Ирина столько раз писала об убийствах, описывала даже место преступления и трупы, что была уверена — доведись ей самой стать свидетельницей преступления, она сумеет сохранить ясную голову и не впасть в панику. Как же она ошибалась!
Страх сковал ее, она запаниковала. Взгляд ее переместился чуть дальше, и она увидела небольшой черный пистолет, который лежал около тела Олега. Это что, самоубийство? Но кто стреляется сначала в грудь, а потом в лоб? Конечно же, это самое что ни на есть настоящее убийство! Ирина подняла, как загипнотизированная, пистолет, затем отбросила его на пол. Оружие с тяжелым стуком упало обратно на пропитанный кровью ковер. Что она делает!
Ирина как во сне взяла руку Олега. Теплая… Смерть наступила совсем недавно. Но она уверена, что выстрела, тем более двух выстрелов, она не слышала — ни когда была около дома, ни когда вошла внутрь. Тогда получается…
Получается, что Олег был уже мертв, когда она подъехала к особняку. И он не мог наблюдать за ней из-за портьеры в кабинете. Если кто-то и смотрел во двор, то это был убийца!
Татищева подскочила, подхлестнутая мыслью — убийца все еще где-то в доме. Человек, который так жестоко расправился с Олегом, не пощадит и ее. Мужу она уже не сможет ничем помочь, ни один врач не в состоянии реанимировать его. А вот ей не хотелось умирать.
Ирина осторожно отошла от тела, по-прежнему чувствуя, что ее сверлит чей-то внимательный взгляд. Неужели убийца поблизости, где-то здесь, в кабинете, рядом с ней? Ирина не стала оборачиваться. Ей все равно, отчего погиб Олег. Но почему он просил ее приехать? Впрочем, сейчас это уже не так важно.
Ирина попятилась к двери, а затем бросилась к лестнице, истерично думая, что если она сейчас подвернет ногу и скатится вниз, то милиции, которая рано или поздно окажется в особняке, придется иметь дело не только с застреленным бывшим депутатом Государственной думы, но и со свернувшей себе шею писательницей «мягких триллеров».
Ирине казалось, что ее кто-то преследует, причем этим некто был не человек, а непонятное чудовище, монстр, наподобие тех, которым поклонялись дольмеки. Татищева подлетела к машине, судорожно рванула на себя дверцу. Слава богу, ключи по-прежнему торчат в замке зажигания! Она завела мотор и рванула с места. Прочь, и как можно быстрее!
Ирина знала за собой особенность — иногда, в критические моменты, она теряет способность мыслить рационально и поддается эмоциям. Но скажите на милость, как иначе должна она себя вести, обнаружив мертвого мужа — бывшего, конечно, — с простреленной головой и точно зная, что убийца притаился рядом?
Ее трясло весь обратный путь, она никак не могла сконцентрироваться на дороге, два раза чудом избежала столкновения. Ей все казалось, что киллер гонится за ней с единственным желанием — убить.
Только очутившись в квартире, запершись на все замки и поставив кипятить чайник, она поняла, что находится на грани истерики. Еще бы, новая смерть. Она уже видела умирающую Лайму, а теперь — убитого Олега.
Ирина, отхлебывая кофе, решала, что же ей делать. Звонить в милицию? Да, да, что же еще. Она оказалась на месте преступления, жертвой стал ее бывший муж. Ирина не может скрывать правду, все равно милиция рано или поздно обнаружит, что она была в особняке, там же везде остались ее отпечатки. В том числе и на пистолете. Впрочем, отпечатки на дверной ручке можно легко объяснить тем, что она до последнего времени жила в этом доме, но как ее отпечатки попали на рукоятку оружия, из которого был застрелен Олег?
И она не совершила никакого преступления, только приехала к Олегу по его просьбе — не более того. Никому не может и в голову прийти обвинить ее в смерти Татищева.
Она вдруг вспомнила — у нее где-то была визитная карточка следователя, который занимается смертью Лаймы. Как же его фамилия? Татарчук… Илья Евгеньевич Татарчук. Она позвонит именно ему и спросит у него совета. Он поверит ей, не подумает, что кто-то издевается или шутит.
Сегодня суббота. Татарчук вполне может быть дома — или все же на работе? Ирина, поколебавшись, набрала домашний номер. Несколько гудков, затем раздался резкий, как у попугая, женский голос:
— Алло, вам чего?
— Добрый день, это Ирина Татищева, могу я побеседовать с Ильей Евгеньевичем Татарчуком?
Женский голос прокричал куда-то вбок:
— Илья, звонит какая-то особа. И после этого ты будешь меня убеждать, что у тебя нет романа на стороне? До какой же степени надо обнаглеть, чтобы звонить тебе домой в субботу!
Судя по раздраженному голосу, Ирина выбрала не самый подходящий момент. Искренне сочувствуя следователю Татарчуку, она была рада услышать его усталый голос:
— Ирина Вениаминовна, если не ошибаюсь?
— Да, да, — Татищева понизила голос, словно боясь, что ее подслушает кто-то, например, убийца Олега. — Илья Евгеньевич, вы сами дали мне ваш телефон, извините, что я отвлекаю вас в субботний день, но… В общем, вы должны мне помочь. Я только что обнаружила тело моего убитого мужа, бывшего мужа Олега Татищева. Он застрелен, и я почти что столкнулась с убийцей в его доме…
СУББОТНИЙ АД В СЕМЕЙСТВЕ ТАТАРЧУКОВ
Илье Евгеньевичу Татарчуку с женой не повезло. Семейная жизнь не заладилась едва ли не сразу после свадьбы. Илья Евгеньевич появился на свет на Арбате, с самого детства бредил работой в милиции, отслужил в армии, окончил юридический факультет и был зачислен на работу в прокуратуру.
Его мечта сбылась — у него появилась возможность разоблачать преступников и восстанавливать справедливость. Впрочем, эта работа превратила некогда симпатичного и обладавшего тонким чувством юмора идеалиста Илюшу Татарчука в измотанного жизнью, начальством и графиком раскрытия преступлений, хамоватого циника с ранней лысиной и постоянным несварением желудка.
В последнем, впрочем, была отчасти виновата его супруга Светланочка. Илья Евгеньевич, плененный неземной красотой тонкой блондинки с осиной талией и бездонными зелеными глазами, женился на Светочке, студентке института потребительской кооперации, когда был на третьем курсе. Светлана была на год старше его. Тогда это не играло никакой роли, но все разительно изменилось, едва они стали официально мужем и женой.
Добрая и ласковая золотоволосая девочка, которая восторженно целовалась с Илюшей Татарчуком у него в двухкомнатной квартире (благо что родительница Ильи, врач-терапевт, дежурила едва ли не через день, стремясь вывести единственного сына в люди и обеспечить ему учебу), превратилась в подлинную фурию. Выяснилось, что Светочка не умеет готовить, равно как и стирать, убирать и делать закрутки, и вообще не приспособлена к ведению домашнего хозяйства. Светочка приехала в Москву откуда-то из Сибири, и ее заветной целью было остаться в столице навсегда — например, выйдя замуж за москвича.
Илюша Татарчук был великолепной для нее партией. Светочка обожала командовать, ежедневно ссорилась со свекровью, упрекала мужа в том, что его мать не любит ее и пытается сжить со свету, и при этом напоминала каждый раз, что она старше Ильи на целый год и две недели — соответственно, она гораздо лучше его понимает суть жизни.
Светочка в течение пары лет из тонкой девочки превратилась в толстенную матрону с тройным подбородком, которая обожала химическую завивку, чесночную аджику и ложилась спать с толстым слоем вонючей косметики на лице. Светочка начала делать карьеру в промтоварном магазине, быстро взлетела вверх и заняла директорское кресло. У нее было все — столичная прописка, муж-слизняк, который только вздыхал и глотал обиды, двухкомнатная квартира и парочка морских свинок. Позднее к этому прибавилось трое горластых детей: две девочки и один мальчик. Светочка свалила всю работу по дому на свекровь, выговаривая матери мужа за то, что та не так вскипятила белье, не вовремя приготовила обед и забыла забрать внука из музыкальной школы.
Илья Евгеньевич пытался сопротивляться судьбе, хотел было организовать домашнюю революцию и по тайному совету матери пытался вразумить жену при помощи рукоприкладства, но Светочка, скрутив Илюшу в бараний рог, сказала:
— Смотри у меня, мозгляк, если еще раз на меня тапочкой замахнешься, я разотру тебя и твою мамашу в порошок и спущу в унитаз. Ты понял?
Илья Евгеньевич понял: дракона не победить. Он успокоился и попытался принять жизнь такой, какова она есть. Дома он был ниже травы и тише воды, зато срывался на подчиненных, кричал на подследственных и терзался по поводу проплешины и язвы двенадцатиперстной кишки.
Его единственной отрадой стали дети, да и те полностью находились под пятой матери, две мясистые девчонки были точной копией Светочки, а мальчик повышал на отца голос и однажды назвал его тюфяком.
— Ты и есть тюфяк, — заявляли ему друзья. — Позволил Светке себя охомутать и вить из себя веревки, и кто, кроме тебя самого, виноват в этом?
— Ты и есть тюфяк, — заявляли ему друзья. — Позволил Светке себя охомутать и вить из себя веревки, и кто, кроме тебя самого, виноват в этом?
Ответ Илья Евгеньевич знал — никто. Однако он оправдывался и говорил обычно:
— Света, конечно, дракон в юбке, но у нас ведь дети. Да и, кроме того, я ее люблю…
В последнем он уже не был уверен. Хотя иногда, доставая из ящика стола свадебную фотографию, умилялся, вспоминая безоблачные первые две недели их совместной жизни.
В субботу, когда произошло убийство Олега Татищева и его бывшая жена, основная свидетельница по другому делу — смерти Лаймы Мироновой и ограблению ее особняка, — позвонила Илье Евгеньевичу, в семействе Татарчуков был большой постирочный день. Это означало, что престарелая Галина Семеновна, мать Ильи, подбадриваемая резкими окриками Светочки, вытаскивала из необъятных недр кладовки старую стиральную машинку. В принципе зарплата Ильи Евгеньевича вполне позволяла приобрести для семьи новую импортную машину-автомат или, на худой конец, отечественную, а Светочка, ставшая директором крупного супермаркета, получала еще больше, однако именно госпожа Татарчук выступала против пустопорожнего растранжиривания денег.
— У нас трое детей, а на твою зарплату, Илья, не прокормить даже наших морских свинок, — заявляла она. — И вообще, у твоей матери на книжке есть накопления, она могла бы подарить нам новую стиральную машинку. И телевизор. И микроволновку! И…
Галина Семеновна, которая от всей души ненавидела невестку, вступать с ней в открытую конфронтацию боялась, однако всячески саботировала покупку за собственный счет новой бытовой техники. В отместку Светочка заставляла пожилого терапевта заниматься домашним хозяйством, при этом подвергая нещадной критике любые действия свекрови.
Илья Евгеньевич давно понял, что с женой ему не совладать, и с ужасом ждал выходных, когда супруга устраивала сезон всеобщей чистки. Он молился про себя, чтобы произошло очередное преступление, желательно кровавое убийство с большим количеством трупов, и он имел бы полное право покинуть семью и отправиться на работу.
В тот момент, когда позвонила Ирина, Светлана, выворачивая брюки мужа, чтобы положить их в гудящую, как иерихонская труба, стиральную машину, обнаружила в кармане записанный на сложенном вчетверо листке телефонный номер.
— Ага, завел себе любовницу, плешивая башка! — взвилась Светлана. — И не ври мне, что это телефон патологоанатома или твоего заместителя. Я все твои трюки, Татарчук, знаю!
Они находились в крошечной узкой ванной, с почерневшим от многолетней плесени потолком и сизой блеклой плиткой на стенах. В клубах пара, которые окутывали унылое помещение, монументальная супруга казалась Илье Евгеньевичу ужасным чудовищем, которое вырвалось из преисподней, дабы пожрать грешника — то есть его. И неужели были времена, когда он питал нежные чувства к Светлане… Как же давно все это было!
— Светочка, я все объясню, — сказал Татарчук. — Это телефонный номер одного из свидетелей по делу, которое я веду…
— Так я и поверила! — вскрикнула жена. — А вы, Галина Семеновна, не лезьте! — она хлопнула дверью перед носом матери Ильи, привлеченной очередной склокой.
Именно в этот момент Ирина и попросила к телефону Илью Евгеньевича. Тот, проклиная громогласную Светлану, выслушал несколько сумбурный рассказ Татищевой. Писательница произвела на него впечатление хотя и несколько изнеженной, но вполне здравомыслящей особы.
— Я вас понял, — сказал он. — Где вы сейчас? Так, у вас дома. Когда вы покинули особняк вашего супруга? Да, да, прошу прощения, бывшего супруга? Примерно сорок пять минут назад. Диктуйте мне адрес. Нет, ваш мне не требуется, он у меня есть, адрес супруга, я хотел сказать, бывшего супруга, Олега Татищева. Записываю… Мой вам совет — оставайтесь дома, никому дверь не открывайте, будьте осторожны с телефонными звонками. Я свяжусь с вами, как только все выяснится.
Илья Евгеньевич, положив трубку, возликовал. Убийство экс-депутата Татищева, который был героем недавнего скандала, — это великолепный повод, чтобы улизнуть из дома. Он связался со знакомым оперативником и кратко обрисовал ему ситуацию. К особняку Олега Татищева следовало выслать патрульную машину и «Скорую». Хотя медицинская помощь, судя по рассказу Ирины, Олегу уже не требовалась.
— И куда это ты намылился, Илья? — окликнула его Светлана, с подозрением следя за тем, как Илья Евгеньевич мечется в поисках брюк. — Стоило этой вертихвостке позвонить тебе, как ты уже покидаешь жену и детей!
— Света, — перебил он ее, — где мои брюки, они только что лежали здесь? — Он указал на кресло с прохудившейся обивкой.
— Я их стираю, — ответила с торжеством Светлана. — Все твои брюки, Илья. Так что придется тебе остаться дома и пропустить сеанс эротического массажа у этой Ирины!
ДЕЛО ОБ ИСЧЕЗНУВШЕМ ТРУПЕ (окончание)
Ирина, не спрашивая следователя Татарчука, исполнила все, о чем он говорил. Она проверила надежность дверных замков и убедилась, что никакой убийца, даже самый изощренный, не сумеет проникнуть в квартиру. Телефон предательски молчал, никто не беспокоил ее.
Она включила телевизор и попыталась сконцентрироваться на старой советской комедии. Однако ее занимали совершенно иные образы.
Олега нет в живых, она собственными глазами видела его… труп. Как это ужасно — потерять близкого человека! За две недели это повторяется уже в третий раз. Неужели над ней навис некий рок, проклятие…
Проклятие дольмеков. Но каким образом связан с ним Олег? Он лишь шапочно знал Владимира, с Лаймой не общался, искусством, тем более доколумбовым, не увлекался. И все же Ирина никак не могла отделаться от ощущения, что убийство Олега — одна из тех необъяснимых смертей, которые окружали статуэтки дольмекских богов.
Кто сказал, что это — человек, вдруг возразил настырный и насмешливый голос у нее в голове. Неужели там, за портьерой, прятался монстр, пришедший из мифов исчезнувшей цивилизации? Олега ведь застрелили, чудовища, в особенности кровожадные, не убивают таким образом, технический прогресс им неизвестен, у них имеются когтистые лапы и клыкастые пасти.
Ирина вдруг поняла, что смерть Олега не причинила ей ни малейшей боли. Почему? Их ведь связывало многое, а теперь все закончилось… Нелепая мысль закралась ей в голову — несмотря на то что она всем представляла Олега как своего бывшего мужа, развод не был еще документально оформлен. Это значит, что, с точки зрения закона, она по-прежнему является его женой. И, по всей видимости, единственной наследницей. Олег когда-то показывал ей завещание, она еще тогда пошутила, что не собирается в ближайшие пятьдесят лет становиться вдовой. У Олега были дальние родственники, он оставил им крупные суммы, но все остальное имущество, как движимое, так и недвижимое, завещал ей.
Надо же, как повернулась судьба, подумала Татищева. Олег, конечно же, сто раз мог изменить свое завещание, в особенности после их разрыва. Да и не нужны ей его деньги, большая часть которых нажита не самым честным путем. Но ей все равно жалко его. Умереть так страшно… И все-таки кто может стоять за его смертью?
Внутрипартийные разборки, сведение счетов или неудачное любовное приключение? Олег публично грозился в случае, если партия откажется от него, предать огласке позорные сведения о многих крупных политиках. Его из партии, несмотря ни на что, исключили, выкинули из парламента, сделали парией. Но обладал ли Олег реальным компроматом? Скорее всего, нет, это была неуклюжая попытка задержаться во власти, его угрозы никто не воспринимал всерьез — или все же воспринял?
Ирина подошла к двери и в который раз потрогала металлическую ручку. Дверь заперта, отчего же она так волнуется? Если убийца видел ее, то он захочет устранить опасную свидетельницу. Но свидетельницей чего она была — нашла застреленного Олега? Так это все равно стало бы известно, не сегодня, так завтра или послезавтра. Убийцу она не видела, только непонятное шевеление за портьерами — не более того. Но ведь он этого не знает, у киллера могло сложиться впечатление, что Ирина напала на его след. Да нет же, убийца должен быть хладнокровным и разумным человеком, у него имелась прекрасная возможность уничтожить ее прямо там, в кабинете.
А вдруг киллер все же не человек? Назойливая и жужжащая как комар мысль не оставляла ее. Что, если там, за пыльными занавесками, притаившись у оконной ниши, ее поджидало не человеческое существо, а нечто?.. Нечто, не поддающееся осмыслению разумом. Что за глупости, фантазия разыгралась, она же взрослая женщина — и писательница. Понятно, теперь во всем она готова видеть заговор теней или проделки потусторонней силы. И дольмеки, запомни, Ирина Вениаминовна, не имеют к преступлению ни малейшего отношения. Она пыталась убедить саму себя в этом, но безуспешно.