— Бедняжка! Что вы здесь хотели, донна сеньорита, а?
— Повидать Ан… — встретиться с кормчим. За ним послал господин Торанага. Кормчий пьян?
— Да, это и пища. Бедняга слишком быстро ел и так же быстро пил. Выпил полбутылки одним глотком. Англичане все такие. Не могут переносить свой грог. — Его глаза внимательно рассматривали Марико. — Я никогда не видел такого маленького цветка, как ты. И никогда не разговаривал с джепом, который может говорить на нормальном языке.
— Вы всех японских дам и самураев называете джепами и обезьянами?
Морях коротко хохотнул.
— Эх, сеньорита, это сорвалось с языка. Это про обычных сводников и проституток в Нагасаки. Здесь нет ничего обидного. Я никогда не разговаривал с культурной сеньоритой, даже не знал, что такие бывают, ей-богу.
— Я тоже, сеньор. Я никогда не разговаривала с цивилизованными португальцами раньше, только со святыми отцами. Мы японцы, не джепы, понятно? А обезьяны — это животные, правильно?
— Конечно. — Боцман показал свои выбитые зубы. — Вы говорите как донна. Да. Не обижайтесь, донна сеньорита.
Блэксорн начал что-то бормотать. Она подошла к койке и осторожно потрясла его:
— Анджин-сан! Анджин-сан!
— Да-да? — Блэксорн открыл глаза. — О, привет, я сожалею, я… — Но боль и закружившаяся комната заставили его лечь на место.
— Пожалуйста, пошлите за слугой, сеньор, его надо помыть.
— Есть рабы, но не для этого, донна сеньорита. Оставьте англичанина — что такое небольшая рвота для еретика?
— Нет слуг? — спросила она, пораженная.
— У нас есть рабы — черные негодяи, но они ленивы — им никто не доверяет мыть себя, — сказал он с кривой ухмылкой.
Марико знала, что у нее нет выбора. Господин Торанага может потребовать Анджин-сана тотчас же, и это была ее обязанность.
— Тогда мне нужно немного воды, — сказала она, — помыть его.
— Есть бочка воды. На лестничной площадке внизу.
— Пожалуйста, принесите мне воды, сеньор.
— Пошлите его. — Боцман ткнул пальцем в Кану.
— Нет. Будьте любезны, сходите вы. Сейчас.
Боцман оглянулся на Блэксорна.
— Вы его возлюбленная?
— Что?
— Вы возлюбленная этого англичанина?
— Что такое возлюбленная, сеньор?
— Его женщина. Его подружка, понимаете, сеньорита, его девушка, этого кормчего, его любовница, возлюбленная.
— Нет, сеньор, нет. Я не его возлюбленная.
— Да? Тогда чья же? Этого оран… этого самурая? Или, может быть, этого князя, который только что поднялся на борт? Тора… что-то, что-то? Вы одна из его?..
— Нет.
— Ни одного из тех, что на борту?
Она покачала головой:
— Пожалуйста, принесите воды.
Боцман кивнул и вышел.
— Это самый безобразный, дурно пахнущий мужчина, которого я когда-либо видел около себя, — сказал самурай. — Что он говорил?
— Он думал, что я одна из наложниц кормчего.
Самурай направился к двери.
— Кана-сан!
— Я требую права по поручению вашего мужа отомстить за это оскорбление. Сразу же! Как если бы вы прелюбодействовали с чужеземцем!
— Кана-сан! Пожалуйста, закройте дверь.
— Вы Тода Марико-сан! Как он осмелился оскорбить вас? За оскорбление должно быть отомщено!
— Оно будет отомщено, Кана-сан, и я благодарю вас. Да. Я даю вам это право. Но мы здесь по приказу господина Торанаги. Пока он не даст своего одобрения, было бы неправильно, если бы вы сделали это.
Кана неохотно закрыл дверь.
— Я согласен. Но я официально прошу вас обратиться к господину Торанаге до того, как мы уедем отсюда.
— Да. Благодарю вас за то, что вы заботитесь о моей чести.
«Что бы сделал Кана, если бы он знал все, о чем мы здесь говорили? — спросила она себя, ужаснувшись. — Что бы сделал господин Торанага? Или Хиро-Мацу? Или мой муж? Обезьяны? О Мадонна, помоги мне продержаться и сохрани мой разум». Чтобы унять гнев Каны, она быстро переменила тему:
— Анджин-сан выглядит таким беспомощным. Прямо как ребенок. Видимо, чужеземцы не могут пить вино из-за желудка. Совсем как некоторые из наших мужчин.
— Да. Но это не из-за вина. Не может быть. Это из-за того, чтоб он съел.
Блэксорн тяжело завозился, приходя в сознание.
— У них нет слуг на корабле, Кана-сан, так что я должна буду заменить одну из служанок Анджин-сана. — Она начала неуклюже раздевать его, так как у нее еще болела рука.
— Ну-ка, позвольте мне вам помочь. — Кана оказался более ловок. — Я привык делать это для моего отца, который часто страдал от саке.
— Для мужчины хорошо иногда напиться. Это освобождает его от всяческих дьявольских духов.
— Да, но мой отец часто сильно страдал на следующий день.
— Мой муж очень сильно потом болеет. По несколько дней.
Через минуту Кана сказал:
— Может быть, это сам Будда позволил господину Бунтаро спастись.
— Да, — Марико огляделась. — Я не понимаю, как они могут жить в такой грязи? Это хуже, чем у самых бедных наших людей. Я чуть не упала в обморок в той каюте от запаха.
— Это возмутительно. Я никогда не был на борту чужеземного корабля раньше.
— А я никогда не была раньше на море.
Открылась дверь, и боцман принес ведро. Он был шокирован тем, что Блэксорн лежит голый, и, выдернув одеяло из-под койки, накрыл его.
— Он схватит смертельную простуду. Кроме того, стыдно делать это с человеком, даже с ним.
— Что?
— Ничего. Как ваше имя, донна сеньорита? — Его глаза сверкнули.
Марико не ответила. Она сбросила в сторону одеяло и дочиста обмыла Блэксорна, довольная, что можно что-то делать, ненавидя каюту и вонючего боцмана, гадая, о чем говорят в другой каюте: «В безопасности ли мой господин?»
Кончив, она связала в узел кимоно и грязную набедренную повязку.
— Можно это постирать, сеньор?
— А?
— Это надо бы сразу выстирать. Может быть, вы послали бы за рабом, были бы так любезны?
— Это кучка ленивых негодяев, я вам уже сказал. Это займет неделю или даже больше. Выбросьте это, донна сеньорита, они никому не нужны. Наш кормчий Родригес сказал, чтобы я дал ему всю нужную одежду. Вот. — Он открыл шкаф. — Он сказал дать ему все отсюда.
— Я не знаю, как одевать мужчину во все это…
— Ему нужны будут рубашка, брюки, гульфик, носки и ботинки, куртка. — Боцман вынул их и показал ей. Потом с помощью самурая она начала одевать Блэксорна, все еще находящегося в полубессознательном состоянии.
— Как он носит это? — Она держала в руках гульфик в форме мешочка с привязанными к нему тесемками.
— Мадонна, он носит это впереди, вот так. — Боцман, смутившись, показал свой собственный. — Вы привязываете его по этому месту на брюки, как я показал. На его стручок.
Она изучающе посмотрела на боцмана. Он чувствовал ее взгляд и смешался.
Марико надела гульфик на Блэксорна и аккуратно уложила поудобней, вместе с самураем они провели тесемки между ног и завязали их вокруг талии. Она спокойно сказала самураю:
— Это самый нелепый способ одеваться, который я когда-либо видела.
— Это, должно быть, очень неудобно, — ответил Кана, — а священники тоже их носят, Марико-сан? Под своими рясами?
— Я не знаю.
Она отбросила прядь волос от глаз.
— Сеньор, теперь Анджин-сан одет так, как надо?
— Ага, кроме ботинок. Они там вон. Но с ними можно подождать. — Боцман подошел к ней, и ее ноздри заложило от отвращения. Он понизил голос, став спиной к самураю: — Не хотите ли быстренько?
— Что?
— Я схожу по вас с ума, сеньорита, видите ли. Что вы скажете? Там, в соседней каюте, есть койка. Отправьте вашего друга наверх. Англичанин будет в отключке еще час. Я заплачу как обычно.
— Что?
— Вы заработаете монету, даже три, если вам нравится попрыгать, и вы сядете на лучший член отсюда до Лиссабона, а? Что вы скажете?
Самурай заметил ее ужас:
— В чем дело, Марико-сан?
Марико оттолкнула боцмана назад, подальше от койки. Ее речь была прерывистой:
— Он… он сказал…
Кана мгновенно выхватил меч, но его взгляд натолкнулся на стволы двух заряженных пистолетов. Тем не менее он замахнулся для удара.
— Стойте, Кана-сан! — Марико задыхалась. — Господин Торанага запретил всякие стычки до его приказа.
— Ну, обезьяна, иди, ты вонючий обоссанный дерьмовый дурак! Ты! Скажи этой обезьяне поднять свой меч или он будет безголовым сукиным сыном прежде, чем сможет пернуть!
Марико стояла в одном футе от боцмана. Ее правая рука все еще была засунута за пояс, ручка ее стилета все еще лежала у нее в ладони. Но она помнила свой долг и убрала руку.
— Кана-сан, уберите меч. Пожалуйста. Мы должны выполнять приказания господина Торанаги. Мы должны повиноваться ему.
Громадным усилием Кана заставил себя сделать то, о чем она его просила.
— Я собираюсь отправить тебя в ад, джеп!
— Пожалуйста, извините его, сеньор, и меня тоже, — сказала Марико, пытаясь говорить как можно вежливей. — Это ошибка…
— Этот негодяй с обезьяньим лицом вытащил меч. Это не ошибка, ей-богу!
— Пожалуйста, извините, сеньор, я очень сожалею.
Боцман облизал губы.
— Я забуду об этом, если ты будешь хорошо себя вести, маленький цветок. Пошли с тобой в соседнюю каюту, скажи этой обезьяне, чтобы он оставался здесь, и я забуду об этом.
— Как ваше имя, сеньор?
— Пезаро, Мануэль Пезаро, а что?
— Ничего. Пожалуйста, извините нас за это недоразумение, сеньор Пезаро.
— Пошли в соседнюю каюту. Сейчас.
— Что здесь происходит? Что это… — Блэксорн не понимал, проснулся он уже или все еще в ночном кошмаре, но чувствовал опасность. — Что здесь происходит, скажите, ради Бога!
— Этот вонючий джеп бросился на меня!
— Это была ошибка, Анджин-сан, — сказала Марико. — Я извинилась перед сеньором Пезаро.
— Марико? Это вы, Марико-сан?
— Хай, Анджин-сан. Хонто. Хонто.
Она подошла ближе. Пистолеты боцмана не спускались с Каны. Она была вынуждена задеть за него, проходя мимо, и ей потребовалось приложить еще больше усилий, чтобы не выхватить свой нож и не выпустить из него кишки. В этот момент открылась дверь. Молодой штурвальный вошел в каюту с ведром воды. Он удивленно глянул на пистолеты и выскочил обратно.
— Где Родригес? — сказал Блэксорн, пытаясь заставить работать свою голову.
— Наверху, где и следует быть хорошему кормчему, — сказал боцман, его голос звучал раздраженно. — Этот джеп хотел меня зарубить, ей-богу!
— Помоги мне выйти на палубу, — Блэксорн ухватился за борта койки. Марико взяла его за руку, но не смогла поднять его.
Боцман махнул пистолетом на Кану.
— Скажи ему, чтобы он помог. Скажи ему, что если на небесах есть Бог, то он будет висеть на нок-рее до конца вахты.
* * *Первый помощник капитана Сантьяго отодвинулся от секретного отверстия в стенке кают-компании, последнее «Ну, тогда все решено», сказанное дель Аквой, все еще звучало в его мозгу. Бесшумно он проскочил через темную каюту, вышел в коридор и тихонько закрыл дверь. Он был высокий, сухощавый мужчина с живым лицом, он носил напомаженную косу в виде свиного хвоста. Его одежда была опрятной, и, как и большинство моряков, он ходил босиком. В спешке он проскочил по коридору, бегом пересек главную палубу и взбежал на ют, где Родригес беседовал с Марико. Он извинился, наклонившись, прижался ртом к уху Родригеса и начал выкладывать все, что услышал и о чем был послан подслушивать, так, чтобы никто на юте не мог присоединиться к ним.
Блэксорн сидел на палубе на корме, облокотившись на планшир, голова его лежала на согнутом колене. Марико сидела с прямой спиной, повернувшись лицом к Родригесу, как это принято у японцев, а Кана, самурай, мрачно стоял сбоку. Вооруженные моряки толпились на палубах и расположились в «вороньем гнезде», наверху, еще двое — у штурвала. Корабль все еще был поставлен против ветра, воздух и ночь были чистыми, ореол вокруг луны был больше, дождь недавно кончился. В ста ярдах бортом к кораблю под прицелом его пушек стояла галера, весла были вытащены на палубу, кроме двух с каждой стороны, которые удерживали ее на месте; слабое приливное течение относило ее в сторону. Рыбацкие лодки, находившиеся в засаде с неприятельскими лучниками-самураями, приблизились, но еще не нападали.
Марико следила за Родригесом и помощником капитана. Она не могла слышать, о чем они говорят, но даже если бы и могла, ее воспитание заставило бы ее предпочесть не вслушиваться. Интимность в бумажных домах была невозможна без вежливости и предупредительности, без интимности цивилизованная жизнь не могла бы существовать, поэтому всех японцев учили слышать и не мешать. Для общего блага.
Когда она пришла с Блэксорном на палубу, Родригес слушал, что говорил боцман и ее сбивчивое объяснение: это была ее ошибка, она неправильно поняла слова боцмана, и это заставило Кану обнажить меч, чтобы защитить ее честь. Боцман слушал, ухмыляясь, его пистолеты все еще были направлены в спину самурая.
— Я только спросил, не была ли она любовницей англичанина, ей-богу, — она так спокойно умывала его и запихивала в гульфик его сокровища.
— Убери свои пистолеты, боцман.
— Он опасен, говорю я вам. Его надо связать!
— Я прослежу за ним. Иди на нос.
— Эта обезьяна убила бы меня, не будь я попроворней. Вздернуть его на нок-рее! Мы сделаем это в Нагасаки!
— Мы не в Нагасаки — иди отсюда! Живо!
Когда боцман ушел, Родригес спросил:
— Что он сказал вам, сеньора? На самом деле?
— Это — ничего особенного. Извините.
— Я извиняюсь за высокомерие этого человека перед вами и перед самураем. Пожалуйста, передайте самураю, что я извиняюсь перед ним, прошу его прощения. И я официально прошу вас забыть все оскорбления, нанесенные боцманом. Вашему сюзерену или мне не поможет, если на борту произойдут неприятности. Я обещаю вам, что я разберусь с ним по-своему и в удобное время.
Она поговорила с Каной, и под ее нажимом он наконец согласился.
— Кана-сан говорит, что очень хорошо, но, если он когда-нибудь увидит боцмана Пезаро на берегу, он отрубит ему голову.
— Это честно, ей-богу. Да. Домо аригато, Кана-сан, — сказал Родригес с улыбкой. — И домо аригато годзиемашита, Марико-сан.
— Вы говорите по-японски?
— О, нет, только слово или два. У меня жена в Нагасаки.
— О, вы давно в Японии?
— Это мое второе плавание сюда из Лиссабона. Я провел семь лет в этих водах, как говорят — сюда, туда, в Макао и в Гоа. — Родригес добавил: — Не обращайте внимания на этого боцмана — он — эта. Но Будда говорит, даже эта имеют право жить. Правда?
— Конечно, — сказала Марико, имя и лицо этого человека запомнились ей навсегда.
— Моя жена говорит немного на португальском, сейчас почти так же хорошо, как и вы. Вы христианка, конечно?
— Да.
— Моя жена новообращенная. Ее отец самурай, хотя и небогатый. Его сюзерен — господин Кийяма.
— Ей повезло иметь такого мужа, — вежливо сказала Марико, но про себя она подумала, содрогаясь: как можно выходить замуж и жить с чужеземцем? — Несмотря на свои хорошие манеры, она спросила: — А госпожа, ваша супруга, ест мясо, как то, что было в каюте?
— Нет, — ответил Родригес со смехом, его зубы были белые, красивые и крепкие. — И я в моем доме в Нагасаки не ем никакого мяса. В море ем и в Европе ем. Таков наш обычай. Тысячу лет назад, до прихода Будды, у вас тоже был такой обычай, правда? До Будды люди жили по Тао, Пути и ели мясо. Даже здесь, сеньора. Даже здесь. Теперь, конечно, мы знаем лучше, некоторые из нас, да?
Марико подумала об этом. Потом она сказала:
— Все португальцы называют нас обезьянами? И джепами? За нашими спинами?
Родригес потянул себя за серьгу, которую он носил в ухе.
— Вы же называете нас варварами? Даже нам в лицо? Мы культурные люди, по крайней мере мы так думаем, сеньора. В Индии, земле Будды, они называют японцев «восточными дьяволами» и не позволяют никуда приставать, если они вооружены. Вы называете индийцев «черными» и нелюдями. Как китайцы называют японцев? Как вы называете китайцев? Как вы называете корейцев? Поедающими чеснок?
— Я не думаю, что господин Торанага будет обрадован. Или господин Хиро-Мацу, или даже отец вашей жены.
— Блаженный Иисус сказал: «Сначала выньте сучок из собственного глаза, прежде чем вытаскивать соломинку из моего».
Она снова задумалась о том, что первый помощник горячо шептал кормчему Родригесу: «Это верно, мы насмехаемся над другими людьми. Но мы же граждане земли Богов и выбраны богами. Мы одни, из всех народов, защищены божественным императором. Разве не мы, следовательно, совсем особые и выше всех других? А если мы японцы и христиане? Я не знаю. О, Мадонна, дай мне твое понимание. Этот кормчий Родригес такой же странный, как английский кормчий. Почему они такие особенные? Это их воспитание? Это ведь невероятно, то, что они делают, не так ли? Как могут они плыть вокруг Земли и идти по морю так легко, как мы это делаем по земле? Знает ли ответ жена Родригеса? Я бы хотела с ней встретиться и поговорить».
Помощник капитана еще больше понизил голос.
— Что он сказал? — воскликнул Родригес с невольным проклятием, и вопреки себе Марико попыталась прислушаться. Но она не смогла расслышать, что говорил помощник капитана. Потом она увидела, что они оба посмотрели на Блэксорна, и она последовала за ними взглядом, обеспокоенная их тревогой.
— Что еще случилось, Сантьяго? — осторожно спросил Родригес, опасаясь Марико.
Помощник капитана ответил ему шепотом, сложив руки рупором.
— Сколько времени они останутся внизу?