— Превосходно, — сказал Торанага. — Вы уверены, что Черный Корабль выйдет так рано? Абсолютно уверены?
— Да, — твердо сказал отец Алвито. — О, Боже, пусть все произойдет, как мы хотим!
— Хорошо. Скажите вашему сеньору, что я хочу прочитать его отчеты. Да. Я думаю, ему потребуется несколько месяцев, чтобы получить точные факты?
— Он сказал, что он приготовит отчеты как можно скорее. Мы пришлем вам карты, как вы хотели. Нельзя ли будет капитан-генералу побыстрее получить таможенные документы? Это будет очень ценно, если Черный Корабль придет пораньше, господин Торанага.
— Вы гарантируете, что корабль придет рано?
— Ни один человек не может гарантировать ветры и шторма в океане. Но корабль рано выйдет из Макао.
— Вы получите их до захода солнца. Что-нибудь еще? Меня не будет три дня до тех пор, пока не будет вынесено решение на Собрании регентов.
— Нет, господин. Благодарю вас. Я молюсь, чтобы вечность хранила вас, как всегда, — Алвито поклонился и ждал, когда его отпустят, но вместо этого Торанага отпустил своих охранников. Впервые Алвито видел, чтобы дайме был без своей свиты.
— Подойдите и сядьте здесь, Тсукку-сан, — Торанага показал место на помосте около себя.
Алвито никогда раньше не приглашали на помост. Это знак доверия или приговор?
— Война приближается, — сказал Торанага.
— Да, — ответил иезуит и подумал, что война никогда не кончится.
— Христиане господа Оноши и Кийяма непонятно почему идут против моей воли.
— Я не могу отвечать ни за кого из дайме, господин.
— Ходят плохие слухи, не так ли? О них и других дайме-христианах.
— Мудрые люди всегда держат в сердце интересы империи.
— Да. Но тем временем против моей воли империя разделяется на два лагеря — мой и Ишидо. И поэтому все интересы в империи лежат по ту или другую сторону. Середины нет. Где лежат интересы христиан?
— На стороне мира. Христианство — религия, господин, внеполитическая идеология.
— Ваш святой отец — глава вашей церкви здесь. Я слышал, вы заявили — вы можете говорить от имени папы.
— Нам запрещено вмешиваться в ваши политические дела, господин.
— Вы думаете, Ишидо симпатизирует вам? — голос Торанаги стал строже. — Он вообще против вашей религии. Я всегда выказывал вам свою симпатию. Ишидо хочет сразу же применить законы Тайко об изгнании и закрыть страну в целом для всех иностранцев. Я хочу расширить торговлю.
— Мы не контролируем никого из дайме-христиан.
— А как мне повлиять на них?
— Я мало что могу посоветовать вам.
— Вы знаете достаточно, старина, чтобы понять, что если Кийяма и Оноши пойдут против меня вместе с Ишидо и остальными из их компании, все остальные дайме-христиане вскоре последуют за ними, тогда против каждого моего воина встанет по двадцать человек.
— Если начнется война, я буду молиться за вашу победу.
— Мне потребуется что-то большее, чем молитвы, если против одного моего человека встанет двадцать.
— А нет способа избежать войны? Она никогда не кончится, если однажды начнется.
— Я тоже так считаю. Тогда потеряют все — и мы, и чужеземцы, и христианская церковь. Но если все дайме-христиане пойдут сейчас со мной — открыто, — тогда войны не будет. Амбиции Ишидо будут постоянно обуздываться. Даже если он поднимет свое знамя и восстанет, регенты могут уничтожить его, как вредителей с рисовых всходов.
Алвито чувствовал, что вокруг его шеи захлестывается петля.
— Мы здесь только для того, чтобы распространять слово Божье. А не вмешиваться в вашу политическую жизнь, господин.
— Ваш предыдущий руководитель предлагал Тайко помощь дайме-христиан Кюсю, перед тем как мы покорили эту часть империи.
— С его стороны это была ошибка. Он не имел разрешения церкви или от самих дайме.
— Он предлагал отдать Тайко корабли, португальские корабли, чтобы перевезти наши войска на Кюсю, предлагал португальских солдат с ружьями, чтобы помочь нам. Даже против Кореи и против Китая.
— Опять, господин, он делал это ошибочно, без всякого разрешения.
— Скоро каждый должен будет выбрать, Тсукку-сан. Да. Очень скоро.
Алвито физически почувствовал, что ему угрожают.
— Я всегда готов служить вам.
— Если я проиграю, вы умрете вместе со мной? Вы совершите джешпи — вы последуете за мной, или пойдете со мной на смерть, как верный слуга?
— Моя жизнь в руках Бога. И смерть тоже.
— Ах, да. Вашего христианского Бога! — Торанага слегка передвинул свои мечи. После этого он наклонился вперед. — Оноши и Кийяма перейдут на мою сторону в течение сорока дней, и Совет регентов отменит указы Тайко.
«Как далеко я могу зайти? — беспомощно спрашивал себя Алвито. — Как далеко?»
— Мы не можем влиять на них, как вы думаете.
— Может быть, ваш руководитель может приказать им. Прикажите им! Ишидо выдаст вас и их. Я знаю, почему он так сделает. Такова воля госпожи Ошибы. Разве она уже не настраивает наследника против вас?
«Да», — хотел крикнуть Алвито. Но Оноши и Кийяма тайно получили клятвенное обязательство Ишидо в письменном виде, назначающее их воспитателями наследника, один из них будет христианин. И Оноши, и Кийяма поклялись священной клятвой, что они убеждены, что вы предадите церковь, сразу как только уничтожите Ишидо.
— Отец-инспектор не может приказать им, господин. Это было бы непростительным вмешательством в ваши политические дела.
— Оноши и Кийяма прибудут через сорок дней, указы Тайко аннулируются и больше никаких грязных священников. Регенты запретят им появляться в Японии.
— Что?
— Только вы и ваши священники. Никого больше — вонючих, попрошайничающих в черных одеждах — босоногих волосатиков! Тех, которые выкрикивают глупые угрозы и ничего не делают, кроме явных несчастий. Вы сможете иметь все их головы — если захотите — всех тех, кто здесь.
Все существо Алвито кричало об осторожности. Никогда Торанага не говорил так открыто. Один неверный шаг — и ты обидишь его и сделаешь его навсегда врагом церкви.
Подумать только, что предлагает Торанага! Исключительное право для церкви по всей империи! Единственная вещь, которая гарантирует чистоту церкви и ее безопасность, пока она набирает силу. Единственная вещь, которая не имеет цены. Единственная вещь, которой никто не может дать — даже папа! Никто — за исключением Торанаги. При открытой поддержке Кийямы и Оноши Торанага мог разгромить Ишидо и управлять Советом регентов.
Отец Алвито никогда не думал, что Торанага может быть таким откровенным. Или предложить так много. Могли ли Оноши и Кийяма перекинуться обратно? Эти двое ненавидели друг друга. По причинам, которые знали только они, они объединились против Торанага. Почему? Что заставит их предать Ишидо?
— Я недостаточно подготовлен, чтобы ответить на ваш вопрос, господин, или говорить о таких вещах, не правда ли? Я только говорю, что наша цель — спасать души, — сказал он.
— Я слышал, мой сын Нага заинтересовался вашей христианской верой.
«Угрожает ли Торанага или предлагает? — спросил себя Алвито. — Если он предлагает разрешить Наге принять их веру, — что за удачный это был бы ход; или он говорит: „Если мы не будем сотрудничать, я прикажу ему прекратить“?»
— Господин, ваш сын один из многих благородных людей, которые обращаются к религии.
Алвито внезапно понял всю огромность дилеммы, которую поставил перед ним Торанага. «Он пойман в ловушку — он манипулирует нами», — подумал он радостно. Он должен попытаться! «Что бы мы ни захотели, он должен дать нам, если мы хотим манипулировать им. Наконец, он открыто признал, что дайме-христиане удерживают равновесие власти! Все, что мы захотим! Что еще нам надо? Ничего, за исключением…»
Он умышленно опустил свои глаза на журналы, которые он положил перед Торанагой. Он видел, как его рука протянулась и надежно упрятала их в рукав кимоно.
— Ах да, Тсукку-сан, — сказал Торанага, его голос был мрачным и усталым. — Там новый чужеземец — пират. Враг вашей страны. Они скоро приплывут сюда, в большом количестве, не так ли? Они могут быть приняты хорошо — или же плохо. Как этот пират. Правда?
Отец Алвито понял, что они имели все. Попросить, что ли, голову на серебряном блюде, как голову Иоанна Крестителя, чтобы скрепить эту сделку? Или попросить разрешения построить собор в Эдо или в Осакском замке? В первый раз в своей жизни он чувствовал себя барахтающимся, не способным управлять собой при достижении власти.
«Мы не хотим больше того, что предложено! Я хочу, чтобы я мог сейчас же заключить сделку! Если бы это зависело только от меня одного, я бы рискнул. Я знаю Торанагу, и я бы поставил на него. Я бы согласился попытаться и поклялся бы священной клятвой. Да, я бы казнил Оноши или Кийяму, если бы они не согласились, чтобы выиграть это преимущество для матери-церкви. Две души против десятков тысяч, сотен тысяч, миллионов. Это честно! Я бы сказал — да, да, да, во славу Господа Бога. Но я не могу ничего решить, как вы знаете, я только посланец, и часть моего сообщения…»
— Мне нужна помощь, Тсукку-сан. Она нужна мне теперь.
— Все, что я могу сделать, я сделаю, Торанага-сама. Я вам обещаю.
Тогда Торанага сказал окончательно:
— Я буду ждать сорок дней. Да. Сорок дней.
Алвито поклонился. Он заметил, что Торанага в ответ поклонился ниже и более официально, чем раньше, почти как если бы он кланялся самому Тайко. Священник встал покачиваясь, вышел из комнаты, в коридоре его шаг стал быстрее. Он торопился.
Торанага наблюдал за иезуитом из амбразуры, видел, как он далеко внизу пересек сад. Край седзи опять приоткрылся, но он обругал самурая и приказал страже под страхом смерти оставить его одного. Его глаза напряженно следили за Алвито через крепостные ворота, во дворе и так до тех пор, пока священник не затерялся в лабиринте зданий в замке.
Затем, в уединенной тишине, Торанага начал улыбаться. Потом он подобрал свое кимоно и начал танцевать. Это был матросский танец, которому его научил Блэксорн.
Глава двадцать первая
Сразу же после наступления сумерек Кири, тяжело переваливаясь, спустилась по ступенькам, сопровождаемая двумя служанками. Она направилась к носилкам с зашторенными окошками, стоявшим около садового домика. Большой плащ закрывал ее дорожное кимоно и делал ее еще более толстой, огромная, с широкими полями шляпа была завязана под подбородком.
Госпожа Сазуко терпеливо ждала ее на веранде, она была заметно беременна, Марико стояла около нее. Блэксорн прислонился к стене у крепостных ворот. На нем было коричневое кимоно с поясом, носки таби и военная обувь. На переднем дворе, за воротами, плотным строем стоял эскорт из шестидесяти хорошо вооруженных самураев, каждый третий был с факелом. Перед этими солдатами Ябу разговаривал с Бунтаро, мужем Марико, — низеньким, толстым мужчиной, почти не имевшим шеи. Оба были в кольчугах с луками и колчанами через плечо, а Бунтаро надел еще рогатый стальной военный шлем. Носильщики паланкина и грузовые носильщики в полной тишине терпеливо сидели на корточках около многочисленного багажа.
Слабый бриз принес обещание лета, но, кроме Блэксорна, этого никто не заметил, и даже он ощущал напряжение, охватившее их всех. Он к тому же остро ощущал, что он единственный был без оружия.
Кири взобралась на веранду. — Вам не следует ждать на холоде, Сазуко-сан. Вы можете простудиться! Сейчас необходимо помнить о ребенке. Эти весенние вечера все еще полны сырости.
— Мне не холодно, Кири-сан. Вечер приятный, для меня это только удовольствие.
— Все нормально?
— О, да. Все в порядке.
— Я бы не хотела уезжать. Я ненавижу отъезды.
— Нет нужды беспокоиться, — сказала Марико успокаивающе, присоединяясь к ним. На ней была простая шляпа с широкими полями, но они были более яркие там, где у Кири они были темные. — Радуйтесь, что возвращаетесь в Эдо. Наш господин через несколько дней последует за нами.
— Кто знает, что будет завтра, Марико-сан?
— Все будущее в руках Бога.
— Завтра будет приятный день, и если нет, то нет! — сказала Сазуко. — Кто думает о завтра? Сегодня хорошо. Вы красивы, и нам будет не хватать вас, Кири-сан, и вас, Марико-сан! — Она глянула в сторону ворот, отвлеченная тем, что Бунтаро сердито кричал на одного из самураев, который уронил факел.
Ябу, старший над Бунтаро, номинально был командиром. Он увидел, что пришла Кири, и прошествовал обратно через ворота. Бунтаро шел с ним.
— О, господин Ябу, господин Бунтаро, — сказала Кири с суетливым поклоном. — Извините, что заставила вас ждать. Господин Торанага собирался спуститься, но потом решил не ходить. «Вы можете ехать», — сказал он. Пожалуйста, извините, меня.
— Не стоит извиняться. — Ябу хотел покинуть замок как можно скорее. Покинуть Осаку и вернуться в Изу. Он все еще с трудом верил, что уезжает живым, с чужеземцем, с ружьями, со всем остальным. Он послал срочные послания голубиной почтой своей жене в Эдо, чтобы быть уверенным, что все будет приготовлено в Мишиме, его столице, и Оми — в деревню Анджиро. — Вы готовы?
В глазах Кири заблестели слезы.
— Только дайте мне перевести дух, и я спущусь к носилкам. О, я хочу, чтобы мне можно было не уезжать! — Она огляделась кругом, ища Блэксорна, и наконец увидела его в тени. — Кто отвечает за Анджин-сана? Пока мы не погрузимся на корабль?
Бунтаро раздраженно сказал:
— Я приказал ему идти около носилок моей жены. Если она не сможет с ним управиться, то я смогу.
— Может быть, господин Ябу, вам следовало бы сопровождать госпожу Сазуко?
— Стража!
Предупреждающий крик раздался с переднего двора. Бунтаро и Ябу поспешили через крепостную дверь, тогда как все мужчины толпой кинулись за ними, остальные кинулись из внутренних помещений.
Ишидо спускался по проходу между стенами замка во главе двухсот самураев в серой форме. Он остановился на переднем дворе перед воротами, и, хотя никто с той или другой стороны не проявлял враждебности и ни у кого не было в руках меча или лука со стрелами, все были готовы к бою.
Ишидо поклонился с большим искусством.
— Прекрасный вечер, господин Ябу.
— Да, действительно.
Ишидо небрежно кивнул Бунтаро, который также был небрежен, отвечая с минимально допустимой вежливостью. Оба были любимыми генералами у Тайко. Бунтаро командовал одним из полков в Корее, когда Ишидо был главнокомандующим. Каждый обвинял другого в измене. Только личное вмешательство Тайко предотвратило кровопролитие и кровную месть.
Ишидо рассматривал коричневых. Потом его глаза обнаружили Блэксорна. Он заметил, что человек полупоклонился, и кивнул в ответ. Сквозь ворота он мог видеть трех женщин и еще одни носилки. Его глаза опять остановились на Ябу.
— Кажется, что вы собрались на бой, Ябу-сан, а не просто в почетный эскорт госпожи Киритсубо.
— Хиро-Мацу отдал приказы из-за убийства Амиды…
Ябу остановился, так как Бунтаро воинственно протопал вперед и стал своими огромными ногами в центре ворот.
— Мы всегда готовы к битве, с оружием или без него. Мы можем стоять против любых десяти в одиночку и против пятидесяти поедающих чеснок. Мы никогда не поворачиваемся спиной и не бегаем, как сопливые трусы, оставляя наших товарищей на погибель!
Улыбка Ишидо была наполнена презрением, его голос звучал раздраженно.
— Да? Может быть, ты скоро будешь иметь возможность — встать против настоящего мужчины, а не этих поедающих чеснок!
— Как скоро? Почему не сегодня вечером? Почему не здесь?
Ябу осторожно встал между ними. Он тоже был в Корее и знал, что правда была на стороне обоих и что никому нельзя было доверять, Бунтаро еще меньше, чем Ишидо.
— Не сегодня, потому что мы среди друзей, Бунтаро-сан, — сказал он умиротворяюще, отчаянно желая избежать схватки, которая бы навсегда заперла их в этом замке. — Мы среди друзей, Бунтаро-сан.
— Каких друзей? Я знаю друзей — и я знаю врагов! — Бунтаро повернулся обратно к Ишидо. — Где мужчина — тот настоящий мужчина, о котором вы говорили, Ишидо-сан? А? Или просто мужчина? Дайте мне его — пусть они все выползают из своих нор и становятся передо мной — Тода Бунтаро, господином Сакуры, — если кто-нибудь из них имеет мужество!
Все приготовились.
Ишидо зло оглянулся назад.
Ябу сказал:
— Сейчас не время, Бунтаро-сан. Друзья или вра…
— Друзья? Где? В этой навозной куче? — Бунтаро плюнул в пыль.
Рука одного из людей в серой форме метнулась к рукоятке меча, десять коричневых сделали то же, пятьдесят серых задержались только на долю секунды, и теперь все они ждали, когда меч Ишидо подаст сигнал к атаке.
В это время из тени сада вышел Хиро-Мацу, прошел через ворота в передний двор, свой боевой меч он держал в руках, наполовину вынув из ножен.
— Друзей можно найти и в навозе, сын мой, — сказал он спокойно. Руки выпустили рукоятки мечей. Самураи на противоположных стенах — серые и коричневые — ослабили натяжение тетивы. — Мы имеем друзей во всем этом замке. Во всей Осаке. Наш господин Торанага все время говорит нам об этом. — Он стоял как скала перед своим единственным оставшимся в живых сыном, видел жажду крови в его глазах. В тот момент, когда был замечен подходящий Ишидо, Хиро-Мацу занял боевую позицию у внутренних ворот. Потом, когда миновала первая опасность, он со спокойствием кошки отошел в тень. Теперь он смотрел в глаза Бунтаро. — Разве это не так, сын мой?
С огромным усилием Бунтаро кивнул и отступил на шаг. Но он все еще закрывал путь в сад.
Хиро-Мацу обратил свое внимание на Ишидо.
— Мы не ожидали вас сегодня вечером, Ишидо-сан.
— Я пришел засвидетельствовать свое почтение госпоже Киритсубо. Мне не сообщали до последних минут, что кто-то уезжает.
— Мой сын прав. Нам следовало поинтересоваться, среди друзей ли мы? Или мы заложники, которые должны просить о милости?