Хорошо быть ленивцем, как видно. Квентина беспокоило, что Бенедикт, будучи мертвым, остается… в сознании, что ли? Жутко. Как будто его похоронили живым.
— Но его там не мучают? Такие ребята с рогами и с вилами? — Кто разберет, что возможно в Филлори, а что нет.
— Нет, не мучают.
— Но на небо он все-таки не попал.
— Какое такое небо? Есть только нижний мир.
— Так как мне поговорить с ним? Ты можешь… как бы это сказать… обеспечить нам связь?
— Нет, Квентин. Я не медиум, а проводник, психопомп. С мертвыми не общаюсь, но дорогу в нижний мир могу показать.
Квентин не был уверен, что хочет этого. По перевернутому лицу Абигейл он ничего не мог прочитать.
— Физически то есть? Так прямо возьмем и пойдем?
— Ну да.
Глубокий вдох.
— Я бы очень хотел помочь Бенедикту, но не хочу оставлять мир живых.
— Я тебя не заставляю. При всем желании не смогла бы.
В трюме, освещенном только свечой, было довольно страшно. Свеча горела совершенно ровно вопреки качке, зато Абигейл раскачивалась как маятник. Гнутые бока корабля казались ребрами поглотившего их чудовища. В каком мире они пребывают сейчас — в нижнем, подземном, подводном?
Ленивица начала прихорашиваться со свойственной ей методичностью, действуя сперва языком, потом когтем, который отцепила от балки.
— На свой лад, — говорила она в процессе, — мы, ленивцы… сами как маленькие миры.
Никто не держит паузу так, как ленивцы… и никто меньше их не зависит от реплик, подаваемых собеседником. Люди для них, вероятно, движутся в ускоренном темпе — так же, как Абигейл в замедленном, на взгляд Квентина.
— Есть водоросль, живущая только в нашем меху… это она придает нам уникальный зеленоватый оттенок. Благодаря ей мы можем… сливаться с листвой. Кроме того, она питает… целую экологическую систему. Определенный вид моли обитает… только в густом, насыщенном водорослью… мехе ленивца. Когда моль поселяется на ленивце… — Абигейл помолчала с минуту, расчесывая колтун, — у нее отпадают крылышки. За ненадобностью. Ей больше никуда не надо летать. — Закончив, она вернула коготь на балку. — Она так и называется: ленивая моль.
— Знаешь что, давай внесем ясность. Нет у меня сейчас времени идти в нижний мир. Когда-нибудь я сполна воздам долг памяти Бенедикта, но сейчас во вселенной кризис, и все наши усилия вложены в поиски ключа. Филлори настанет конец, если мы его не найдем. Ждать нельзя.
— Время тебе не потребуется. В мире мертвых времени нет.
— Да хоть бы и не было. — Квентин твердо решил не поддаваться на уговоры. — Какая от этого польза? Назад я его не верну.
— Нет.
— Зачем тогда это надо, извини за прямоту?
— Ты можешь принести Бенедикту утешение. Это единственное, что живой может дать мертвому, а он, возможно, даст тебе что-то взамен. В человеческих эмоциях я разбираюсь… — Ленивица умолкла, подыскивая нужное слово.
— Не совсем хорошо? — подсказал Квентин.
— Не совсем хорошо, да. Но Бенедикт, по-моему, недоволен тем, что он умер.
— Это была ужасная смерть. «Недоволен» еще мягко сказано.
— По-моему, об этом он и хочет тебе сказать.
Это Квентину в голову не приходило.
— И предложить тебе что-то.
Абигейл закрыла свои желатиновые глаза, отражавшие еще какой-то свет помимо свечного.
Корабль покряхтывал под монотонными ударами волн. Квентин знал по опыту, что если его раздражает кто-то другой, то он сам скорее всего в чем-то ошибся или чего-то не сделал. Он представил себе Бенедикта, заточенного в мультяшном подземном царстве: неудивительно, если парень хочет, чтобы его кто-нибудь навестил.
Квентин чувствовал за него ответственность — это входило в круг королевских обязанностей. Бенедикт умер, не успев узнать, для чего им нужны ключи, и думает, что погиб ни за что. Хорошенькое дело, коротать вечность с такими мыслями.
Из историй о короле Артуре Квентину помнилось, что рыцарям, имевшим на совести грех, не везло с поисками Грааля. Исповедайся сначала, а потом уж двигай искать. Не покаешься в своих пакостях — фиг найдешь. Квентин никогда не понимал, почему Гавейн и другие рыцари не сообразили этого вовремя. Лезли в драку, поддавались соблазнам и даже близко к Граалю не подошли.
Наверно, такие вещи понятны только со стороны. Гибель Бенедикта вообще-то не грех, но она отягощает его, Квентина, совесть и, возможно, препятствует их собственным поискам. Быть героем иногда означает не просто проявить смелость, а сделать то, что ты должен. И это как раз тот случай.
Подведем черту: надо идти в нижний мир, тем более что время на это затрачивать не придется. Если ленивица говорит правду, никто и не заметит, что он уходил.
— То есть я уйду и в ту же секунду вернусь? — спросил Квентин.
— Возможно, не совсем так. Перед уходом нужно будет сделать кое-какие приготовления.
— Но я смогу вернуться?
— Да, сможешь.
— Ладно, начнем. — Не переодеться ли? Как-то несолидно покидать мир живых в пижаме. — Что надо делать?
— Я забыла сказать, что обряд следует провести на суше.
— Вот как. — Слава тебе господи, пока можно пойти и лечь спать. — Я думал, мы прямо сейчас отправимся. Я заскочу к тебе сразу, как… — Наверху затопали и ударили в колокол. — Там только что заметили землю, да?
Абигейл в знак согласия прикрыла глаза. Квентин хотел спросить, как она это сделала, но промолчал: пришлось бы дожидаться ответа, да и ленивцевой мудрости ему на данный момент хватало.
Час спустя, глухой ночью, он уже вышел на плоский берег. Ему хотелось смотаться в нижний мир быстро, чтобы никто не узнал. Потом об этом можно было бы вскользь упомянуть в разговоре: побывал, мол, в аду, что такого. Привет вам от Бенедикта. Делать это на публике он отнюдь не планировал, однако публика собралась: Элиот, Джош, Поппи, даже Джулия, вышедшая на время из ступора. Бингл и один из матросов держали на плечах весло, на весле болталась ленивица: доставить ее на берег таким манером было проще всего.
В целесообразности предстоящей Квентину экспедиции сомневалась одна только Поппи.
— Не знаю, Квентин… как-то в воображении не укладывается. Это ведь не больничный визит: поправляйся, вот мы тебе шарики к кровати привяжем. Представь, что ты мертвый — хотел бы ты, чтобы живые к тебе приходили? Ты ведь знаешь, что не сможешь с ними уйти. Я, например, не уверена, что хотела бы. Ему только хуже станет — может, оставим Бенедикта в покое?
Квентин не слушал ее. В худшем случае Бенедикт прогонит его обратно. Все поеживались от холода, кутаясь в плащи и халаты. Островок представлял собой поросшую кустами песчаную косу. Море время от времени собиралось с силами и плюхало на песок полуфутовую волну, точно напоминая, что оно все еще здесь.
— Я готов, — сказал Квентин. — Говори, что делать.
С корабля по указанию ленивицы привезли приставную лестницу и длинную широкую доску. На берегу она велела составить их треугольником, но они все время валились, и Элиоту с Джошем пришлось держать их. Квентин как бывший физик привык извлекать магию из любых подручных материалов, но это было примитивно даже и по его стандартам. Филлорийский месяц лил на них серебряный свет. Он вращался так быстро, что рога каждые десять минут оборачивались в другую сторону.
— Лезь на лестницу.
Квентин влез, заставив Элиота поднапрячься.
— Теперь съезжай по доске.
Как с детской горки, значит. Сама бы попробовала сделать это без бортиков и площадки. Доска качалась, Квентин балансировал на вершине треугольника. Знать бы, что путешествие в загробный мир будет так похоже на клоунский номер. Он-то думал, что врата ада откроются после начертания на песке огненных знаков. Но делать нечего.
— Съезжай, — повторила Абигейл.
Гладкость доски оставляла желать лучшего, но он кое-как съехал, даже пятую точку не занозил.
— А теперь? — крикнул он, упершись в песок босыми ногами.
— Терпение, — сказала ленивица.
Все ждали. Накатила волна. Ветер вздувал пижаму.
— Ну так что?
— Попробуй пошевелить пальцами ног.
Квентин попробовал, собираясь в случае чего прекратить этот цирк, но тут его ноги провалились куда-то, и он прошел сквозь песок.
Доска тут же преобразилась в настоящую металлическую горку с бортиками. Он скользил по ней в полном мраке, ничего не видя вокруг. Система работала не идеально: стоило ему набрать хорошую скорость, он застревал и вынужден был отталкиваться, скрипя задницей по металлу.
Внизу забрезжил свет. Вскоре Квентин увидел, что это обычная электрическая лампочка на кирпичной стене, которую не мешало бы покрасить. Двойные железные двери тоже были самые обыкновенные, как в школьном классе.
Перед ними стоял человечек лет так восьми, явно не доросший охранять врата ада. Хорошенький мальчуган, с короткими черными волосами и узким личиком. Одет он был в серый форменный костюмчик с белой рубашкой, но без галстука. Как будто он шалил в церкви и его ненадолго выставили.
Ни стула, ни даже табуретки ему при этом не полагалось. Мальчишка безуспешно попытался свистнуть и дрыгнул ногой.
Квентин счел за благо остановиться примерно в двадцати футах от низа.
— Привет, — сказал мальчик.
— Привет. — Квентин съехал до конца и по возможности грациозно встал.
— Ты не мертвый, — заметил мальчик.
— Правильно, я живой. Это и есть вход в нижний мир?
— Знаешь, как я это определил? Ты съезжал долго. Мертвые сразу соскальзывают.
— Да, я застревал пару раз. — Квентин, еще и не входя, весь покрылся мурашками. Интересно, мальчишка тоже живой? Не похож он на мертвого.
— Мертвые легче, — объяснил юный привратник. — И еще, когда умираешь, тебе выдаются треники — на них лучше ехать, чем на обычных штанах.
За пределами светового круга лежала темная пустота. Ни неба, ни потолка. Кирпичная стена, фундамент верхнего мира, выглядела бесконечно высокой.
— Можно я войду? — спросил Квентин.
— Туда только мертвым можно. Такое правило.
— Ага. — Что ж Абигейл не предупредила его заранее? Не хотелось бы лезть обратно по горке до самого верха. Из детства Квентину помнилось, что в принципе это возможно, но ведь эта будет с полмили длиной. Вдруг он сорвется или загородит дорогу умершему, который аккурат едет вниз.
С другой стороны, все к лучшему Можно спокойно продолжать поиски седьмого ключа.
— Видишь ли, у меня там друг. Бенедикт. Мне надо сказать ему что-то.
Мальчик пораздумал.
— Скажи мне, а я ему передам.
— Нет, это личное.
Мальчик закусил губу.
— А паспорт у тебя есть?
— Паспорт? Не думаю.
— Да есть же. Смотри.
Мальчик залез в нагрудный карман Квентиновой пижамной куртки и достал сложенный вдвое листок. Квентин не сразу вспомнил, что это и правда паспорт, подаренный ему девчушкой с острова Дальний… как же ее… Элинор. Как он оказался в этой пижаме?
Мальчик сравнивал лицо Квентина с рисунком придирчиво, как настоящий паспортный бюрократ.
— Твое имя так пишется?
Под картинкой цветными заглавными буквами значилось КРОЛ, причем К смотрело в другую сторону.
— Да, все верно.
Мальчик вздохнул так, точно Квентин выиграл у него в китайские шашки.
— Ладно, проходи. — И отвел глаза, показывая, что ему это глубоко безразлично.
Двери не были заперты. Квентин открыл одну створку, гадая, что стал бы делать мальчонка, если б он попытался прорваться силой. Обернулся бы чем-то страшным из фильма «Изгоняющий дьявола» и сожрал дерзкого? Пространство за дверью освещалось жужжащими дневными светильниками.
Народу там было полным-полно. В спертом воздухе бубнили тысячи голосов. У Квентина сразу возникла ассоциация со спортзалом: люди стояли, сидели, прохаживались или играли в разные игры.
Четверо в ближайшем соседстве вяло перекидывались воланом через сетку для бадминтона. Чуть дальше виднелась волейбольная площадка, на которой никого не было, и столы для пинг-понга. На покрытом лаком полу перехлестывались линии и круги диких расцветок, акустика напоминала о стадионе, где звукам не от чего отражаться и они просто истрепываются, проходя большие дистанции.
Люди, то есть тени, имели вполне плотский вид, хоть и выглядели бледно при искусственном свете. Пижама Квентина не особенно выделялась среди их белых спортивных костюмов.
Чувствуя, как давит на барабанные перепонки, Квентин решил не вдумываться, принимать все как должное и постараться разыскать Бенедикта. Ему бы определенно пригодился Вергилий. Он оглянулся на закрытые двери: с внутренней стороны на них вместо ручек были длинные железные рычаги.
Миг спустя одна створка снова приотворилась, и внутрь проскользнула Джулия. Она оглядывалась по сторонам, как и Квентин, но не казалась растерянной. Ее способность приспосабливаться к любым условиям просто ошеломляла, а температура, кажется, понизилась и стала нормальной. Дверь с металлическим лязгом закрылась за ней.
У Квентина на секунду остановилось сердце от мысли, что она умерла.
— Расслабься, — сказала Джулия. — Я просто решила составить тебе компанию.
— Правильно решила. — Сердце забилось вновь. — Я страшно рад, спасибо тебе.
А вот тени, похоже, не слишком радовались, что попали сюда — наоборот, скучали. Бадминтонисты едва махали ракетками и не злились, пропустив мяч, разве что слегка огорчались. Очки тоже никто не считал: доска показывала счет прошлой или позапрошлой игры.
Большинство теней спортом вовсе не занимались, просто разговаривали или молча лежали навзничь, глядя на флуоресцентный свет. Откуда вообще взялись эти светильники? В Филлори электричества нет.
— Ребенок у тебя паспорт не спрашивал?
— Нет, даже не посмотрел на меня.
Квентин подумал, что это странно.
— Ну что, будем искать?
— Главное, не разлучаться.
Квентин принудил себя двинуться с места. Чем больше углубляться в эту толпу, тем больше риск застрять здесь навеки, что бы там ни говорила ленивица. Порой они наступали кому-то на ноги и старались, как на особенно людном пикнике, не наступать на руки. Он боялся, что живые привлекут к себе нежелательное внимание, но умершие только взглядывали на них и тут же отводили глаза. Ничего похожего на гомеровский или дантовский нижний мир, где всем до смерти охота с тобой потрепаться.
Квентин испытывал не столько страх, сколько депрессию. Как при посещении летнего лагеря, дома престарелых или чьего-то офиса: все вроде бы хорошо, но мысль, что в конце дня ты сможешь уйти домой, вызывает несказанное облегчение. Спортивное снаряжение здесь сильно поизносилось: сложенные доски для настольных игр протерлись по швам, на бадминтонных ракетках ослабли струны. Потом он увидел Чур, и это стало для него шоком.
Он мог в общем-то этого ожидать. Чур, показывавшая им дорогу к Гробнице Эмбера, в отличие от своего напарника их не бросила. При жизни он знал ее недолго, но это была точно она, с рыбьими губами и короткой лесбийской стрижкой. В последний раз, когда он ее видел, женщину молотил и одновременно поджаривал раскаленный докрасна великан. Теперь она, целехонькая, только чуть похудевшая, лениво играла в настольный теннис и если узнала Квентина, то виду не подала.
Только теперь Квентин разрешил себе задуматься о том, о чем старался не думать с самого первого упоминания о нижнем мире: нет ли здесь Элис. Одна его часть жаждала увидеть в толпе ее лицо и отдала бы за это все что угодно, другая надеялась, что ее здесь нет. Она теперь ниффин — может быть, это считается одной из форм жизни.
Потолок кое-где поддерживали металлические колонны. У одной из них, глядя в пространство, сидел Бенедикт. Перед ним был разложен пасьянс, который мог завершиться удачно, но Бенедикт не спешил класть пятерку бубен на шестерку греф.
Сейчас он больше походил на того Бенедикта, которого Квентин увидел в картографическом кабинете, чем на загорелого коммандоса с «Мунтжака». Бледный, руки тонкие, темные круги под глазами. Волосы у него отросли, и облик угрюмого юноши с холста Караваджо вернулся к нему.
— Здравствуй, Бенедикт, — сказал Квентин.
— Здравствуй, — сказала Джулия.
Взгляд Бенедикта, остановившись на Квентине, опять ушел вдаль.
— Я знаю, с собой вы меня взять не сможете, — тихо произнес он. Мертвые попусту слов не тратят.
— Не смогу, — подтвердил Квентин. — Ленивица так и сказала.
— Зачем вы тогда пришли? — В его глазах вспыхнуло обвинение. Квентин боялся увидеть рану на его шее, но ничего такого не наблюдал. Конечно, он ведь не зомби, он призрак. Вернее, тень.
— Хотел с тобой повидаться. — Квентин сел рядом и тоже прислонился к колонне, Джулия села с другой стороны. Перед ними колыхалась толпа теней.
Прошло какое-то время, пять минут или час — здесь трудно было ориентироваться.
— Как тебе тут? — спросила Джулия. Бенедикт промолчал и сам задал вопрос:
— Видели, что со мной случилось? Просто не верится. Бингл велел мне оставаться на корабле, а я подумал… — Он нахмурился и потряс головой. — Хотел испробовать то, чему обучался, в настоящем бою. Сошел на берег, и сразу тщщщщ! Прямо в горло, в самую ямку. — Он прижал указательный палец к выемке под адамовым яблоком. — Самое смешное, что это даже не очень больно. Я думал, стрелу можно вытащить. Пошел опять на корабль. Дыхание прервалось, сел. Во рту полно крови, меч в воду упал. Я еще и волновался из-за этого — верите, нет? Все думал, можно ли будет нырнуть и достать его. Вы достали?
Квентин покачал головой.
— Да ладно, не важно. Это всего лишь учебный меч.
— А потом что? С горки съехал?
Бенедикт кивнул.
У Квентина зародилась теория, что эта горка придумана для унижения. Как будто все, чем ты жил, о чем мыслил, было просто детской игрой. Смерть никого не уважает и хочет, чтобы ты это понял.