После этого первый помощник рассказал ему о мелях и пеленгах, пути через пролив и их плане. И дал ему два пистолета.
— Вы хорошо стреляете? — спрашивает мой кормчий.
— Плохо, — соврал он.
— Идите с Богом, — просил сказать вам мой кормчий напоследок.
— И он тоже, и вы?
— Что касается меня, я бы отправил тебя в ад!
— И твою сестру!
Блэксорн зарядил бочонки, на случай если начнут стрелять пушки и ему придется действовать без плана или если окажется, что план плохой, а также на случай нападения. Даже такой маленький бочонок, с зажженным запалом, подплывший к борту фрегата, потопит его так же точно, как и выстрел всем бортом из семидесяти пушек. «Неважно, что бочонок маленький, — подумал он, — важно, что в нем».
— Исоги, если хотите жить! — крикнул он и взялся за штурвал, благодаря Бога за Родригеса и за то, что светит яркая луна.
* * *Здесь, на выходе, гавань сужалась до четырехсот ярдов. Глубина воды была большой почти от берега до берега, скальные массивы резко поднимались сразу от моря.
Пространство между затаившимися рыбацкими лодками составляло всего сто ярдов.
«Санта-Тереза» попала теперь в сложное положение, ветер был позади траверза с правого борта, удобно, чтобы идти в кильватере, и они быстро догоняли. Блэксорн держался середины прохода и сделал Ябу знак приготовиться. Все ронины-самураи согласно приказу сидели на корточках ниже планшира, невидимые, пока Блэксорн не отдаст команду, тогда каждый человек — с мушкетом или мечом — кинется к правому или левому борту — туда, куда потребуется. Ябу командовал. Японский капитан знал, что его гребцы гребут в темпе барабана, а старший из гребцов знал, что он должен слушаться Анджин-сана. И Анджин-сан один вел корабль.
Фрегат был в пятидесяти ярдах за кормой, в середине прохода, направляясь прямо на них, и стало очевидно, что они потребуют уступить себе середину прохода.
* * *На борту фрегата Феррьера негромко сказал Родригесу:
— Протарань его.
Он смотрел на Марико, которая стояла шагах в десяти от него, у леера, рядом с Торанагой.
— Я не могу — не при Торанаге же и этой бабе!
— Сеньора! — окликнул ее Феррьера. — Сеньора, вам лучше спуститься вниз, вам и вашему господину. Там, на пушечной палубе, ему будет безопасней.
Марико перевела Торанаге, который немного подумал, потом спустился по трапу на пушечную палубу.
— Черт бы побрал мои глаза, — сказал главный артиллерист, не обращаясь ни к кому в частности. — Я бы не прочь дать залп всем бортом и потопить кого-нибудь. Это проклятый год, мы не потопили ни одного проклятого пирата.
— Да. Эти обезьяны заслуживают хорошей бани.
На юте Феррьера повторил:
— Протарань галеру, Родригес!
— Зачем убивать вашего врага, когда за вас это сделают другие?
— Мадонна! Ты совсем как священник! В тебе нет ни капли крови!
— Да, у меня нет настроения убивать, — ответил Родригес также на испанском, — а как ты? В тебе много бойцовской крови, да? А может быть, и испанской?
— Ты собираешься его протаранить или нет? — спросил Феррьера на португальском, близость смерти захватила его.
— Если она останется там, где сейчас, то да.
— Тогда, Мадонна, пусть она останется там, где есть.
— Что у тебя на уме насчет этого англичанина? Почему ты так разозлился, что его не было с нами на борту?
— Ты мне не нравишься, и я тебе не доверяю теперь, Родригес. Дважды ты становился, или казалось, что становился, против меня или нас, но с еретиком. Если где-то в Азии найдется еще один подходящий кормчий, я спишу тебя на берег, Родригес, и уплыву с моим Черным Кораблем.
— Тогда ты утонешь. Над тобой веет запах смерти, и только я могу защитить тебя.
Феррьера суеверно перекрестился.
— Мадонна, у тебя такой мерзкий язык! Какое право ты имеешь так говорить со мной?
— Моя мать была цыганка и седьмой ребенок в семье, и я тоже.
— Врешь!
Родригес улыбнулся.
— Ах, мой адмирал, может быть, я и вру. — Он сложил руки рупором и закричал: — Приготовиться! — А затем обратился к рулевому: — Держи прямо за ней, и, если эта пузатая проститутка не уйдет в сторону, потопи ее!
* * *Блэксорн твердо держал руль, ноги и руки у него болели. Старший над гребцами бил в барабан, гребцы делали последнее усилие.
Теперь фрегат был в двадцати ярдах за кормой, вот уже в пятнадцати, сейчас в десяти. Тогда Блэксорн круто повернул влево. Фрегат чуть не врезался в них, повернул за ними и оказался рядом. Блэксорн резко повернул вправо, чтобы идти параллельно фрегату, в десяти ярдах от него. Потом вместе, борт о борт, они приготовились идти сквозь два ряда врагов.
— Давай, давай, негодяи! — кричал Блэксорн, стремясь остаться точно сбоку, так как только здесь его прикрывали вся громада фрегата и его паруса. Несколько мушкетов выстрелило, потом залп зажигательных стрел обрушился на них, не нанеся серьезных повреждений, но несколько стрел по ошибке попали в нижние паруса фрегата, и там вспыхнул пожар.
Все командиры самураев в лодках в ужасе остановили своих лучников. Никто никогда не атаковал корабли южных чужеземцев до этого момента. Разве не они одни привозили шелка, которые делали терпимой любую летнюю жару и любой зимний холод и радостными каждую весну и осень? Разве не чужеземцы с юга защищены императорскими декретами? Не разозлит ли их поджог одного корабля так сильно, что они попросту никогда больше не приедут снова?
Когда стрельба прекратилась, Блэксорн начал расслабляться. Родригес тоже. План сработал. Родригес предположил, что под его прикрытием у галеры появится шанс, только шанс.
— Но мой кормчий говорит, вы должны приготовиться к неожиданностям, англичанин, — сказал ему Сантьяго.
— Оттолкни этого негодяя в сторону, — сказал Феррьера. — Черт возьми, я приказал тебе столкнуть его к обезьянам!
— Пять делений вправо! — поспешно приказал Родригес.
— Есть пять делений вправо! — откликнулся рулевой. Блэксорн услышал команду. Мгновенно он взял на пять градусов вправо и начал молиться. Если Родригес долго будет держаться этого курса, они врежутся в рыбацкие лодки и погибнут. Если он замедлит ход и окажется сзади фрегата, то вражеские лодки окружат и захватят его независимо от того, верят они или нет, что Торанага на борту. Он должен оставаться у борта фрегата.
— Пять делений вправо! — отдал приказ Родригес, как раз вовремя. Он не хотел, чтобы в него снова летели зажигательные стрелы; на палубе было слишком много пороха. — Ну, ты, сутенер, — пробормотал он, обращаясь к ветру, — давай дуй в мои паруса и вытащи нас отсюда ко всем чертям.
Блэксорн снова повернул на пять градусов вправо, чтобы удержаться в таком положении относительно фрегата, и два корабля неслись бок о бок, правый борт галеры почти касался веслами фрегата, весла левого борта почти опрокидывали рыбацкие лодки. Теперь капитан все понял, понял и старший над гребцами, и сами гребцы. Они вкладывали в весла последние силы. Ябу прокричал команду, и его ронины-самураи бросили свои луки и кинулись помогать, сам Ябу тоже исчез внизу. Борт о борт. Оставалось пройти только несколько сот ярдов. Тут серые на нескольких рыбацких лодках, более смелые, чем остальные, выскочили вперед на их курс и бросили абордажные крюки. Нос галеры потопил эти лодки. Абордажные крюки были выброшены за борт до того, как они успели зацепиться. Самураи, державшие их, утонули. И ритм гребли на галере не изменился.
— Еще левее!
— Я остерегаюсь это делать, адмирал. Торанага не дурак и все видит, а там впереди риф!
Феррьера видел струи около последних рыбацких лодок. «Мадонна, загони его туда!»
— Два деления влево!
Фрегат снова повернул, и Блэксорн сделал то же самое. Оба корабля направились на скопление рыбацких лодок. Блэксорн тоже видел камни. Потонула еще одна лодка, на галеру обрушился еще один залп стрел. Он держал курс как мог дольше, потом закричал:
— Пять градусов вправо! — чтобы предупредить Родригеса, и повернул штурвал.
Родригес провел маневр и отошел в сторону. Но на этот раз он держал курс на сближение, что не входило в их план.
Блэксорн должен был мгновенно выбрать между бурунами и фрегатом. Он мысленно поблагодарил гребцов, которые все еще оставались у своих весел, команду и всех, кто был на борту, кто благодаря своей дисциплинированности дал ему право выбора. И он выбрал.
Он взял еще правее, вытащил пистолет и прицелился:
— Дай дорогу, ей-богу! — крикнул он и спустил курок. Пуля взвизгнула на юте как раз между адмиралом и Родригесом. Когда адмирал шарахнулся от пули, Родригес поморщился:
— Ты, англичанин, сын безмозглой проститутки! Тебе повезло, и это был удачный выстрел, или ты целился, чтобы убить?
Он увидел второй пистолета руке у Блэксорна, и смотрящего на него Торанагу. Он не обратил внимания на Торанагу, как на не имеющего сейчас значения.
«Благословенная Матерь Божья, что же мне делать? Придерживаться плана или изменить его? Не лучше ли убить этого англичанина? Для общего блага? Скажи мне, да или нет? Ответь себе, Родригес, ради своей вечной души! Или ты не мужчина? Тогда слушай: за этим англичанином пойдут другие еретики, как вши, независимо от того, убить его или не убить. Я обязан ему жизнью, и я клялся, что во мне нет крови убийцы — я не убью кормчего».
— Право руля! — приказал он и дал дорогу галере.
* * *— Мой господин спрашивает, почему вы чуть не протаранили его галеру?
— Это была только игра, сеньора, игра, в которую играют кормчие. Проверить нервы друг друга.
— А зачем стрелял кормчий?
— Тоже игра — проверить мои нервы. Скалы были слишком близко, и, может быть, я толкал англичанина на них. Мы друзья, правда?
— Мой господин говорит, что глупо играть в такие игры.
— Пожалуйста, принесите ему мои извинения. Важно лишь то, что он теперь в безопасности и галера тоже, и я этому очень рад. Пронто.
— Вы придумали это бегство, эту хитрость, вместе с Анджин-саном?
— Так случилось, что он очень умен и точно определяет время. Луна освещала его путь, море благоприятствовало ему, и никто не допустил ошибок. Но почему неприятель не потопил его, я не знаю. На то была воля Господа.
— Воля Господа? — спросил Феррьера. Он смотрел на галеру у них за кормой и не поворачивался.
Они были достаточно далеко от выхода из гавани, в стороне от пути на Осаку, галера в нескольких кабельтовых сзади, не было видно ни одного корабля. Большинство весел на галере были на время подняты на борт, оставалось только несколько для спокойного хода, пока основная часть гребцов восстанавливала силы.
Родригес не обращал внимания на адмирала Феррьеру. Он был занят Торанагой. «Я рад, что мы на стороне Торанага», — сказал себе Родригес. Во время гонки он внимательно рассмотрел его, радуясь такой редкой возможности. Глаза Торанаги видели все, он наблюдал за артиллеристами и парусами, за стрелками с ненасытным любопытством, задавая через Марико вопросы морякам или помощнику капитана: «Зачем это? Как заряжается пушка? Сколько пороха? Как вы стреляете? Зачем эти канаты?»
— Мой хозяин говорит, может быть, это была просто карма. Вы знаете, что такое карма, кормчий?
— Да.
— Он благодарит вас за то, что воспользовался вашим судном. Теперь он вернется опять на свое собственное.
— Что? — Феррьера тут же повернулся к ним. — Мы прибудем в Эдо задолго до галеры. Мы будем рады, если господин Торанага останется на борту.
— Мой господин говорит, что вам больше не стоит беспокоиться. Он вернется на своем собственном корабле.
— Пожалуйста, попросите его остаться. Я рад его обществу.
— Господин Торанага благодарит вас, но желает сразу же перейти на свой корабль.
— Очень хорошо, делай, как он говорит, Родригес. Посигналь им и спусти баркас. — Феррьера был разочарован. Он хотел посмотреть Эдо и получше познакомиться с Торанагой, так как многое в его будущем было связано с ним. Он не верил в то, что Торанага говорил о способах избежать войны. «Мы на стороне этих обезьян против Ишидо, хотим мы этого или нет. И мне это не нравится». — Я буду жалеть, что лишусь общества господина Торанаги. — Феррьера вежливо поклонился. Торанага поклонился в ответ и что-то коротко сказал.
— Мой хозяин благодарит вас.
Родригесу она добавила:
— Мой хозяин говорит, что он наградит вас за галеру, когда вы вернетесь с Черным Кораблем.
— Я не заслужил. Это была только моя обязанность. Простите, пожалуйста, что я не встаю со своего кресла — нога болит, вы понимаете? — ответил Родригес, кланяясь. — Идите с Богом, сеньора.
— Спасибо, кормчий. Вам того же.
Ощупью спускаясь по лестнице за Торанагой, она увидела, что боцман Пезаро командует баркасом. По коже у нее побежали мурашки, и ее чуть не вырвало. Она усилием воли удержала спазм, благодарная Торанаге за то, что он велел им всем покинуть этот корабль.
— Хорошей погоды и счастливого пути, — пожелал им Феррьера. Он помахал рукой, приветствие было возвращено, и после этого спустили баркас.
— Уйдешь вниз, только когда вернется баркас, а эта сучья галера скроется из виду, — приказал он главному артиллеристу.
На юте он остановился перед Родригесом и указал на галеру.
— Ты всю жизнь будешь жалеть, что оставил его живым.
— Это в руках Бога. Англичанин «приемлемый» кормчий, если вы сможете переступить через свою религию, мой адмирал.
— Я учел это.
— И?
— Чем скорее мы будем в Макао, тем лучше. Засеки время, Родригес. — Феррьера спустился вниз.
Нога Родригеса болезненно пульсировала. Он сделал глоток из меха для грога. «Феррьера может отправиться в ад, — сказал он себе. — Но, ради Бога, только после того, как мы доберемся до Лиссабона».
Ветер слегка изменил направление, облака достигли лунного нимба, недалеко шел дождь, рассвет испещрил небо. Он все внимание отдал своему кораблю, парусам и его положению. Полностью успокоившись, он посмотрел на баркас. И наконец на галеру.
Родригес выпил еще рому, довольный, что его план сработал так хорошо. Даже и пистолет выстрелил, что и решило все дело. И он был доволен своим решением.
«Я должен был это сделать и я это сделал. Тем не менее, англичанин, — сказал он себе. — Адмирал прав. С тобой в рай пришла ересь».
Глава двадцать девятая
— Анджин-сан?
— Хай? — Блэксорн выбирался из глубокого сна.
— Вот еда. И чай.
Какой-то момент он не мог вспомнить, кто он и где он. Потом узнал свою каюту на борту галеры. Столб света пронизывал темноту. Он чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Барабанный бой не был слышен, и даже в глубоком сне его чувства подсказали ему, что якорь брошен и его корабль в безопасности, недалеко от берега, а море спокойно.
Он увидел служанку, несущую поднос, Марико рядом с ней — рука ее больше не на перевязи, — а он лежит в койке кормчего, той же самой, что и во время плавания с Родригесом из деревни Ааджиро в Осаку, и теперь она была почти такой же, кстати, как его собственная койка в каюте на «Эразмусе». «Эразмус»! Было бы прекрасно снова вернуться на него и повидаться с ребятами.
Он с наслаждением потянулся и взял чашку зеленого чая, предложенную Марико.
— Спасибо. Это прекрасно. Как ваша рука?
— Намного лучше, спасибо. — Марико согнула ее, чтобы показать, как она работает. — Ранена была только мякоть.
— Вы выглядите гораздо лучше, Марико-сан.
— Да, мне теперь лучше.
Когда она на рассвете вернулась с Торанагой на судно, то была близка к обмороку.
— Лучше оставайтесь наверху, — сказал он ей. — Болезнь пройдет тогда быстрее.
— Мой господин спрашивает, почему выстрелил пистолет?
— Это была только шутка, игра двух кормчих, — сказал он ей.
— Мой хозяин выражает свое восхищение вашим искусством в морском деле.
— Нам повезло. Луна помогла. И команда была изумительная. Марико-сан, вы не могли бы спросить капитана, знает ли он эти воды? Извините, но скажите Торанаге-сама, что я не могу больше без сна. Или, может быть, мы можем лечь в дрейф на часок или около того? Я должен поспать.
Он смутно помнил, как она говорила ему, что Торанага сказал, что он может пойти вниз, так как капитан-сан вполне может справиться, потому что они поплывут в прибрежных водах и не будут выходить в море.
Блэксорн опять потянулся и открыл иллюминатор каюты.
Скалистый берег был в двухстах ярдах с небольшим.
— Где мы?
— У берега провинции Тотоми, Анджин-сан. Господин Торанага хотел поплавать и дать отдохнуть гребцам несколько часов. Завтра мы будем в Анджиро.
— Рыбацкой деревне? Это невозможно. Сейчас полдень, а на рассвете мы были на выходе из Осаки. Это невозможно!
— О, это было вчера, Анджин-сан. Вы проспали день, ночь и еще половину дня, — ответила она. — Господин Торанага сказал, чтобы вам не мешали спать. Теперь он думает, что вам, чтобы окончательно проснуться, надо хорошо поплавать. После еды. Еда состояла из двух чашек риса и поджаренной на древесном угле рыбы с темным, уксусно-сладким соусом, который, по ее словам, делали из перебродивших бобов.
— Спасибо — да, я хотел бы поплавать. Почти тридцать шесть часов? Неудивительно, что я так хорошо себя чувствую, — он с жадностью взял поднос у служанки. Но есть стал не сразу. — Почему она так испугана? — спросил он.
— Она не испугана, Анджин-сан. Просто немного нервничает. Пожалуйста, извините ее. Она никогда не видела до этого так близко чужеземцев.
— Скажите ей, когда бывает полная луна, чужеземцы отращивают рога, а изо рта у них вылетает огонь, как у драконов.