– По-моему, это называется великодушие.
– Да назови это как угодно!
– Томочка, – Виктор прищурился. – А ты ведь меня кинула, дорогая.
– А что ты так возмущаешься, Витенька? Не выкинула же!
– И что? Тебе хорошо?
– Мне хорошо, потому что хорошо моей дочери, верящей в то, что ее отец исполняет свой гражданский долг на территории дружественной нам Абхазии. Потом она опишет это в своем сочинении «Как я провел лето».
– То есть я сволочь, испортившая тебе последний день пребывания на отдыхе?
– У тебя гигантомания, Витя. Мой отдых в первую очередь зависит от моего внутреннего настроя, во вторую – от Машки и только в третью – от тебя. В третью – самую незначительную.
– А вот Оксана на первое место поставила бы мужа, а потом уже…
– …
– Господи! – психанул Мальцев. – Да я бы на седьмом небе был от счастья, если бы меня поставили на первое место.
– После Машки? – уточнила супруга.
– Да хотя бы после Машки.
– Так ты на нем и стоишь, – хихикнула Тамара и хлопнула мужа по плечу. – Пить надо меньше, человек мой дорогой! Ибо… – повисла пауза, – ибо… ибо… Ма-а-ашка! – заорала Мальцева и, как девочка, спрыгнула с крыльца вниз.
– Ма-а-ама! – сердито поприветствовала ее девочка и бухнулась на разогретый бордюр.
– Ты чего так долго? – поинтересовалась Тамара.
– Я-а-а? Долго? – возмутилась Маруся. – Ничего себе. Ребенок отсутствует почти час, а ты ухом не ведешь.
– Глазом, – поправила Мальцева.
– Да какая разница! – продолжала пыхтеть Машка. – Другие бы родители с ног сбились…
– Ты чего так разошлась-то, дорогуша?
– Да ничего! Просто могла бы и посмотреть…
– Да мы с папой и смотрели.
– Куда-а-а? – презрительно уточнила девочка.
– Сюда-а-а! – Тамара дернула дочь за руку и втащила на крыльцо. – Смотри!
Маруся послушно повернула голову туда, куда указывала мать, и увидела перед собой, как на ладони, детскую площадку с мерно покачивающимися качелями.
– Так ты меня видела? – разочарованно протянула девочка.
– Прекрасно, – засмеялась Мальцева и притянула нахохлившуюся Машку к себе.
– И папа? – не успокаивалась Маруся.
– И папа, – подтвердил Виктор.
– Может, пойдем? – предложила девочка. – Чего тут стоять-то?
Пока пансионат дремал в послеобеденной тишине, Мальцевы собирались обратно. Тамара в задумчивости перебирала вещи, сортируя по принципу: грязное – чистое, мое – Машкино – Витино, и параллельно размышляла над составом продуктовой корзины в дорогу.
Виктор, изнуренный изматывающей духотой и общим пищевым дискомфортом, наступившим в результате вчерашних излишеств, на вопрос: «А что ты будешь есть два ближайших дня?» – мрачно ответил:
– Ничего.
– Ничего? – переспросила Тамара и что-то вычеркнула из списка. – Машка! А ты?
– И я – ничего, – равнодушно произнесла девочка, жертва немытых рук и канализационных вод, опрометчиво сливаемых в гостеприимное Черное море. – Меня тошнит.
«Оп-па!» Это уже был реальный повод для беспокойства: Мальцева всерьез опечалилась, так как знала, что отсутствие аппетита для ее ребенка равносильно тридцати девяти градусам температуры тела, когда организм еще активно борется, но уже ненавязчиво напоминает своему хозяину, что, мол, пора и честь знать, не желаете нормально питаться, как хотите – наше дело сторона, но предупреждаем…
– Предупреждаю, – заявила Тамара, – на станциях ничего покупать не будем.
– Не надо, – легко согласилась семья, после чего Мальцева осознала, что отдых для них завершен. Осознание это особенно упрочилось после того, как семья еще и воспротивилась походу к вечернему морю.
– Не хотите, как хотите! – пригрозила им Тамара и на всякий случай снова перебрала аптечку.
Вечером каждый был занят своим делом.
Виктор Сергеевич восседал в холле у злополучного рояля, наблюдая за работой Истомина. Последний, пытаясь реабилитироваться перед соседями за причиненные ночью неудобства, занимался благотворительной предметной деятельностью – настраивал инструмент. Мальцев с любопытством смотрел за тем, как кудрявый товарищ перебирал колки-вербели, пробовал клавиши и педали. Нажимая на очередную клавишу, Истомин закрывал глаза и наклонялся к раме, морщился, снова нажимал, потом брал ключ и чего-то там подкручивал.
– Варвары! – объяснял он Виктору. – За инструментом уход нужен: чехол от пыли, стабильность температур. А здесь чего? – гневно вопрошал он товарища. – Жара. Влажность… Последний раз когда настраивали?
Мальцев пожимал плечами, не зная, что и ответить. Истомин обращался к стоящей у рояля горничной Нине:
– Ты инструмент от пыли протираешь?
Нина расплылась в беззубой улыбке и взмахнула рукой.
– Не протираешь, – с грустью подытожил кудрявый мастер. – Ни хрена!
– О-о-о-о! – промычала ему в ответ Нина.
– И слава богу, что не протираешь! Целее будет! – ворчал Истомин, вытирая пот со лба.
Мальцев завороженно следил за процессом, не обращая внимания на периодически подбегающую Машку:
– Долго еще? – переспрашивала та и снова куда-то уносилась.
Приходили Фьяметта, Женька, тот здоровый мужик из соседнего номера; приходили Вета, Зара, Заур, какие-то дети, отдыхающие. Приходили все, кроме Тамары. Но если Мальцеву ее присутствие было ненужным, то Истомину – жизненно необходимо, особенно после того резкого отпора в столовой. Не любил кудрявый Костя Истомин, когда ему отказывали такие женщины. Он вообще самостоятельных женщин не любил, потому что боялся. Но всегда страстно желал приручить такую вот самостоятельную, независимую, дерзкую. Чужую. Поэтому, когда явилась Тамара Николаевна, выпрямил спину, перестал наигрывать и ударил по клавишам, извлекая из них то, что в народе привычно называлось какофонией. Народ разочарованно зароптал, зашумел и потребовал продолжения концерта. Истомин еще раз легко прошелся по клавишам и с грохотом захлопнул крышку.
Фьяметта подошла к мужу, обняла кудрявого пианиста за плечи и растроганно пропела:
– Ну и хватит. Хватит на сегодня.
Истомин поднялся, привычно отодвинул жену в сторону, подошел к Мальцеву, пожал руку и, высоко задрав голову, удалился. Через минуту холл опустел. За окнами стемнело. Маруся объявила родителям, что хочет спать, и отправилась в номер. Те – следом.
Как и положено, в ночь перед отъездом Тамара Николаевна Мальцева не сомкнула глаз.
После завтрака родственники, озабоченные предстоящим отъездом в Адлер, вновь отказались совершить прощальный рейд к морю, дабы бросить монетку в морскую пасть. Мальцева обрадовалась свалившемуся одиночеству и понеслась по монастырской тропе к пляжу. Тамара Николаевна уважала традиции и ритуальную сторону жизни. Подобно миллионам туристов, она швыряла деньги в морские бездны, европейские реки и городские фонтаны. Ей практически всегда было что сказать на прощание. И почти всегда хотелось вернуться в очередное обетованное место. Даже были случаи, когда это удавалось. И тогда женщина отказывалась верить в чудо, а через день примерно обижалась на судьбу, горько заявляя о своем разочаровании:
– Ну невозможно дважды войти в одну и ту же воду!
– Мама! – торопилась Маруся. – Войти можно, но будет уже не так приятно.
– Откуда ты знаешь?
– Привычка, – философски констатировала девочка. Что-что, а привычку к путешествиям родители в Машке сформировали довольно устойчивую. Не успев покинуть гостеприимную Абхазию, Маруся поинтересовалась: – А что?! Этим летом мы никуда больше не поедем?
Виктор занервничал, как обычно прочитывая вопрос как упрек в свой адрес.
– Тебе что? Мало?
– Мало! – призналась неблагодарная дочь. – Мы с мамой за лето всегда раза два куда-нибудь летали.
– А некоторые дети, – в голосе Мальцева послышались зловещие нотки, – дальше бабушкиной деревни вообще никуда не ездили.
– У меня нет бабушки в деревне, – оправдывалась Мария.
– Вот и плохо! Пару раз нюхнула бы навоза, подоила бы корову…
– Па-а-апа, – презрительно щурилась строптивая дщерь, – Богу – Богово, а кесарю – кесарево!
– Что-о-о? – вспыхивал Виктор и сжимал кулаки в кармане, потом признаваясь жене в дурных мыслях: «Знаешь, еще секунда, и я бы ввалил твоей дочери по первое число!» – «Ну и ввалил бы», – соглашалась Тамара, после чего Мальцев наполнялся гордостью, как резервуар водой, от осознания своего благородства. Был Виктор Сергеевич человеком, не подозревающим о наличии середины, душа его металась между двумя доминантными состояниями: либо ипохондрия, помноженная на сладострастное чувство вины, либо щенячья любовь к жизни, при условии, что протекает она у ног священного животного по кличке Томка, у брюха которого жизнерадостно попискивало божье создание, призванное только радовать. Ведь, наконец, чья это задача поддерживать покой и уют в семье Мальцевых? Конечно, ее. Для чего-то все-таки Бог создал женщину?
Правда, над его женщиной Создатель, видимо, трудился не так тщательно, как над другими. Его женщина не умела размешивать ложечкой сахар в стакане и проверять температуру напитка прежде, чем он попадет к нему в рот. Сразу подавала. Еще эта глупая баба отказывалась служить, как-то не вовремя вспоминая, что на сегодня у нее личные планы. И еще был у нее огромный недостаток – вероятно, Господь отвлекся, отвечая на вопросы парящих ангелов, – она часто оказывалась права. В народе это называлось «как в воду глядела».
В воде «отражались» причудливо расплывшиеся лица коллег по работе, близких и дальних родственников, друзей, товарищей, знакомых и даже незнакомых. И среди них обведенное тремя защитными кругами колыхалось изображение той самой полной семьи, о прелестях жизни в которой так много проповедуют педагоги-психологи.
Пока Тамара Николаевна Мальцева с бесшабашной расточительностью топила дензнаки в морской пучине, в ее богатом воображении уже формировался образ прекрасного будущего. Выглядел он заманчиво, как на рекламном проспекте. Тамара видела себя и… узкие европейские улочки, потом опять себя и… микроскопическую чашечку кофе на крахмальной скатерти в старом венском кафе, видела величественные аэропорты, мраморные лестницы национальных галерей, расписные купола-шатры под южным небом, огни, как ей казалось, Мулен Руж и еще много чего подсмотренного и подслушанного. Ни в одном кадре, промелькнувшем перед ее глазами, не было привычного изображения мурлыкающей Машки в обнимку с печальным рыцарем, на латах которого светился лик Прекрасной дамы с мальчишеской стрижкой, всклокоченной на затылке.
«Честное слово, – пообещала себе Тамара. – В следующий раз поеду одна».
– Вы, я смотрю, одна? – вкрадчиво вползло в ухо назойливое «слово-насекомое».
Мальцева вздрогнула от неожиданности, резко обернулась и обнаружила стоящую за спиной белокожую Фьяметту.
– Одна, – подтвердила Мальцева, этикетно улыбаясь.
– Значит, уезжаете?
– Уезжаем.
– Очень жаль. Девочки так подружились, – посетовала Оксана, поправляя лямки растянувшегося от соленой воды купальника.
– Найдется еще для вашей дочери подружка, – пообещала Тамара собеседнице. – Счастливо оставаться.
– Подождите, – неожиданно властно приказала Фьяметта. – Я вот что хотела вам, Тамарочка, сказать.
Мальцева вопросительно посмотрела на Истомину.
– У вас с мужем проблемы, – заговорщицки сообщила Оксана.
– В смысле? – оторопела Тамара.
– Вы слишком на него давите. Это заметно. Он вас бросит.
– …
– Мужчина – это ребенок. С ним нужно ласково, терпеливо…
– Как вы с Костей?
– Ну хотя бы как я, – скромно потупилась Фьяметта.
– Послушайте, – решительно заявила Мальцева. – Позвольте…
– Тер-пе-ние, – произнесла по слогам Истомина и подняла вверх указательный палец. – Церковь! Как часто вы ходите в церковь? Вас спасет только вера. Вы ведь неверующий человек? – грозно призвала она к ответу растерявшуюся Тамару. – Я же чувствую!
– Каким чутьем? Верхним? Нижним?
– Напрасно вы, Тамара, надо мной иронизируете: в моих словах – правда.
– Правда в том, что вопросы веры – это вопросы интимного свойства. И настаивать на их обнародовании – это вторгаться в святая святых – в мое личное пространство. Какая вам разница, Оксана, какой я веры, хожу ли в церковь, терпелива я или вспыльчива?
– Равнодушие губит людей, – печально произнесла Фьяметта, но не отодвинулась от Мальцевой ни на сантиметр. – Вы приехали в священное место, храм поблизости, а я ни разу не видела, чтобы вы оттуда вышли.
– А вдруг я мусульманка? – поинтересовалась Тамара.
– Никакая вы не мусульманка. У вашей Маши на шее крестик, у Виктора – тоже. А если и мусульманка, то тем более! Истинная вера – это христианская вера.
– То есть мусульмане, иудеи, буддисты – это…
– Да-а-а-а, – разгорячилась Истомина. – Они – заблудшие!
Интуиция подсказывала Мальцевой, что продолжать разговор не имеет никакого смысла, благо на то есть благовидная причина: наверху муж с ребенком, через час такси подъедет, но Тамара почему-то медлила.
– Оксана, – вкрадчиво заговорила она. – В моих жилах течет кровь людей разных национальностей и разного вероисповедания. Мой дед, кстати, мусульманин, говорил мне о том, что неважно, какому богу молиться, что он один и он – внутри каждого из нас.
– Экуменизм! – взвизгнула Фьяметта и, казалось, была готова осенить Мальцеву знамением.
От догадки, что перед нею религиозная фанатичка, Тамара попятилась, на всякий случай оглянувшись по сторонам. Из-под навеса к ней устремилась Оля-Лиза, подскакивая на разогретой гальке, как воробушек. За ней – сам Истомин.
– Та-ма-ра! – неожиданно громко завопила маленькая и беленькая. – Подожди!
Мальцева с облегчением выдохнула и бросилась навстречу девочке.
– Привет, Лиза! – нарочито громко и внятно обратилась она к ребенку и, нагнувшись, прошептала в самое ухо: – Или ты О-о-оля?
Девочка отрицательно помотала головой:
– Я – Ли-и-иза.
– А где Оля?
– Ушла, – буднично сказала девочка. – Ее Сталин задушил. Ночью.
– Опять ужасы рассказываешь, Лизавета? – раскатисто рассмеялся Истомин и посмотрел Мальцевой прямо в глаза, в самое их сердце – точечные зрачки. Тамаре стало неловко. – Пришли попрощаться? – не отрывая взгляда, поинтересовался Костя.
– С морем, – обронила Тамара и протянула Истомину руку: – Счастливо оставаться.
Тот, не отпуская женскую ладонь, уточнил:
– И куда же теперь? В Москву?
Подскочила Фьяметта и доброжелательно затараторила:
– В Москву? Так вы из Москвы?
Тамара выдернула руку, присела на корточки перед девочкой, притянула ее к себе и подмигнула:
– Давай, что ли, обнимемся на прощание?
Оля-Лиза обхватила слегка порозовевшими от солнца, только начавшими покрываться южным загаром ручонками шею женщины и властно спросила:
– Ты приедешь, что ли, ко мне?
– Приеду, – пообещала той Тамара и развернула лицом к матери. – Пока, что ли…
– Вы не сказали, – хрипло произнес Истомин. – Куда все-таки? В Москву?
– В Москву, – наконец-то выдавила из себя Мальцева.
– Приходите на мой концерт – новая программа. Обещайте, что позвоните, – потребовал Костя. – Мама, – обратился он к супруге, – дай Тамаре телефон.
– Не надо, – остановила Мальцева Истоминых, а потом исправилась и, желая сгладить неловкость, объяснила: – Виктор же записал.
Фьяметта смотрела на Тамару заискивающе, Оля-Лиза – печально, Истомин – с вызывом и опаской одновременно. Мальцева невольно оказалась в поле максимального напряжения нескольких эмоций, в своеобразном психологическом контрапункте.
«Бежать надо», – подумала Тамара и картинно поклонилась Истоминым, обещая себе не помнить дурного.
– До свидания, до свидания! – махала рукой Фьяметта, вернувшись к своему прежнему немного нелепому образу. – До свиданья! – гнала она прочь соперницу.
– Приезжай! – крикнула девочка, подпрыгнув на гальке.
Тамара обвела взглядом наполняющийся пансионатцами пляж, еще раз махнула на прощание и, не оборачиваясь, замаршировала к железной лестнице, соединяющей морской берег с шумевшим шоссе.
Поднимаясь по монастырской тропе, она думала о словах Фьяметты, о том, что наверху ее ждет уставшее отдыхать семейство и, возможно, подъехавшее к воротам такси. Снова и снова Тамара ловила себя на мысли о том, что впереди – новое лето. И что теперь она обязательно куда-нибудь поедет одна. Ну, на худой конец, с Лялькой. И от этого в ее сердце разливалась удивительная нежность к Машке и к Виктору, сердито взирающим на часы и загружающим вещи в приехавшую на полчаса раньше машину.
– Ну что ты так долго? – возмутилась Маруся, подбежав к раскрасневшейся от подъема матери. – Такси ждет.
– Успеем, – пообещала Тамара и привычно проверила, обращаясь к мужу: – Документы? Билеты?
Виктор молча похлопал себя по нагрудному карману и сел рядом с водителем. Машка нырнула на заднее сиденье и заторопилась:
– Садись уже, мам! Поехали…
– Ну… поехали так поехали, – согласилась Тамара и захлопнула дверцу.
И семья Мальцевых в полном составе покатила по монастырскому серпантину в сторону шоссе, ведущему в Адлер.
СЧАСТЛИВО ОСТАВАТЬСЯ!