Ира. Павлик, или я Фёдоровну позову, она с тобой побудет?
Николай Иванович. Мама, захвати теплое что-нибудь. Типа пледа. (Он произносит «плэд».)
Ира. Ничего, я плащ накину.
Николай Иванович. А все же плэд необходим. Я знаю окрестности и их туман.
Ира. Пледа нет.
Николай Иванович. Одеялко есть?
Ира (сбита с толку). Есть.
Николай Иванович. Годится! Годится!
Ира. Минутку. Павлик зовет. (Уходит.)
Николай Иванович. Он у тебя серьезный товарищ, ничего. Минуток через тридцать. Через сорок – сорок пять. Я ему принесу еще фильмоскоп ручной со слайдами. Дочура моя еще месяц будет в отсутствии… Теща на собеседовании… Будешь смотреть слайды. Парад гвардейцев. Сам снимал! О, как я снимаю! (Выставляет большой палец.)
Ира (выходит). Ничего не получается. Я с вами не пойду. Он сейчас начнет потеть, надо сменить рубашечку. Фёдоровна не сумеет.
Николай Иванович. А жаль! А жаль! Ну ладно, туман не туман, пойду побреду, больному срочно нужно. Камеру с покрышкой.
Ира. Одеяло дать?
Николай Иванович (горько шутит). Что я с ним буду делать один?
В дверь заглядывает Валера.
Валера. Стратегическая проверка! (Исчезает.)
Николай Иванович. Дверь надо держать от соседей на запоре! (Уходит.)
Входит Валера.
Валера. Ира, ты гордая, пойми об этом. (Выставляет бутылку, садится довольный.)
Ира. Ну я вас прошу, идите, он засыпает.
Валера. Что я на вас смотрю, вы как паркет нециклеванный. Второй раз в жизни вижу, второй раз подумалось. Я со своей сестрой ехал на похороны. В поезде. Она вывалила на стол банки, красит, мажет, пудрит. До неузнаваемости. Тряпку мокрую взять, стереть. Вот так женщина! (Откупоривает бутылку.)
Входит Татьяна.
(Быстро). Я к вам по поводу крыши. Сейчас объясню все.
Татьяна. Пил у гастронома?
Валера. Ты что! Я тебе принес.
Татьяна. Где мои два рубля? Отдай кошелек, во-первых.
Валера отдает кошелек, Татьяна смотрит.
Где они?
Валера щелкает по бутылке.
Это – два рубля? Это рубль пятнадцать.
Валера (солидно). С наценкой в ресторане.
Татьяна. Это – в ресторане?
Валера (солидно). Теперь о крыше.
Татьяна. Совсем глаза залил. Скоро тебя вообще переведут… в сапожники. За семьдесят рублей.
Валера. Ну какая дурость! Ну вы только подумайте! (Наливает, пьет.)
Татьяна. Слушай, Ира, я к тебе. Я узнала. Это не Антоша его держал в воде, Антон мне признался. Он целый день один. Вот этот Макся им и командует. Антоша всегда со мной делится, я приезжаю с работы, он меня бежит встречать, сам ничего не говорит, в руку лицом тычется, я чувствую, у меня рука мокрая. Антон у Макси книгу просил, кстати вашу же книжку, «Мэри Поппинс». Макся уже прочел, а Антоше не дает. Только если будешь моим рабом. На коленях перед ним стоять, руки по швам. Я говорю: «Максим, вот ты прочел книгу о людях хороших, она хоть чему-нибудь тебя научила?» Слушай, «Мэри Поппинс» – это же твоя книга, дай почитать Антону.
Ира. Ну бери. Скажи, я просила.
Татьяна. А ты хочешь знать, они решили вам эту книгу не отдавать вообще! Пока вы не отдадите покрышку с камерой.
Валера. А вы их не пускайте сюда, и все.
Татьяна. Вот. Слушай, а пусть Павлик твой играется с Антоном! Пусть лучше они дружат, чем с этим! А я вам буду готовить, я на нее готовлю, так лучше на вас. Закупки буду делать. Ты только Антона корми, она не кормит. Через плечо швыряет. А я в долгу не останусь. У меня отпуск в ноябре.
Валера (солидно). У меня отпуск в декабре. (Наливает, пьет.) Я декабрист.
Татьяна. Договоримся?
Входит Фёдоровна.
Фёдоровна. Я уже Светланочке сказала, дождь собирается. Татьяна, надо вам тазы, ведра готовить. Сейчас разразится. Как же вы ночевать-то станете? Пошли, у меня в чуланчике два ведра, корыто под крыльцом.
Татьяна. А нас Ира пускает к себе.
Ира. На веранду.
Входит Николай Иванович.
Фёдоровна. Валерик, пошли, пошли. Мне поможешь что ни то. (Садится к столу, вытирает уголки рта двумя пальцами.)
Николай Иванович. Тут требовались лекарства. Я доставил.
Ира. Спасибо, не надо. Он сейчас пропотеет, мы сразу ляжем спать. (Уходит в комнату.)
Валера. Садитесь, будем знакомы. Валерий Герасимович. Автомобилист. Исполняющий обязанности мойщика. Наливаю, угощаю.
Николай Иванович. В доме больной, следует потише.
Валера. Вы Ирин муж? («Ирин» он произносит как «Ирын».)
Николай Иванович. Вы догадливый.
Пауза.
Фёдоровна. Ну, всего хорошего, ложитесь. Татьяна, пойдем, бери его.
Берут Валерия под руки, поднимают, ведут.
Валера. Ира! Никогда не допускай! Пойми!
Татьяна. Идем, на ноги встань.
Валера. Жизнь – это схватка над морем!
Татьяна. Если ты своими ногами не пойдешь, я не знаю…
Валера. Если бывает двух родов: если не выпить, то прокиснет.
Татьяна берет со стола бутылку. Валерия уводят.
Николай Иванович. А я еще лекарства принес! (Осторожно ставит на стол бутылку коньяка.)
Ира. Ну я прошу, уходите.
Николай Иванович. Ну-ну, ну-ну, какие сердитые. Я покрышку с камерой принес! (Вынимает из сумки покрышку с камерой.) Пропотел, пока снял. Вот и лекарство английское. Ну?
Ира. Господи, вот навязался на мою голову.
Николай Иванович. Дождь начинается. Ничего, я с зонтиком. Самое интересное, я люблю, когда дождь, находиться в помещении. Вроде там дождь, а у тебя тепло, сухо. Какое-то возникает чувство уюта. Не гоните меня, не браните. Я так соскучился за вами!
Ира уходит. Николай Иванович ставит чайник на газ, греет руки.
Самое интереснее, теща долго колобродила, все никак не уходила. Я как разведчик сидел.
Ира (входит). Сейчас их зальет. Там совершенно нет никакой крыши. Идите, идите домой. Они сейчас придут ко мне. Мы так договорились. Идите скорей!
По улице пробегает Фёдоровна с корытом над головой. Она бежит на ту половину дома.
Николай Иванович. Да, начались большие дела, я чувствую. Нам здесь не посидеть. Приходите завтра вечером на луг, к мостику. Часиков в девять. Зажжем костер, я привезу шашлыков. Вы можете есть шашлыки? Вина грузинского. Как я вас люблю, просто непонятно. У вас бьющие глаза.
Ира. Да что вы сидите тут? Людям некуда деваться, а вы торчите как пень! Они меня даже в туалет свой не пускали, я на горшок ходила. А я теперь их должна с больным ребенком терпеть. Идите, идите, Николай Иванович! Они сейчас уже идут.
Николай Иванович (с грустью). Я вас боюсь! Я вас боюсь!
Ира мечется, сдвигает стол, стулья к стене. Николай Иванович уходит. Ира встает у дверей, вытягивает руку на дождь. Вздрагивает. Появляется процессия. Впереди Фёдоровна, все с тем же корытом над головой, дальше идет, подняв воротник пиджака, Валерий с двумя раскладушками, с рюкзаком. За ним Татьяна ведет, укрыв полами своего плаща, Ан-тона и Максима. У мальчиков в руках чайник и кастрюля. Замыкает шествие Светлана, ведущая под руку Леокадию, старуху под зонтиком. В руках у Светланы чемодан. Проходящие не смотрят на Иру.
Фёдоровна. Все поместимся, ничего, у меня комната шестнадцать квадратных метров, тепло, сухо.
Уходят. Ира закрывает свою дверь, запирает ее на засов, передвигает мебель на прежнее место. Гасит свет.
Скрывается в комнате.
Голос ребенка. Мама, хочешь, я расскажу тебе еще одну сказочку? Вот однажды в городскую больницу попался серый волк. И за хвост повели его к врачу. Всем волкам там делали операцию, разрезали печень, чтобы там посмотреть – никакой обед там не застрял? А потом зашивали живот, и больно было. И ему там понравилось. Его обедом там кормили и давали мясо и капусту. Он такой хитренький – он ел, ел, ел капусту. А печень у волка была такая крупная-крупная, и в ней обед был. Потом этот волк английский, и вот у него есть крылья. Вот отсюдова такие маленькие, тоненькие крылья.
Часть вторая
Картина вторая
Часть вторая
Картина вторая
Квартира Иры в Москве. У телефона – Мария Филипповна, мать Иры.
Мария Филипповна. Але. Это я опять. Это ты? Что же ты? Что же ты мне так долго не звонишь? А? Хорошо. Я тебе перезвоню вечером. (Торопливо.) Приходи на мои похороны. Все. Перезвоню. (Кладет трубку. Думает. Набирает номер.) Але! Я туда попала? Пригласите, пожалуйста, Кондрашкову. А когда она будет? А Еловских нет? А кого-нибудь из старых работников? Это говорит Шиллинг. А это кто говорит? Я вас первый раз слышу. Я вас не застала. Вернее, вы меня. Извините, что звоню. Мы незнакомы. Простите. Да нет, что вы! (Кладет трубку. Некоторое время сидит, сохраняя на губах улыбку. Опять набирает номер. Деловито начинает.) Слушай, не бросай трубку! Я действительно собралась уходить в больницу. Не бросай трубку. Ты в курсе, моих никого нет. Ирочка сняла дачу за двести сорок рублей, сто рублей взяла у меня, первый взнос. Теперь уж отдавать ей будет некому. Слушай, я все-таки решилась лечь. Адрес пока не знаю, как узнаю, тут же сообщу. Уж полгода не решалась, теперь кидаюсь в пропасть. Зарежут так зарежут. Ей даже выгодно, ей останется двухкомнатная квартира, она водить сюда будет… И сто рублей не надо будет отдавать. Не бросай трубку! Выслушай меня! Я все-таки решилась лечь. Ирочке нужна моя помощь, а какой из меня помощник? Павлик все время болеет, она его простужает, не докармливает. Надо докармливать ребенка, а она – нет. Я надорвалась с ними. Направление уже на руках. Ну ладно, я тебе еще из больницы перезвоню, если меня сразу не уволокут на операционный стол. И я тогда не позвоню. Если не звоню – знай, я на столе. Но постараюсь перезвонить перед операцией. Ну конечно, других готовят, кровь берут. А меня будут резать срочно. Сколько можно, я полгода тяну. Я на дачу не ездила, Ирочка не желает, не знаю, как ей даже сообщить. Телеграмму. Да, но я не знаю адреса больницы… Из больницы как пошлешь? Она иногда приезжает мыть ребенка, раз в неделю, но уже их нет две недели. Не знаю, может, умерли. Я ей здесь оставляю записочку, чтобы она звонила тебе. Но если Павлик болеет и она там болеет, тогда она еще может и неделю не приехать, ребенок у нее там весь закиснет. А она не купает. Она воды боится как огня с детства. Я попала в положение, ничего себе. Если Павлик заболел, она не приедет меня хоронить, вот это будет номер!
Открывается входная дверь, входит Ира, ведет Павлика, у которого голова в платке, поверх платка шерстяная шапочка. Ира проводит Павлика мимо Марьи Филипповны, та поворачивается к ним лицом и говорит очень отчетливо.
В общем, ты в курсе дела, приглашаю тебя на похороны. Может, ты одна будешь идти за гробом. Михаила не води, он не любит таких вещей. Меня похоронишь в темном английском костюме, висит в шкафу под марлечкой. С медалью. Туфли синие в папиросной бумаге в коробке под ним же. Блузка и все остальное лежит в коробке из-под сапог, большая розовая под туфлями. Нет, Ирочка ничего этого не знает, знать не хочет и не слушает совсем. Ну, я еще перед смертью позвоню. Деньги у меня отложены на похороны и на поминки на сберкнижке, я завещание заверю в больнице же, перед операцией. На твое имя! Имей в виду! Ну погоди, успеешь к врачу, насидишься в очереди. Я позавчера четыре часа просидела, давление мне померили, конечно повышенное. Не надо. Миша твой подождет. Сейчас лето, ну и что он одет, не запарится, не в шубе у тебя. Ну посади его! Не прерывай! Я хочу лежать на Ваганькове, там, где мама. Могила там на имя Чанцовой-Шиллинг, участок сто восемьдесят третий. Так? Ты записываешь? Запиши. Ну посади ты его на стул. Ну сходи за карандашом, я пока с ним поговорю. Миша! Дай мне его. Миша! Как ты себя чувствуешь? Не слышит. Миша! Вдень слуховой аппарат! У него аппарат, таких в Москве четыре штуки. Миша! Она догадалась, вдела ему в ухо. Але, это я, Мария! Куда же это вы собрались в такую поздноту, вы опоздаете, прием до трех, да четыре часа сидеть! Он уже ничего не соображает. Склероз. Миша, это Маша Шиллинг! Ну? Он не при здравом смысле. Не помнит. Ты к какому врачу идешь? К урологу его ведут. Заговорил. Это его живо волнует. Ты живой старик! Але! Ты живой еще! Сейчас я его рассмешу. Миша! Да, да. Миша, приходи ко мне, у меня есть водка! Не слышит опять. Слабослышащий. Але, это я. Это ты? Принесла карандаш, запиши, участок сто восемьдесят третий. Шиллинг Александра Никитична, Шиллинг Филипп Николаевич. Все. Вы к скольким идете? Ну, еще есть время. Значит, я оформляю завещание в твою пользу, а ты меня похоронишь. Нет, ты меня! (Шутливо.) Нет, ты меня! (Весело.) Я к вам вечерком забегу. Чаем напоишь? Я сегодня туда уже не пойду, завтра пойду. Один день выиграю. Полгода ждала…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Полгода ждала, а уж один день…
Ира. Мама, Павлик болен.
Мария Филипповна. Ну, расскажи о себе. Ты-то как справляешься…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Не кричи, я не глухая. Это Ира внезапно приехала. Нет, ты что! Она же сейчас уедет, как всегда. Не бросай трубку. (Ире.) Ты знаешь, что мать умирает медленной смертью? Это я ей. Ну ладно. Я забегу, если это можно так назвать. Ира будет на тебя ориентироваться. (Ире.) Это Нина Никифоровна звонит, интересуется, беспокойна. (В трубку.) Я ей говорю, что чужие люди обо мне больше, чем она, звонят. А собственная дочь… Слушай, я все никак не доберусь до главного. Как Леня? Господи. Ну, бегите, бегите, если это можно так назвать. (Кладет трубку.) Поползли.
Ира. Мама, я Павлика больного привезла.
Мария Филипповна. А ты учитываешь, что я больна? Ты учитываешь? Почему ты уже две недели не приезжаешь? В моем положении две недели слишком большой срок для жизни.
Ира. Побудь пока с ним, я сбегаю в аптеку. В булочную.
Мария Филипповна. Я ухожу в больницу, у меня направление.
Ира. Что это ты встрепенулась сейчас.
Мария Филипповна. Когда-то надо.
Ира. Ну подожди немного. Я же связана по рукам и ногам!
Мария Филипповна. Я как чувствовала. Две недели ты его не привозила купать. Ребенок весь пятнами покрыт. Если со мной что-то случится, ты об этом узнаешь по взломанной двери.
Ира. Брось, ты здоровый человек.
Мария Филипповна. А это? (Роется в сумке.) А направление? Сколько в тебе зла!
Ира. Это же на исследование.
Мария Филипповна. А ты знаешь, что у меня ищут?
Ира. Хорошо. Ну подожди пятнадцать минут, я схожу в булочную.
Мария Филипповна. Врачи уйдут!
Ира. Из больницы не уйдут! Ты в какую больницу ложишься?
Мария Филипповна. Зачем тебе знать.
Ира. Мама, ну не будь эгоисткой. Вот я привезла. Молоко козье в банке… Яйца. Суп в банке ему и тебе. Котлеты в кастрюлечке. Покорми его, уложи, он устал.
Мария Филипповна. Ты довела ребенка! Худой какой… Колготки рваные… Павлик, ты кого больше любишь, маму или бабу? Отвык совсем, отучили. Я тебе сейчас книжечку любимую почитаю… «Мэри Поппинс»… Ты привезла мою книжку «Мэри Поппинс»?
Ира. Я ее дала на время… Почитать.
Мария Филипповна. Это же не твоя книжка.
Ира. Это моя, я ее купила в городе Каменец вместе с книгой «Сто лет одиночества».
Мария Филипповна. А где же тогда «Сто лет одиночества»? Я ее давно тоже не вижу. Все раздает, еще при моей жизни! Ты слабый человек! Ты всем веришь, у всех идешь на поводу! Ты не будешь знать, где что, где твои книги, где могила твоей матери.
Ира. Ну хорошо. Что мне, Павлика с собой тащить в аптеку? Он же один не останется, будет плакать. Ладно, я его покормлю сама и уложу, он поспит, а потом уже сходим в аптеку и в булочную.
Мария Филипповна. Обнаглела совсем. (Вытирает слезы.) Я тут сижу, волнуюсь, а она даже не позвонила, ни как Павлик, ни как я. Погоди еще, будешь горько сожалеть! Я в конце концов умру-таки!
Ира. Все мы когда-нибудь умрем.
Мария Филипповна. Когда ты отдашь мне сто рублей?
Ира. Осенью, я же сказала.
Мария Филипповна. Пойди попроси у отца ребенка, он вас обязан материально поддерживать.
Ира. Он и так платит.
Мария Филипповна. Ну, тогда у этого попроси… С которым ты гуляешь.
Ира. Господи. (Плачет.)
Голос ребенка. Обнаглела совсем.
Мария Филипповна. Вот-вот, учи его. Науськивай на бабку! Усь, усь!
Ира. Павлик, мы сейчас поедим, вымоемся, поспим… Потом уедем. Будем с тобой ходить на речку и в лес. Грибы пойдем собирать.
Мария Филипповна. Мама все тратит на своих мужиков. А матери кусок конфеты не привезет.
Ира. У меня нет денег.
Мария Филипповна. А у меня нет ста рублей! А мне хорониться надо! На что?!