– Но отдых был необходим, – сказал он полувопросительно.
Я отмахнулся.
– Да понял я, понял!.. Это чтоб у меня не возникали мысли, что хорошо бы в отпуск. Да не было у меня таких мыслей, не было!
Он спокойно кивнул:
– Да, теперь уж точно не будет. Вы увидели самый роскошный курорт в мире. И… заскучали.
– И что, – спросил я все еще раздраженно, – что это значит, по-вашему?
Его губы дрогнули, я с изумлением увидел, что могущественный шеф в самом деле улыбается. Это было так непривычно, как если бы улыбнулась акула.
– Это многое значит, – ответил он с непонятным мне подтекстом, – но пока скажу одно: вы работаете там, где должны.
Вульф и Штейн переглянулись, я с облегчением перевел дух.
– Спасибо, шеф.
– Тут почти все такие, – заметил он. Я удивленно раскрыл рот, он засмеялся: – Что, думали, вы один такой уникальный?
– Нет, я думал, что урод, – ответил я.
– Почему?
– Не умею наслаждаться жизнью. Не умею ей радоваться!
Он покачал головой.
– А вы разве не радуетесь?
– Еще как! – вырвалось у меня. – Но только не бабам. Бабы – это все-таки…
Я замолчал, подбирая слово, он сказал благожелательно:
– Просто. Это слишком просто. А вам уже требуется что-то особенное. Люди простые, что тоже ищут что-то еще, уходят во всякие там перверсии, те на том же этаже, а творческим людям доступны радости классом выше… Что вы и доказали. Ладно, идете проверьте свой кабинет, ничего ли там не сперли…
Я кивнул, Макгрегор повернулся, чтобы уйти, я сказал просительно:
– У меня там одна мыслишка появилась…
Он оглянулся, в суровых глазах насмешка.
– Одна?
Вульф захохотал, но посмотрел на часы, затем на шефа. Штейн показал мне взглядом, чтобы заканчивал, Макгрегор им самим нужен.
– Честно говоря, – продолжил я тоном ниже, – их вагон и две тележки, я могу их все сразу…
– Упаси господи! – сказал Макгрегор с иронией.
– Тогда вот пока одна, – заговорил я торопливо, – понимаю, почему с такой неприличной поспешностью приняли в Европейский союз скопом, не глядя, целую кучу стран, что раньше были в орбите Советского Союза!.. Ну зачем богатой и сытой Европе эти нищие Болгария, Польша, Чехия, Словакия, Румыния и прибалтийские республики?..
Макгрегор усмехнулся.
– Говорят о расширении демократии.
– Говорят, – сказал я раздраженно. – Мы тоже говорим одно, думаем другое, а делаем третье! Европой движет панический страх перед исламом и нашествием негров из Африки, для нас это не секрет. Размножаются в слаборазвитых, как мыши, так что скоро вся Европа повторит судьбу Косова. Единственное спасение, да и то не спасение, а отсрочка гибели – поскорее влить в Европу страны бывшего социализма, где негров нет вообще… Как и мусульман почти нет.
Вульф и Штейн поглядывали на меня нетерпеливо и с осуждением, как на нарушителя корпоративной этики. Я чувствовал себя как на иголках, задерживаю шефа, но раз уж начал говорить – надо успеть закончить, другого шанса повторять сначала не будет.
Макгрегор кивнул.
– Верное понимание ситуации. Юджин, вы хорошо видите суть за красивыми лозунгами о демократии и политкорректности. Но все-таки вы тревогу поднимаете зря.
– Я разве поднимаю?
Он усмехнулся шире.
– Намереваетесь, разве не так?
– Так, – признался я. – А разве не правда то, что я сказал?
Вульф и Штейн уже смотрели на меня с любопытством, как на говорящего пингвина. Макгрегор оглянулся на них, кивнул, мол, сейчас освобожусь, повернулся ко мне.
– Правда, – сказал он ровным голосом. – Ну и что?
– Как?.. Но я полагал… что наша организация… мне казалось, что если мы в состоянии предотвращать войны, то что-то сделали бы и с наплывом эмигрантов в Европу? Ведь это грозит…
Я запнулся еще и потому, что они все смотрят не только с превеликим интересом, но и с иронией.
– Ну-ну, – спросил Макгрегор, – чем грозит?
– Остановкой прогресса, – выпалил я. – Дело в том, что фундаментальные науки развивали только страны… ну, побоюсь сказать насчет цвета кожи, а то пришьют расизм, но… с христианской ориентацией! А все остальные страны, где ислам, буддизм или синтоизм, – либо копировали готовое, либо в лучшем случае слегка модернизировали, видоизменяли, совершенствовали. Сейчас эти страны обеспечивают массовость продукта, будь это компьютеры или автомобили, но завтра…
Я снова запнулся, меня слушает, это хорошо, а Макгрегор спросил уже без иронии:
– Что завтра?
– Завтра прогресс затормозится, а потом встанет, – ответил я с трудом, с жутью понимая, что это произойдет даже раньше, чем я думал. – Потому что Европа станет исламской. Вы же помните: арабы и алгебру придумали, и науку вперед двинули, но как только туда пришел ислам, там все замерло. То же самое будет и в Европе.
Все трое переглянулись, Штейн проговорил задумчиво:
– А парень не дурак. Видит и те течения, что в самой глубине.
Макгрегор чуть улыбнулся.
– Это Кронберг не совсем дурак. Выловил его в какой-то дыре.
Я чувствовал на себе их доброжелательные взгляды, даже промолчал, что Москва не совсем уж и дыра, это их Нью-Йорк – дыра, Макгрегор продолжил тепло:
– Вы хорошо все видите, Юджин. Но забудьте про эту проблему.
Я переспросил:
– Забыть? Вы хотите сказать, что кто-то уже над ней работает?
Они переглянулись снова, Макгрегор покачал головой.
– Не стану вам врать, Юджин. Никто не работает. Но все равно не занимайтесь ею.
– У меня есть некоторые идеи, – сказал я торопливо. – Пара таких, что сразу даст взрывной эффект!..
Он произнес тем же теплым голосом, но в нем проскользнула властная нотка:
– Все будет хорошо, Юджин. Но вы же знаете, из всех проблем девяносто процентов решаются сами, а остальные десять… неразрешимы вообще.
– А эта?
Он чуть-чуть улыбнулся.
– Проблема, которая вас так волнует, находится в первой группе.
В старом московском кафе по-домашнему уютно. Мне нравится скакать по городам и весям, прыгать по странам и континентам, но приятно и оказаться снова здесь, увидеть знакомые морды и поговорить за жисть. Считается, что за жисть говорят так, бездельники, от избытка свободного времени, но у нас и легкая болтовня чаще всего служит подступом к реальной работе.
Мы уже насытились, неспешно расправлялись с десертом и смаковали кто кофе, кто чай, Арнольд Арнольдович с удовольствием пил козье молоко.
– Где побывали, Женя? – поинтересовался Глеб Модестович. – Смотрю, загар такой средиземноморский… А уезжали белым таким червяком.
Я отмахнулся.
– Стыдно сказать…
– Да где? В борделе?
– Почти. В элитном! На Каннском кинофестивале.
– Ого, – сказал Цибульский завистливо. – Я бы с нашим удовольствием! Кинозвезды, фотомодели…
– Да я больше фильмы смотрел, – объяснил я. – Не до фотомоделей. Десятка три перелопатил, тенденции пытался уловить…
– И как?
– А никак. Писатели и киношники – народ непредсказуемый. Только и заметил, что уже в двух фильмах о рыцарях короля Артура появились негры. Так что можно предположить, что теперь, когда стремительно нарастает экономическая, военная и политическая роль Китая, то на политкорректном Западе сперва среди рыцарей Круглого стола появятся один-два китайца, а потом все станут ими, китайцами. А то и сам король Артур.
– Это когда Китай захватит Америку, – отрезал Жуков сердито, – не раньше.
Арнольд Арнольдович заметил от соседнего стола:
– Ну, а чтобы среди рыцарей Круглого стола появились русские, фильм нужно делать в России?
– Только так, – ответил Жуков горько. – Разве что окружить Штаты атомным подводным флотом? И тайком заложить в крупных городах по атомной бомбе?
Глеб Модестович подумал, согласился:
– Да, уж лучше обойтись без русских в Камелоте. Как-то дешевле обходится.
– А если снимать о королевстве Камелот, – сказал Цибульский, – в Черной Африке? Все рыцари будут неграми?
Арнольд Арнольдович брезгливо проворчал:
– Я вообще не понимаю, откуда выпрыгнули все эти африканские страны? Когда я учился в школе, в Африке жили только два народа: бушмены и готтентоты. И еще в одном месте пряталось крохотное племя пигмеев, что не племя, а ветвь измельчавших бушменов. Вот и все! Откуда эти страны, эти всякие тутси, бэтси, сукси и зимбабве…
Цибульский хохотнул:
– Зимбабве – это не народ, а страна.
– А откуда выпрыгнула? Вроде раньше не было!
Цибульский пожал плечами.
– Не то Трансвааль, не то Родезию переименовали. Они там все попереименовывали.
– Эх, – сказал Арнольд Арнольдович с досадой, – мельтешат, мельтешат… Зачем мельтешат?
– Весь мир мельтешит, – утешил Цибульский.
– Размельтешился, – согласился Арнольд Арнольдович раздраженно. – Не к добру…
– Отмельтешатся, – утешил Жуков с угрозой. – Все пройдет, как сказал мудрый Соломон. И мельтешение тоже отмельтешится… Эх, скучно-то как… Я вот вношу предложение в мэрию парад сексуальных меньшинств назначить на День десантника… Нам важен результат, а он очевиден: общество на несколько недель будет занято разборами полетов, судебными исками, смакованием репортажей с места событий, выступлениями по жвачнику избитых представителей творческой интеллигенции, дискуссиями в прессе на тему: дурость это со стороны властей или же нарочитая провокация, – причем мнения разделятся строго поровну, что даст возможность вести полемику долго, а это то, что нам и надо…
– Размельтешился, – согласился Арнольд Арнольдович раздраженно. – Не к добру…
– Отмельтешатся, – утешил Жуков с угрозой. – Все пройдет, как сказал мудрый Соломон. И мельтешение тоже отмельтешится… Эх, скучно-то как… Я вот вношу предложение в мэрию парад сексуальных меньшинств назначить на День десантника… Нам важен результат, а он очевиден: общество на несколько недель будет занято разборами полетов, судебными исками, смакованием репортажей с места событий, выступлениями по жвачнику избитых представителей творческой интеллигенции, дискуссиями в прессе на тему: дурость это со стороны властей или же нарочитая провокация, – причем мнения разделятся строго поровну, что даст возможность вести полемику долго, а это то, что нам и надо…
Цибульский хихикнул:
– Ну да, а тебе забава!
– Я ж и говорю, – ответил Арнольд Арнольдович, – что-то скучно стало. Надо вносить в жизнь какое-то оживление. Все мы за государственный счет или за счет фирмы, неважно, украшаем себе жизнь. Даже если для этого надо иногда пойти на липосакцию или увеличение пениса…
Жуков удивился:
– А пенис при чем? Тонкую талию хоть издали видно!
– Увеличение увеличению рознь, – объяснил Арнольд Арнольдович. – Сейчас с легкой руки нашего замечательного Евгения Валентиновича наиболее популярно декоративное увеличение.
– Это… как?
– Если человек делает себе операцию по увеличению полового члена, – объяснил Арнольд Арнольдович рассудительно, – то это понятно зачем. Если же он просто подрезает ту уздечку, чтобы пенис не сдерживался внутри, а вывалился на всю длину, то это в первую очередь для демонстрации…
– А если собирается демонстрировать только одной-единственной? – спросил Цибульский ехидно.
Арнольд Арнольдович отмахнулся:
– Вероятность таких мужчин равна вероятности, что луна сделана из сыра. Скажи лучше, только тем женщинам, с которыми раздевается наедине. Или в групповухах, это не так важно. Полагаю, что так локально и будет… сперва. Но потом этот человек восхочет обязательно продемонстрировать свое сокровище и на публике. Сперва на нудистском пляже, потом и на улице. Что и произошло с подачи Евгения Валентиновича…
Я запротестовал:
– А я при чем?
– Вы были триггером, – сказал Арнольд Арнольдович обвиняющее.
– Медики придумали до меня!
– Но вы ее узаконили, – уточнил он. – Вы ее легализовали. Вы ее ввели в быт.
– Ну…
– Вот и не отнекивайтесь. А то еще придумаем вам какую-нибудь медаль за заслуги.
Цибульский сказал со злорадной задумчивостью:
– Представляю, что на этой медали будет изображено…
Арнольд Арнольдович посмотрел на меня и очень интеллигентно и конфузливо замахал руками.
– Перестаньте, перестаньте! Лучше скажите, это уже имеет последствия?
– Имеет, – сказал Глеб Модестович, – но вообще-то нетрудно было просчитать на примере женщин, хоть и говорится о разнице мужской и женской психики. Женщины раньше мужчин начали заниматься всякими ботоксами и подтяжками, и они же именно потому усиленно начали демонстрировать свои прелести сперва отдельным мужчинам, потом и на публике. Это и понятно…
– Почему? – спросил Арнольд Арнольдович.
Мне показалось, что он просто отводил огонь шуточек от меня. Глеб Модестович тоже бросил на меня беглый взгляд и ответил с несвойственной ему тяжеловесностью:
– Элементарно. Вложить несколько тысяч долларов, а то и несколько десятков тысяч в мучительную операцию, месяц ходить в корсете, спать в неудобной позе… а потом демонстрировать свои сиськи только одному мужчине? Ну, пусть всем тем, с тем совокупляется, – все равно мало! Любой захочется, чтобы все оценили и восхищались. А для этого приходится обнажаться на публике. Так что надо быть готовыми к толпам голых самцов на улицах. Это случится, как только количество этих операций пройдет некую критическую точку.
Они заговорили уже без ехидных улыбочек, серьезно и заинтересованно. Тенденция есть, ее можно успеть скорректировать в ту или иную сторону, посыпались варианты решений, некоторые просто от веселого настроения, некоторые – реальные.
Официантка принесла по второму разу кофе и пирожные, но ее даже не заметили, хотя мини-юбочка уже больше похожа на поясок, а сиськи наружу. Арнольд Арнольдович начал быстро чертить график, его перебивали и тыкали пальцами, куда надо вести линию.
Хорошо, подумал я счастливо. Хорошо возвращаться в это гнездо, где за несколько лет моей работы почти ничего не изменилось!
Глава 4
В кабинете Макгрегора воздух пропитался ароматом крепкого кофе. Перехватив мой недоумевающий взгляд, он криво усмехнулся.
– В чем-то я традиционалист… Вы, молодое поколение, предпочитаете ноотропики, а я пользуюсь проверенным веками. Юджин, я вас вызвал затем, что появились признаки сознательного торможения разработок в области нанотехнологий.
– У нас?
Брякнул и ощутил, что сказанул глупость, но Макгрегор лишь кивнул и пояснил:
– Да, в развитых странах. А это чревато.
– Да, – согласился я, надо что-то сказать, – это нехорошо.
Он нервно дернул щекой.
– Юджин, вы еще не понимаете, чем это чревато на самом деле. Это не значит, что высокие технологии войдут в жизнь на несколько лет позже…
Он сделал паузу, я спросил глупо:
– А что значит?
– Нам просто не дадут завершить их вообще. Никогда!
Он замолчал, я быстро прокрутил в мозгу все возможные варианты развития событий, спросил испуганно:
– Азиатский мир?
Он кивнул.
– Да, их менталитет. Франция уже вот не Франция, а какое-то Марокко, и хотя мы не расисты и даже не националисты, но для нас вовсе не безразлично, что темп научных разработок во Франции резко замедлился! Ислам направлен на изучение внутреннего мира человека, он хорош по-своему, но в данном случае нам нужно именно быстрое развитие технологий, чему не мешает католическая церковь.
Я сказал осторожно:
– Ну, вообще-то мешает…
Он отмахнулся.
– Мешает, как церковь, как вообще любая религия, но ислам намного сильнее, живучее и способен даже человека науки отвратить от работы в лаборатории ради посещения мечети и углубленного изучения Корана. Сейчас иммиграционная политика в Европе такова, что ее захлестывают могучие волны нашествия иммигрантов из Азии, Востока и Африки. А это грозит резко затормозить нашу работу…
Я подумал, репа разогревается, как проц без обдува, от интенсивной работы, я ощутил жар, спросил, запинаясь:
– Но тогда… нужно привлекать… простых… в смысле европейцев? Мы не сможем… через правительства или партии… Там все на поддакивании массам… Но если суметь правильно настроить массы местных против иммигрантов…
Он прервал:
– Юджин, вы все правильно поняли! Действуйте. Времени у нас мало. А то, что вы сделаете, не сработает сразу. Боюсь, что мы уже сильно опоздали. Только бы не… слишком.
– Мы все успеем, – заверил я, хотя четко еще не понимал, что именно успеем, но Макгрегор очень устал и нуждается в поддержке. – У нас хватит сил!
Он криво усмехнулся, потер виски, лицо бледное, осунувшееся. Темные мешки под глазами стали еще выразительнее. Я задержал дыхание, встретив его взгляд, но Макгрегор лишь пару мгновений изучал меня, затем кивнул на кресло.
– Юджин, вы уже догадываетесь, что от нашей работы зависит будущее всего человечества. Это не красивые слова, это невеселая правда…
Я молчал, чувствуя за тонкими стенами здания бесконечный черный космос. Чтобы зубы не стучали, покрепче стиснул челюсти. Пальцы сжали подлокотники так, будто я старался выдавить воду.
– Мы в той стадии, – сказал он, – что при этой чертовой политкорректности все еще можем упустить шанс… да, все еще можем не просто опоздать, но и… никогда не добиться. Сейчас Европа наводнена мусульманами, а это значит, что все больше населения уходит в духовные искания…
Я кивнул, Макгрегор не говорит, что ислам – это терроризм, умный человек, да и я не тупая толпа, заполнившая площадь на митинге, мы оба знаем прекрасную и могучую силу ислама, но, к сожалению, она направлена в глубь души человеческой, но не на высокие технологии.
– Все стремительнее развиваются азиатские тигры, – сказал он тяжело, – все сильнее оказывают влияние на события в мире Южная Америка, Африка, весь арабский мир… Мы можем не успеть!
Я решился спросить осторожно:
– Но в то же время мы не хотим и тормозить их развитие? Как я догадываюсь, это вовсе не потому, что мы вот такие политкорректные и гуманные?
Он нервно дернул уголком рта, то ли улыбка, то ли судорога.
– Конечно, не потому. Мы рискнули сыграть на опережение! Это огромный риск, мы сейчас балансируем на гребне стремительно несущейся волны, которую сами же и создали. Но, выбери мы сценарий с более спокойным развитием, нас могла бы подмять азиатско-исламская волна. Я говорю не о расах или национальностях, а о духовной разнице… Нашей устремленности к высоким технологиям мог бы прийти конец.