По коридору проходили прибывшие с пляжа пансионатцы, замедляли шаги у двери в триста одиннадцатый и понимающе улыбались, видя рядом с дверью переминавшегося с ноги на ногу главу семейства.
– Хорошо поет девочка! – льстили они Мальцеву и лукаво отводили глаза.
Деваться было некуда – не вечно же стоять ему под дверью в ожидании, пока Маруся прервет свое «тара-тара», – и Виктор Сергеевич решительно шагнул.
Машка, увидев испарившегося с утра, как она думала, папашу, соскочила с кровати и обрушила на вошедшего шквал вопросов:
– Ну как? Тебя отпустили? Завтра едем?
Мальцев, совершенно растерявшийся, не нашел ничего другого, как вместо «Здравствуй, дочь», «Как дела, дочь?», спросить:
– А где мама?
– В город спустилась, – надулась Маруся и почесала ногу.
– Зачем?
– Сказала, в аптеку и на рынок.
– А ты чего не пошла? – уводил дочь в сторону Виктор Сергеевич.
– Мама велела тебя ждать…
– Значит, мама тебе сказала, где я был? – нащупывал Мальцев возможные варианты, подозревая жену в нравственной диверсии.
– На корабле, – уверенно заявила Машка.
– Где-е-е? – чуть не подавился Виктор Сергеевич.
– На корабле, – подтвердила Маруся. – Груз досматривал.
– А какой, тебе мама не сказала?
– Сказала.
– И какой?
– Стра-те-ги-чес-ки важ-ный, – со знанием дела заявила Машка и таинственно уточнила: – Таможня дала добро?
Мальцев сдвинул брови и хмыкнул что-то невразумительное.
– Никакого покоя! – очень по-женски заявила Маруся и скомандовала: – В душ! И обедать!
Виктор Сергеевич представил, с каким выражением лица плела его супруга детективную историю о досмотре стратегического груза, как раздувалась от гордости за отца наивная Машка, как она бегала по берегу и таращилась на российские корабли, подбегая к матери и шелестя ей в ухо: «Какой? Этот?» И ему стало невыносимо стыдно перед семьей за оказанное доверие и очень захотелось рассказать правду. Мальцев было набрал в грудь воздуху, а потом – сдулся и обреченно отправился в душ.
Стоя под струями воды, Виктор Сергеевич продумывал предстоящий разговор с женой. «Скажу – прости, мол, меня дурака, такое больше не повторится». Перед глазами всплыло Тамарино лицо, и заготовленная фраза была отвергнута, как недопустимая. Или: «Я виноват, Том. Ну бывает же?» И снова по воображаемому лицу супруги промелькнула какая-то презрительная тень. «Да ну вас, на хрен! – возмутился про себя Мальцев. – Что я, пацан, что ли? Оправдываться?!»
Из душа Виктор Сергеевич вышел бодрым и решительным. Бодро и решительно он вместе с дочерью вышел из триста одиннадцатого номера. Бодро и решительно спустился вниз на ресепшн. Бодро и решительно направился к столовой, но, увидев Тамару, стоящую в толпе отдыхающих, бодро и решительно зашагал обратно.
– Пап! – изумилась Машка. – Ты куда? Вон же мама!
– Забыл, Маруся! Телефон в номере. А вдруг позвонят?
– С корабля? – заговорщицки поддержала его Машка.
– С корабля, – уверил ее Виктор Сергеевич и вставил в рот сигарету. – Иди к маме. Я сейчас.
– Давай, – скомандовала Маруся и махнула рукой.
В этот момент в столовую начали запускать отдыхающих. Это был миг великого перемирия, подобный великому перемирию хищников и травоядных, утоляющих жажду у водопоя. Память о нем всколыхнулась в животном бессознательном Мальцева, и Виктор Сергеевич обреченно побрел в столовую.
– Ви-и-и-тя! – нарочито радостно поприветствовала мужа Тамара. – Ты вернулся?
Мальцев кивнул головой и попытался скрепить жуткое мгновение счастливой встречи ритуальным поцелуем в щечку. Маруся внимательно смотрела на родителей, интуитивно чувствуя какой-то подвох. Тамара, не отводя глаз от дочери, с готовностью подставила щеку супругу. Виктор Сергеевич приложился, старательно вытягивая губы, и обнаружил, что, невзирая на жуткую духоту в столовой, щека была холодная, как гранитная плита. Виктор Сергеевич физически ощутил разряды негодования, исходящие от супруги. Машка, зафиксировавшая момент родительского воссоединения, тактично потупилась. И слава богу! Иначе ее взору предстала бы кривая материнская улыбка, потащившая за собой добрую половину лица, и бесцельно блуждающий, виноватый отцовский взор.
– Ну что? – полюбопытствовала Мальцева. – Помог родине?
– Военная тайна, – буркнул супруг и сел за стол.
– Даже не смею расспрашивать…
– Да уж, не стоит, – согласился Виктор Сергеевич и залпом выпил согревшийся в адской жаре столовой компот.
– Пить хочется? – ехидно уточнила Тамара.
Мальцев угрюмо посмотрел на жену и ничего не ответил. Помощь пришла неожиданно:
– Пап, хочешь я тебе фанту куплю? – с легкой надеждой на взаимность предложила Мария Викторовна.
Виктор беспомощно посмотрел на жену, ожидая разъяснительного сигнала. Тамара самоустранилась. Пока Машка пытала отца на предмет приобретения жаждоутоляющей продукции, явились Истомины и активно перешли к процедуре приветствия. Встреча с ними в понимании Виктора Сергеевича Мальцева никак не могла быть причислена к разряду долгожданных, но в данном случае выбирать было не из чего.
– Маруся, – расплылся в улыбке сидящий на раскаленной сковородке папаша, – не купишь ли ты…
– Куплю! – молниеносно сориентировалась девочка и скомандовала: – Деньги!
– Сорок рублей, – подсказал Женя Истомин и вожделенно облизнулся.
Мальцев выдал триста и велел приобрести семь штук. Машка закатила глаза и возмутилась:
– А как я их дотащу-то?!
– А Женя тебе поможет, – с готовностью предложила Фьяметта.
– А че я-то? – усомнился в целесообразности заказа младший Истомин.
– А че? – передразнил его отец, – че ли я́?
– Вообще-то я не буду, – буркнул Женька и набычился.
– Вообще-то я тоже, – поддержала его Тамара.
– Ой, – растерялась Оксана, – я тоже фанту не пью. Я тут передачу про нее смотрела. «Среда обитания». Знаете? – обратилась она к Мальцевой. – Так вот, если фанту выпить, то…
– Умрешь, – буднично подсказала Оля-Лиза возможный результат приема данного напитка.
– Не умрешь! – прикрикнула на нее Маруся и дернула кудрявого подростка за руку. – Пойдем, что ли?!
– Сама донесешь! – осклабился Женька и уселся за соседний стол.
– Ев-ге-ний! – строгим голосом отчеканила Фьяметта, в ответ на что Женя Истомин надел наушники от плеера и включил музыку столь громко, что сидящим за соседним столом в награду досталось несколько знакомых слов. В их числе «йэ-е-ес», «сэ-э-э-кс», «бэйби» и «ла-а-а-вэ».
Помочь вызвалась Оля-Лиза.
– Иду с тобой! – объявила она Машке и взяла ее за руку.
Маруся с благодарностью посмотрела на малолетнее чудовище и сочла его не таким уж и мерзким. В нем было даже нечто приятное. Например, красные вишенки на футболке. Машка решила подкорректировать свое отношение к Оле-Лизе Истоминой и дружелюбно ту переспросила:
– Ну ты-то, надеюсь, пьешь фанту?
– Пью, – неожиданно легко согласилась та и на всякий случай обняла обретенную подругу.
Потом развернулась к взрослым и ткнула пальцем в каждого, кто, по ее мнению, мог на что-то рассчитывать. Среди них числилось двое: Тамара и Виктор. Точнее: сначала Виктор, а потом Тамара. Произведя в уме какие-то сложные вычисления, Оля-Лиза показала Марусе четыре пальца, а брату – фигу. Последнее Машке было особенно приятно.
– Пошли! – почти попросила Оля-Лиза и бережно повела свою наперсницу к выходу.
Оставшиеся проводили девочек глазами. За столом воцарилось молчание, которое периодически пыталась нарушить Фьяметта, дабы между супругами Мальцевыми перестало искрить.
– Тамарочка… – по-плебейски завывала она с покровительственной интонацией.
– Слушаю вас, Оксана, – ставила ее на место Мальцева.
– Мудрость! – провозгласила Истомина и погладила своего кудрявого фавна по волосатой коленке. – Томочка! Вам не хватает мудрости. Я бы сказала, не хватает мя-а-а-гкости, тер-пе-е-ения…
Тамара, глядя прямо в глаза учителю, смиренно потупилась и с гордостью произнесла:
– Зато я умею варить суп-харчо.
Безобидное наименование кулинарного блюда произвело за столом эффект разорвавшейся бомбы. Фьяметта поперхнулась и застыла с открытым ртом, а Виктор вылупил глаза на сидящую рядом супругу.
– Что-о-о-о? – выдохнула Оксана.
– Ничего, – спокойно ответила Тамара. – Ничего сложного. Как говорил мой хороший краснодарский друг, этот навык усвоит любой. Хотите?
Истоминой не оставалось ничего другого, как послушно закивать головой.
– Это элементарно: берете литровую банку краснодарского соуса и вываливаете его в кастрюлю объемом не менее пяти-шести литров. Тщательно размешиваете, а потом забрасываете туда остальные ингредиенты. Для того, чтобы конечный продукт вас, Оксана, не разочаровал, понадобится не только высочайшая му-у-удрость, но также – терпение. Слышите меня, Оксана? Му-у-удрость и тер-пе-ни-е. – Мальцева доброжелательно посмотрела в глаза Фьяметте и переспросила: – Что-то непонятно?
Виктор толкнул Тамару ногой и вступился за жену товарища:
– Том, ты еще недавно сама не умела это делать! Харчо это!
– Не это, а этот, – поправила его супруга, продолжая: – Ты, надо сказать, тоже со вчерашнего вечера на досмотре стратегически важного груза, но это же не помешало тебе явиться в столовую?! Что, на корабле кок запил?
Мальцев насупился и решил прекратить светскую беседу.
– Ребята, – снова выступила с миротворческой миссией Фьяметта, – не ссорьтесь! Всякое бывает.
– Да, – подтвердил Виктор Сергеевич, а Истомин, устав от неопределенности, обнял супругу и жизнерадостно провозгласил:
– Все-о-о-о-о, что в жизни есть у меня! Все-о-о-о, в чем радость каждого дня! Все-о-о-о-о!!!
Эх, мамуля! Золотой ты мой человек! Боевая подруга! Добродетельная мать! Ангел мой!
Душа Фьяметты воспарила над столом и приземлилась на правом плече велеречивого фавна. «Го-во-ри! – пропела она в ухо любимому. – Го-во-ри еще».
– Ангел мой! – продолжал Истомин. – Не уточнишь ли ты, почему сегодня вина не подают?!
Бу-у-ух! – обмякла волшебная субстанция и сползла по плечу вниз в поисках своего привычного пристанища.
– Ко-о-остя! – огорчилась ее хозяйка. – Ты же обещал!
– Друг мой, Настенька! – понес уже совсем невозможную чепуху Истомин. – Думай о вечном!
– Приятного аппетита, – вмешалась Тамара и стала выбираться из-за стола.
– Приятного, – поддержал ее Виктор и встал следом.
– Товарищ! – обратился к нему Костя Истомин. – Друг! Мой брат любезный! Бежишь?
– Бежит! Комедиант! – ответила за мужа Мальцева.
– Ты тоже склонна к стихоплетству?
– К версификации, мой друг!
– Так мы с тобой филологи, подруга?
– Ты льстишь себе…
– Я льщу?! – не поверил Истомин и вскочил из-за стола, пытаясь поддержать Мальцеву под руку.
Тамара, не поворачивая головы, устремилась к выходу, не забывая отвешивать обедающим знакомым «приятного аппетита». Истомин пробирался следом, а Мальцев, чертыхаясь, замыкал процессию. В дверях женщина развернулась и что-то тихо сказала кудрявому поэту, после чего тот отпрянул и, жеманясь, пропустил законного супруга Тамары Николаевны.
– Ушли любовники младые! – провозгласил Костя на всю столовую и подозвал к себе официантку. Чернявая девушка с готовностью закивала в ответ.
Пока Мальцевы молча шествовали к корпусу по аллее, обсаженной пальмами, Маруся чинно восседала с Олей-Лизой на качелях, допивая вторую бутылку фанты. Маленькая и беленькая в удивительной способности вмещать в себя огромное количество шипящей жидкости не уступала подруге. Светский разговор между девочками поражал своей экзистенциальной направленностью.
– Они умрут, – призналась Оля-Лиза, имея в виду собственных родителей. – И Женька.
– С какой это стати? – манерно переспросила Машка.
– Я знаю, – гордо произнесла сивилла.
– И я знаю, что твои родители умрут и брат тоже. Просто потом.
– И твои, – пообещала Оля-Лиза.
– А за моих ты щас получишь! – заговорила Маруся на каком-то непривычном для себя наречии.
– Нет! – без тени сомнения изрекла маленькая и беленькая.
– Да-а-а, – грозно подтвердила Машка свою решимость отстоять право семьи Мальцевых на долгое безоблачное существование.
Оля-Лиза ничего не ответила и просто отрицательно замотала головой. Никакая дружба не могла заставить Лизу Истомину поступиться своими жизненными принципами и убеждениями. Машка, видя столь последовательное сопротивление со стороны малолетней подруги, рассвирепела и как будто нечаянно пнула девочку по спичечной ножке. Оля-Лиза подняла на Марусю свои холодные голубые глаза и тихо произнесла:
– Ты тоже.
– Я-а-а-а? – возопила жизнерадостная Машка.
Маленькая и беленькая скорбно кивнула.
– А тебя Сталин утащит! – пообещала Маруся Мальцева и завыла могильным голосом: – Когда наступает ночь, Сталин встает из гроба и ищет маленьких девочек.
Оля-Лиза равнодушно взирала на подругу.
– Но не все-е-ех, – продолжала завывать сказочница. – Только Оль. И маленьких, как ты. Он их сначала ду-у-ушит, – просто смакуя, вещала Машка. – А потом пьет кровь и выкалывает глаза. Голубы-ы-ы-е! – с особым удовольствием добавила Маруся.
Лиза Истомина поджала бледные губы и заинтересованно посмотрела на преобразившуюся подругу. В глазах маленькой и беленькой обозначилось профессиональное уважение.
– И вот се-во-о-о-одня такая ночь, когда Ста-а-алин встает из гроба, чтобы найти и… – Оля-Лиза вздрогнула, – уби-и-и-ть! Но-о-очью! Се-во-о-о-одня! – заорала Машка и ткнула пальцем в симпатичные вишенки на футболке сивиллы.
Оля-Лиза старательно зажмурилась и заткнула руками уши. Маруся приосанилась и по-хозяйски развела ручки младшей Истоминой.
– Слу-у-ушай меня-а-а! – прокричала она в уши бедному ребенку. – Ни-ког-да-а-а! Ни-ког-да! Не говори про сме-е-ерть! А то Ста-а-алин вста-а-анет и…
Оля-Лиза заплакала навзрыд, что привело Машку в абсолютно блаженное состояние, и она снисходительно погладила пятилетнюю девочку по кудрявой голове:
– Ну что ты плачешь-то, дуреха? Страшно, что ли? Не бойся!
Маленькая-беленькая от ужаса закрыла лицо руками и уткнулась в коленки старшей подруги.
– Не плачь! – радостно успокаивала ее та. – Ты же не Оля. Ты – Лиза. Хорошая, добрая девочка. Как говорит моя мама, ангел божий. Не плачь… Ты не умрешь! Ни-ког-да! – шапкозакидательски пообещала мучительница, чувствуя в себе силы необъятные.
Оля-Лиза всхлипывала, но уже явно с меньшей интенсивностью, чем пару минут тому назад. Давно Машка не чувствовала себя так замечательно! Так полноценно: и фанта в животе, и заклятая вещунья на коленях, и родители, блуждающие по аллеям счастья на расстоянии вытянутой руки. И еще это был последний день, который Маруся должна была провести в новоафонском пансионате «У монастыря», потому что завтра – домой. А значит, по заведенной в семье традиции, никакого сна после обеда, сплошные дела и разные там делишки. Поэтому надо сдать ребенка на руки его родителям и наконец-то приступить к сборам. Главное – не пропустить. Вот и вскакивала Машка Мальцева со своего места, боясь пропустить семью Истоминых, призванную освободить ее от затянувшейся опеки над этой маленькой и беленькой, кудрявенькой и голубоглазенькой, противной и надоедливой в своих капризах Елизаветы Константиновны.
Ждать пришлось целую вечность. Пока те вышли из столовой, пока поговорили о том о сем с окликнувшими их отдыхающими, пока добрели до детской площадки, Олю-Лизу сморило – она мирно заснула в Машкиных коленках, добросовестно омытых слезами. Маруся имела уважение к спящим людям, поэтому замерла и терпеливо ожидала, пока чета Истоминых приступит к выполнению своих родительских обязанностей.
Фьяметта, увидев призывно размахивающую руками девочку, поспешила к качелям, ставшим импровизированной колыбелью.
– Что же ты молчишь? Сидишь и молчишь? А если б я другой дорогой пошла? – прошептала она Машке.
– Так она же спит, – зашипела Маруся в ответ. – Как я орать-то буду? Разбудишь ведь.
Подошел Истомин. Увидев спящего ангела, широко улыбнулся и взгромоздился на скрипучие качели, дабы принять его в свои руки. В момент совершения передачи Оля-Лиза открыла глаза и тут же снова уснула, не теряя времени на распознавание лиц. Маленькую-беленькую унесли, а Мария Викторовна Мальцева наконец-то вылезла из своего убежища и бросилась искать исчезнувших из виду собственных родителей.
– Где их черт носит?! – возмущалась уставшая от ответственности за братьев наших меньших девочка. – Неужели нельзя поинтересоваться: «Где же наша Маша? Не пропала ли она? Не ушла ли на море или с каким-нибудь неизвестным мужчиной?» Нет, пожалуйста, ухом не ведут. Где ребенок? Никого не интересует.
Положим, последнее утверждение было совершенно необоснованным. Мальцевы, стоя на пансионатском крыльце, вполне заинтересованно наблюдали за своей дочерью.
– Зачем ты сказала Машке, что я на каком-то чертовом корабле? – как бы в сторону произнес Виктор.
– А что я должна была сказать? Что ты в номере у Истоминых? Спишь на кровати Фьяметты?
– Перестань ее так называть. Оксана – достойная женщина. Это она тебе сказала, что я у них?
– Она, – подтвердила Тамара.
– А ты?
– Что – я?
– Ты же могла меня забрать домой?
– Зачем?
– Затем, что я – твой муж, – напомнил Мальцев.
– Я помню.
– Тогда почему обо мне позаботилась другая женщина?
– Потому что ей нравится заботиться о других.
– По-моему, это называется великодушие.
– Да назови это как угодно!
– Томочка, – Виктор прищурился. – А ты ведь меня кинула, дорогая.
– А что ты так возмущаешься, Витенька? Не выкинула же!
– И что? Тебе хорошо?
– Мне хорошо, потому что хорошо моей дочери, верящей в то, что ее отец исполняет свой гражданский долг на территории дружественной нам Абхазии. Потом она опишет это в своем сочинении «Как я провел лето».