– Круто, – повторил я. – Э-э, спасибо за заботу о нашем здоровье… Ты молодец, самоотверженная такая…
– Забочусь, – сказала она настойчиво, чтобы я понял, что сама бы она никогда и ни за что, она порядочная и даже старомодная девушка, но если надо коллективу, то она готова принести некоторую жертву и дать смотреть на свои сиськи даже бесплатно.
– Я намекну Глебу Модестовичу, – пообещал я, – чтобы повысил тебе зарплату.
– Я не ради зарплаты!
– Понимаю, как не понять? Ты у нас золотце. Но любое проявление лояльности фирме должно поощряться.
– А-а-а, против этого я не против!
Тарасюк начал спешно собирать по инету самые красочные фото в высоком разрешении, где фотомодели демонстрируют обнаженную грудь.
Цибульский, понимая, что любые статичные фото быстро приедаются, хуже того – к ним привыкаешь и перестаешь замечать, тут же задал поиск по всякого рода отклонением от классического вида, формы и размера. Обалдевшие, мы собирались возле его стола и таращились на сиськи, одни размером с грецкие орехи, но с дойками в полпальца, другие – огромные, как тыквы на выставке, с розовыми ореолами такого размера, что их можно пустить на тюбетейки ортодоксальным евреям.
В отдельную папку он собрал по формам: широкие и плоские, длинные и вытянутые, с очень тонкими или, напротив, невероятно толстыми сосками, не во всякой рот влезут, даже в мужской. Цибульский гордо посмеивался, когда все начали скачивать его коллекцию и устанавливать, как обои, на свои дисплеи.
Тарасюк охотился за клипами в данной области, ругался, что все в скверном разрешении, но инет велик, и сумел собрать около сотни фрагментов, где красотки трясут грудью: кто из стороны в сторону, раскинув руки, кто поддерживает их ладонями и дразняще поднимает вверх-вниз.
Я скачал и поставил скринсейвером ролик, где одна спортсменка, желающая стать фотомоделью, научилась двигать сиськами, не притрагиваясь к ним ладонями. Выглядит потрясающе, когда груди – немаленькие и очень эротичные! – поднимаются и опускаются по очереди, даже танцуют в игривом ритме.
Полюбовавшись, вдруг подумал: а что, если в самом деле так оно и есть? Смотреть на голые сиськи – приятно. В самом деле любая хмурость уходит, улучшается настроение. А хорошее настроение – это отсутствие стресса, то есть нет почвы для предпосылок инсульта или инфаркта…
Несколько минут тешился иллюзией, что вот какой молодец, угадал, потом оборвал себя и сказал трезво: не теряй голову и не беги за толпой, как в свое время Насреддин, что пустил нелепый слух, а потом, глядя на бегущую толпу, сказал себе, что раз столько народа поверило, значит, это все правда…
Пожалуй, это вообще первое, что удалось внедрить нашей организации так легко: всего лишь подстроенная публикация и ток-шоу с участием медиков. Ток-шоу прокрутили в записи несколько раз по всем каналам, а дискуссии в прессе возникали уже без нашего участия.
Буквально на следующий день в офисах начали обнажать грудь молоденькие женщины, а женщины постарше поспешно записывались в кабинеты пластической хирургии на имплантацию груди. Молодежь приняла с энтузиазмом: на дискотеках смотрели на девушек в майках, как на деревенских дурочек, считалось хорошим тоном не раздеваться во время танца, а уже заходить в зал с обнаженной грудью.
Через два-три дня обнаженногрудые появились на улицах. Сперва в компании, в группе не так неловко, да и помогут отгавкаться от злобных старух, а потом уж и одинокие девушки свободно и независимо шли по своим делам: в офис, в магазин, на службу, стараясь ни на кого не глядеть, чтобы обнажение не выглядело приглашением к чему-то более тесному, как всегда понимают мужчины.
За пару следующих месяцев я апнулся еще трижды. Жалованье поднялось до пятидесяти тысяч в месяц, квартиру я сменил, даже Эмма намекнула, что неприлично человеку с таким достатком жить в доме, что ниже среднего. Я пробовал вякнуть, что вообще-то в России квартиры предпочитают покупать, а не снимать, мы ж не Запад, она посмотрела с великим удивлением.
– Не Запад? – переспросила озадаченно. – Разве ты не ездишь по Западу так же свободно?
– Ну, езжу…
– Эх, Евгений Валентинович, каким ты бываешь консерватором.
– Каким?
– А вот таким! Давай я подберу тебе квартиру, а если так уж захочешь купить, то скажи – фирма сразу купит для тебя.
– Нет, – запротестовал я, – предпочитаю за свои. Я получаю просто дико много.
Она загадочно улыбнулась.
– Даже не представляешь, сколько будешь получать, когда перейдешь на левл выше.
Я насторожился. Видимо, здесь апы – одно, а левлы – другое. Апы – вроде ступеньки, а левлы – этажи. Но все-таки я не на первом: Глеб Модестович сказал, что за мной теперь будет глаз да глаз, а это значит, что я из «учеников» перешел в «подмастерья», так сказали бы в масонской ложе.
Задачи, которые мне спускал Глеб Модестович, бывали довольно интересными, обычно все из той области, которой я и хотел заниматься в универе, только слишком, как мне казалось, расплывчатые. Я же предпочитаю конкретику, которую можно приложить к действительности, и очень гордился как все более широко распространяющейся волной демократизации в гостиничном бизнесе, когда уже почти во всех странах Европы мужчин и женщин стали заселять в общие номера. Более того, в Швеции, Нидерландах и Германии вообще запретили селить в номера одних мужчин или одних женщин: в этом увидели дискриминацию другого пола.
Гордился и тем, что в офисах женщины обычно работают, обнаженные до пояса, не говоря уже о вечеринках, дискотеках, фитнес-центрах, кафе или парках отдыха. Правда, возгордиться слишком уж не удалось, как-то забрел в кабинет к Цибульскому, у него на стене огромный лист ватмана, жирным фломастером начертаны странные лестницы, похожие на ветвистые молнии. Каждый корешок несет обозначение, я подошел ближе, всматриваясь. Цибульский наблюдал с победной улыбкой.
– Ну как, нравится?
– Да так, – ответил я неопределенно, – просто еще не понял, что за схема. Катание на коньках – понятно, а что такое скайфайт, к которому идет ниточка? При чем тут дельтапланеризм, если от него стрелка к дайвингу, а дайвинг, если мне память не слишком изменяет с кем попало, что-то вроде ныряния в воду…
Он слушал с победоносной улыбкой.
– Тепло-тепло… Но все же приятно встретить такого невежу.
– Почему?
Он ухмыльнулся.
– А покуражиться собственным превосходством?
Я развел руками.
– Над такой овцой? Нет славы в превосходстве над таким ничтожным соперником. Да и не соперник я…
Он сразу посерьезнел.
– Не принимай всерьез. Это я шучу так. Нестандартно? Да все мы здесь нестандартные. Ты тоже. А схема эта просто показывает наглядно, сколько и какие виды спорта появились в последнее время.
– Дельтапланеризм – это в последнее время?
Он покровительственно усмехнулся.
– В твоем возрасте может казаться, что и компьютеры были всегда. Да, дельтапланеризм придумали на моей памяти. Как и подводное плаванье с аквалангами. Маски и ласты тогда же изобрели, я уже заканчивал вуз. А вот серфинг, роликовые коньки, скейт, сноубординг – совсем уж новинки. Сейчас вот думаю, где разместить на листе все эти суперновые виды спорта, когда прыгают на велосипедах и мотоциклах, перебираются на малой скорости через препятствия…
Я подумал, сказал осторожно:
– Входит в моду лазанье по стенам… Начинали сперва карабкаться просто по стенам высотных домов, а сейчас строят специальные стены! С крохотными выступами, за которые можно ухватиться только кончиками пальцев…
Он кивнул.
– Знаю-знаю. Уже разместил, смотри!.. Но за ним еще есть пустое место…
– Как это?
Он сказал смущенно:
– Я вывел формулу, сейчас она проходит обкатку, так что еще не совсем идеальна… Словом, когда у молодежи появляется какой-нибудь новый вид времяпрепровождения, я тут же рассчитываю: есть ли у него будущее. Более того, возможны ли ростки к новым видам спорта?
Я вспомнил, что уже видел не раз какие-нибудь смешные, нелепые, а чаще всего просто дурацкие соревнования, самое простое из который – бег в мешках, бег с огромным куском сыра или бег через километровую полосу, заполненную липкой грязью до пояса. Некоторые из этих соревнований выказывают удивительную живучесть, как, к примеру, соревнования лесорубов Канады: кто быстрее срубит и распилит дерево, но они вот уже триста лет остаются развлечением сугубо местным, а есть такая дурь, как лазанье по стенам, что, вчера родившись, сегодня уже охватила эпидемией половину населения земного шара, а завтра будет настойчиво стучать в двери Олимпийского комитета.
Он наблюдал за мной заинтересованно, я наконец догадался:
– Значит, ты мониторишь появление новых видов спорта?
– Бери шире, – ответил он скромно, – развлечений.
– Развлечений, – повторил я, – которые можно ввести в ранг спорта?
– Развлечений, – повторил я, – которые можно ввести в ранг спорта?
Он кивнул.
– Так. Но это не все, малыш.
Я сжал челюсти, не терплю, когда меня так называют, хотя ростом я в самом деле не слишком, да и по возрасту здесь, пожалуй, самый молодой.
– А что еще?
– Подумай, – предложил он. – Мы все здесь для того, чтобы думать.
По мне словно прошел разряд электрического тока. Я вздрогнул, прошептал:
– Ты еще и пробуешь создавать их сам…
Он горделиво улыбнулся.
– В точку. Более того, на этой карте два вида спорта, которые придумал я и умело внедрил в массы. Если угадаешь с первого раза – с меня пиво.
Я повернулся к стене с ватманом, скрывая волнение. Волосы зашевелились от суеверного ужаса и великого почтения. Господи, с какими титанами мне посчастливилось работать бок о бок! Подумать только, эти люди создают то, чем часть человечества начинает заниматься с великим удовольствием, а другая часть, побольше, с интересом следит за соревнованиями, болеет, комментирует, пишет в блогах, создает группы поддержки и фанатские команды для битья морд идиотам, что болеют за соперников.
– Вот это, – сказал я, – а еще вот… нет, вот это!
Он выглядел сконфуженным.
– Что, такие плохие? Уступают другим?.. Как удалось вычислить?
Я сказал милостиво:
– Нет, не уступают. Просто ты их выписал чересчур тщательно. С великой любовью, как каллиграф. А остальные – просто надписи.
Он сказал с облегчением:
– Все равно с меня пиво. И всем скажу, что я в споре проиграл.
Комп довольно заурчал, увидев меня на пороге кабинета, огромный экран вспыхнул приглашающе, но я опустился в кресло и бараньим взглядом уставился в стену напротив. Хороший щелчок по задранному носу, ничего не скажешь. И хотя я не слишком еще и задираю, но все-таки счел себя уникальным, но вот с виду такой ржущий и пустоголовый Цибульский создает новые виды спорта и развлечений, что охватывают весь мир быстрее, чем мое дурацкое движение голосисечников, и держится предельно скромно.
Не думаю, что Тарасюк, Жуков, Арнольд Арнольдович или Орест Димыч ему уступают, да и остальные, с кем мне приходилось сидеть за столом хотя бы во время обеда, в каждом слове и жесте демонстрируют блестящий ум и умение смотреть далеко за горизонт.
– За работу, – сказал я себе зло. – Ишь, расслабился, уникум из Бобруйска…
Глава 8
Неделя за неделей, месяц за месяцем летят, как с деревьев листья. Я вкалывал, не обращая внимания на смену дня и ночи, весны и лета, на мелькающие за окном то снег, то желтые от цветущих одуванчиков поля.
Однажды на экране мигнула иконка с лицом Глеба Модестовича, тут же звякнул сигнал, на весь экран высветилась его раскудлаченная голова. Стекла очков блестят так, что глаз не видно, а кажется, что в глазных впадинах полыхает яростное пламя.
– Евгений, – произнес он коротко, – зайдите ко мне.
Я вскочил.
– Есть, хозяин! С мячиком?
Он поморщился.
– И кто это вас апает, такого несерьезного?
– Не знаю, – ответил я. – Думал, что вы. Бегу!
В коридоре пусто, я в самом деле пробежал, чувствуя в себе застоявшиеся силы. Однако перед дверью кабинета главы фирмы я перешел на шаг, поправил одежду и постучал четко и аккуратно.
– Входите, Женя.
Переступил порог кабинета я с некоторым душевным трепетом, что не покидает с первого же дня. Казалось бы, должен привыкнуть, но благоговения не уменьшается. Напротив, все больше убеждаюсь в могуществе корпорации, с этим осознанием растет и почтительный трепет, едва подумаю, в какой фирме работаю.
Глеб Модестович поднял голову от бумаг на столе, лицо слегка осунувшееся, под глазами темные мешки, но взглянул достаточно приветливо.
– А, Евгений… Садись, дорогой. Как здоровье?
– Спасибо, не жалуется.
– Ха-ха, отлично. А я вот такого сказать не могу. Увы, все наше могущество не спасает нас от старости, ветхости и, увы, отбрасывания копыт. Или, как говорят ныне, склеивания ласт.
– Медицина двигается гигантскими шагами, – сказал я с глубоким сочувствием. – Каждый день сыплются открытия…
Он ухмыльнулся.
– К счастью, не только в медицине. Вот у меня на столе целый перечень… Надо решить, какие разрабатывать, какие притормозить, какие нам безразличны… Как тебе работа в фирме?
Я ответил с жаром:
– Чудо!
– В каком смысле?
– Даже мечтать не мог о работе в такой… организации!
Он уловил, что слово «фирма» я заменил на слово «организация», но не подал виду, скупо улыбнулся.
– Хорошо. И ты пришелся ко двору. И отзывы о тебе хорошие, и, что главное, результаты твоей работы. Это все-таки главнее. Хороших людей, к счастью, много, но мало хороших специалистов. Да еще в таком поле, где ты хоть и не один, но ты один из лучших.
Я промолчал, не зная, как реагировать, только смотрел ему преданно в глаза и неслышно вилял хвостом. Он покосился на экран, улыбка раздвинула губы, сказал чуть строже:
– Есть мнение, что ты уже дорос до настоящей работы.
Голова моя вздрогнула, будто по ней ударили молотом. Даже зашумело, а в глазах вспыхнули искры. А то, чем я занимался, не настоящая?
– Если вы считаете, – пролепетал я, – вам виднее… Не мне оценивать, что и как я делал.
Он кивнул.
– Правильный ответ. Тебе поручают задачу, ты ее решаешь, а как она применяется… и что из этого получается – уже не твоя забота. Если даже не сработает, то это скорее из-за криворукости тех, кто внедряет в жизнь. Сейчас тебя переводим на уровень Б.
Я замер. Мне казалось, что между моим С+ и Б стоит целый ряд ступеней, а то и этажей. Он, внимательно наблюдая за моим лицом, кивнул.
– Ты прав. Твоя последняя работа оказалась просто шедевром. К счастью, и в реал ее сумели ввести без сучка и задоринки, так что все наши увидели твои возможности во всем блеске. А так как обходимся без всякой бюрократии, то иди сейчас к себе уже сотрудником с правами категории Б. Не успеешь дойти до своего кабинета, получишь доступ ко всем файлам этого стаза.
Я прошептал:
– Инцидент в Кении?..
Он кивнул.
– Да. Все получилось.
– Но еще не…
Он выставил ладонь.
– Включи телевизор. Сегодня впервые прошла инфа по всем каналам! Би-би-си с облегчением сообщила первой, что межплеменные и межрасовые столкновения идут на убыль. Как видишь, у простого народа появилась более лакомая морковка, а ее подкинул ты, мы это хорошо знаем. Так что автоматы если и не сдадут, то снимут с плеч. Ты уже спас несколько тысяч человек от резни, а в целом спасаешь целый регион от опустошения. Кроме того, мы не можем позволить, чтобы нефтяные заводы перестали работать. Тем более нельзя позволить их взрывать…
Он улыбался, довольный, я рискнул спросить шутливым тоном:
– Те нефтяные тоже наши?
Он вскинул брови.
– Нефтяные?.. Нет, конечно.
– Простите, мне показалось.
Он отмахнулся.
– Да все нормально показалось. Если по большому счету, то и заводы, и вся система нефтепроводов – наши. И не только в Кении. На самом деле не так уж важно, кто числится собственником. Неважно даже, кто считает всерьез себя их собственником!
Он говорил все еще шутливо, довольный успехом операции «Умиротворение Кении», но я чувствовал холодную и жестокую правду. Заботясь о мире и благополучии в Африке, наша фирма… или организация, всего лишь заботится о благополучии своих угодий и тех людей, которые их обрабатывают.
И не только в Африке.
За час до конца рабочего дня замигала иконка вызова. Глеб Модестович взглянул с экрана строго и требовательно.
– Евгений? На радостях еще не ушел праздновать?.. Зайди ко мне.
– Иду, – ответил я послушно.
Бросаясь к двери, подумал, что мой начальник выглядит непривычно строгим и подтянутым. И эта шуточка невпопад, будто старается смягчить что-то неприятное.
В кабинете находился высокий мужчина в строгом сером костюме, джентльмен с полным безразличия и некоторого высокомерия лицом и холодным взглядом светлых глаз. Он повернулся в мою сторону, не сделал ни единого лишнего движения, словно его повернули невидимые руки, а Глеб Модестович поспешно вскочил из-за стола.
– Вот, господин Макгрегор, – сказал он как-то чересчур поспешно, – наш сотрудник Евгений Валентинович. Тот самый, который сегодня переведен на уровень Б.
Незнакомец, которого он назвал Макгрегором, кивнул с самым безразличным видом.
– Отлично. Благодарю.
Глеб Модестович спросил искательно:
– Я вас покину на некоторое время?
Макгрегор кивнул, даже не взглянув в его сторону.
– Да.
Глеб Модестович исчез с такой бесшумностью, словно в виде дыма просочился сквозь замочную скважину. Макгрегор неспешно обошел стол, я молча смотрел, как он снова без единого лишнего движения опустился в кресло Глеба Модестовича, вскинул на меня взгляд, после паузы кивнул на кресло по эту сторону стола.
– Садитесь, Юджин. У меня к вам короткий разговор. Точнее, сообщение. Но сперва пара вопросов.