеленых насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.
502
Уже давно стихов моих
течет расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.
503
Как долго гнил ты, бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской черной лихоманки.
504
Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть не выход из игры,
а переход в игру другую.
505
Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.
506
Не зря читал я книги, дух мой рос,
дает сейчас мой разум безразмерный —
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.
507
Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.
508
Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну еще к народу
и в земле с ним рядом належусь.
509
Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.
510
Ведь любой, от восторга дурея,
сам упал бы в кольцо твоих рук —
что ж ты жадно глядишь на еврея
в стороне от веселых подруг?
511
В обед я рюмку водки пью под суп,
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.
512
Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выпивания.
513
Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.
514
На некоторой стадии подпития
все видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.
515
Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим:
бесплатна в этой жизни – только боль,
за радости мы позже круто платим.
516
Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.
517
Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.
518
Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.
519
Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.
520
Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть,
никак не спится этой дуре.
521
Политики весьма, конечно, разны
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.
522
Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнаженная – намного
духовней, нежели в одежде.
523
Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть, что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.
524
Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко – в полной целости;
все время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.
525
В российской оперетте исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной патриотической
хористов и проснувшихся статистов.
526
Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.
527
Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.
528
Конечно, Ты меня, Господь, простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.
529
Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нем безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.
530
Подумав, я бываю поражен,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жен,
когда б они чужие были жены!
531
Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.
532
Да, мечта не могла быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно крученой повадкой.
533
Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи...
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.
534
Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.
535
Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
дает перо, вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.
536
Еще едва-едва вошел в кураж,
пора уже отсюда убывать,
пора уже отсюда убывать,
а чувство – что несу большой багаж,
который не успел распаковать.
537
Очень я игривый был щенок,
но, дожив до старческих седин,
менее всего я одинок
именно в часы, когда один.
538
Везде, где нет запоров у дверей,
и каждый для любого – брат и друг,
еврей готов забыть, что он еврей,
однако это помнят все вокруг.
539
Всецело доверясь остатку
духовной моей вермишели,
не раз попадал я в десятку
невинной соседней мишени.
540
Я не пророк, не жрец, не воин,
однако есть во мне харизма,
и за беспечность я достоин
апостольства от похуизма.
541
Купаю уши в мифах и парашах,
никак и никому не возражая;
еще среди живых немало наших,
но музыка вокруг – уже чужая.
542
Как только жить нам надоест,
и Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
души и плоти.
543
Любой, повсюду и всегда
чтоб не распался коллектив,
на вольный дух нужна узда,
на вольный ум – презерватив.
544
Я мир осязал без перчаток
при свете, во тьме и на дне,
и крыльев моих отпечаток
не раз я оставил в гавне.
545
У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрег Его щедротами.
546
Где б теперь ни жили, с нами навсегда
многовековая русская беда.
547
Старик не просто жить устал,
но более того:
ему воздвигли пьедестал —
он ебнулся с него.
548
Заметил я порок врожденный
у многих творческих людей:
кипит их разум поврежденный
от явно свихнутых идей.
549
Всего на свете мне таинственней,
что наши вывихи ума
порой бывают ближе к истине,
чем эта истина сама.
550
Прогнозы тем лишь интересны,
что вместо них текут сюрпризы,
ведь даже Богу не известны
Его грядущие капризы.
551
Я принес из синагоги
вечной мудрости слова:
если на ночь вымыть ноги,
утром чище голова.
552
Сопровождает запах пиршества
мои по жизни прегрешения,
я слабый тип: люблю излишества
намного больше, чем лишения.
553
Ешьте много, ешьте мало,
но являйте гуманизм
и не суйте что попало
в безответный организм.
554
Нахожусь я в немом изумлении,
осознав, как убого живу,
ибо только в одном направлении
я по жизни все время плыву.
555
Бог часто ищет утешения,
вращая глобус мироздания
и в душах пафос разрушения
сменяя бредом созидания.
556
Я знавал не одно приключение,
но они мне не дали того,
что несло и несет заключение
в одиночке себя самого.
557
Нет, я пока не знаю – чей,
но принимаю как подарок,
что между пламенных свечей
еще чадит и мой огарок.
558
Давно уж качусь я со склона,
а глажу – наивней мальчишки —
тугое и нежное лоно
любой подвернувшейся книжки.
559
Писал, играл, кутил,
моя и жизни связь
калилась на огне
и мочена в вине,
но вдруг я ощутил,
угрюмо удивясь,
что колокол во мне
звонит уже по мне.
560
У Бога (как мы ни зови
бесплотный образ без одежды)
есть вера в нас, но нет любви,
а потому и нет надежды.
561
Успеха и славы венок
тяжелой печалью прострочен:
и раньше ты был одинок,
теперь ты еще одиноче.
562
По-прежнему живя легко и праздно,
я начал ощущать острей гораздо,
что время, приближаясь к вечной ночи,
становится прозрачней и короче.
563
Время – лучший лекарь, это верно,
время при любой беде поможет,
только исцеляет очень скверно:
мы чуть позже гибнем от него же.
564
На время и Бога в обиде
я думаю часто под вечер,
что те, кого хочется видеть,
не здесь уже ждут нашей встречи.
565
Все то же и за тридевять земель:
кишение по мелочной заботе,
хмельные пересуды пустомель,
блудливое почтение к работе.
566
Развил я важное умение,
судьбе сулящее удачу:
я о себе имею мнение,
но от себя его я прячу.
567
Покоем обманчиво вея,
предательски время течет,
привычка нас держит сильнее,
чем держат любовь и расчет.
568
Ветрами времени хранимо,
вплетаясь в каждое дыхание,
течет по воздуху незримо
моей души благоухание.
569
Весьма, конечно, старость ощутима,
но ценным я рецептом обеспечен:
изношенной душе необходима
поливка алкоголем каждый вечер.
570
Былое – мелкие цветочки
на фоне будущей поры,
куда мы все в огромной бочке
бесшумно катимся с горы.
571
Кипят амбиции, апломбы,
пекутся пакты и процессы,
и тихо-тихо всюду бомбы
лежат, как спящие принцессы.
572
В соседстве с лихим окаянством
отрадно остаться изгоем,
то сном наслаждаясь, то пьянством,
то книжным беспутным запоем.
573
Как зоопарковый медведь,
растленный негою дремотной,
уже не в силах я взреветь
с отвагой ярости животной.
574
Пока течет и длится срок,
меняя краски увядания,
мой незначительный мирок
мне интересней мироздания.
575
Печалью душу веселя,
в журналах той эпохи нищей
люблю хлебнуть я киселя,
который был высокой пищей.
576
Не знаю, что в небесных высях
и что в заоблачных полях,
а тут – запутался я в мыслях,
как раньше путался в соплях.
577
Раскрылись выходы и входы,
но волю выдали снаружи,
и равнодушие свободы
нам тяжелее лютой стужи.
578
Входя на сцену из кулис,
горя огнем актерской страсти,
смотрю на зал я сверху вниз,
хотя в его я полной власти.
579
Повсюду, где случалось поселиться —
а были очень разные места, —
встречал я одинаковые лица,
их явно Бог лепил, когда устал.
580
Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадежно) —
могучая пружина вдохновения.
581
При сильно лихой непогоде
тревожится дух мой еврейский,
в его генетическом коде
ковчег возникает библейский.
582
Блажен, кто истов и суров,
творя свою бурду,
кто издает могучий рев
на холостом ходу.
583
Езжу я по свету чаще, дальше,
все мои скитания случайны,
только мне нигде уже, как раньше,
голову не кружит запах тайны.
584
Источник ранней смерти крайне прост:
мы нервы треплем – ради, чтобы, для —
и скрытые недуги в бурный рост
пускаются, корнями шевеля.
585
Не зря из мужиков сочится стон
и жалобы, что жребий их жесток:
застенчивый досвадебный бутон
в махровый распускается цветок.
586
Только что вставая с четверенек,
мы уже кусаем удила,
многие готовы ради денег
делать даже добрые дела.
587
Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил, врут безбожно;
опыт – это знание того,
что уже исправить невозможно.
588
Хоть лопни, ямба от хорея
не в силах был я отличить,
хотя отменно знал еврея,
который брался научить.
589
Вся интимная плеяда
испарилась из меня —
нету соли, нету яда,
нету скрытого огня.
590
Романтик лепит ярлыки,
потом воюет с ярлыками,
а рядом режут балыки
или сидят за шашлыками.
591
Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность – это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.
592
Ища свой мир в себе, а не вовне,
чуть менее полощешься в гавне.
593
Не раз наблюдал я, как быстро девица,
когда уже нету одежды на ней,
от Божьего ока спеша заслониться,
свою наготу прикрывает моей.
594
Повсюду мысли покупные,
наживы хищные ростки,
и травят газы выхлопные
душ неокрепших лепестки.
595
Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.
596
Когда от тепла диктатуры
эпоха кишит саранчой,
бумажные стены культуры
горят или пахнут мочой.
597
Что многое я испытал —
лишь духу опора надежная,
накопленный мной капитал —
валюта, нигде не платежная.
598
Обуглясь от духовного горения,
пылая упоительным огнем,