А. сдержанно аплодирует.
Ма. Пошли, дочка! Тебе такие глупости не надо слушать.
Певец. Да, да, Ань, Аркашка тоже мой номер не одобрила, сказала «это все чернуха, люди отдохнуть в театр ходят, такие вещи они и дома слышат». Да, как эти эмигрантки начнут рассказывать… Глаза заплаканные. Тянут, тянут с клиентов. Геи им помогают. Тоже до слез с их стороны дело доходит. Любят дружить с женщинами. Особенно жалеют детей. У самих-то редкий случай когда дети… А у твоей матери такое счастье, дочь есть, но эта мать не человек! Да!
Ма машет презрительно рукой, вынимает из сумки шиньон в виде хвоста и прикалывает его себе на голову. Снимает халат – она в черной кружевной прозрачной блузке, в сетчатых колготках и коротеньких шортах. Уходит в ванную. Возвращается очень быстро, сменив тапочки на сапоги-ботфорты, сильно накрасившись.
Приезжай, Аня, я тебя устрою. Говорить тебя сначала научим. Коротенько так, да, нет.
А. Ння, ння…
Певец. Да, нет, не знаю, зовут Аня.
А. Ання.
Ма. Я человек! И давай меня не оскорбляй, ахроян!
Певец. Чего тебя оскорблять, не желаю я тебя оскорблять, мать такую. Аня! Начнешь работать, будешь говорить «ну», «да» и «нет». На вопросы всегда кивай. Как тебя зовут – кивай. Сколько лет – тоже. Лепи дурочку. Больше для работы в гей-клубе и не требуется.
Ма (жалобно, скороговоркой, точно как Певец в своем предыдущем монологе). Да не будет она работать… Не поедет… Она больная вся… Надоест вам… Астма у нее, приступы. Ночью особенно, когда отец курит. Слабая она. Брат у нее больной, не ходит.
Певец. Тогда что ты ее суешь в номера, бабка.
Ма. Бабка! Сам ты дедка!
Певец. Убейся ты веником! Что говоришь! Я молодой! А вот ты ребенком по номерам торгуешь! Мать называется!
Ма. А лучше ей по улице шататься под дождем? В инвалидном доме трапорешить на койке?
Певец. А просто учиться хотя бы азбуке?
Ма. А на что мне жить? Сам все пропивает! (Скороговоркой.) Он гонит нас, избивает, если денег ему не даем. Изгаляется над Аней. Показывает ей глупости. Колотит, требует. Буквально на кусы разносит. Сын малый лежит без ног… Детский паралич. (Плачет.) А брюхо хлеба просит… Ой, сынок-сынок… Да на что такая жизнь…
Певец. Ой, да че ты меня грузишь как те иностранки… (Скороговоркой.) Ой, да я сама тебе расскажу не хуже как относятся в милиции, как издеваются… Как вымогают деньги, только заработаешь… С цепями на тебя идут… (Трогает шишку.)
Ма. А тут в гостинице не обижают ее. Убогая, и всё. Мычит, и хорошо. Мы ее к совсем пьяным водим. Только проснулся, голос подаст он, мык-мык, покеле растелепывается, покеле проморгается мужчина, я же тут дежурю, дверь сразу открываю, вспышку на мыльнице нажимаю. Они боятся, денег дают. Богатые. Что ей плохого? Что убудет?
Певец. А мою дверь что так долго не вскрывали? За это время другой… Вообще бы на ней живого места не оставил! Она же не сопротивляется!
Ма. Да задержали меня… Я же деньги им должна тут… Обслуживала пока… Нетерпеливые. Называется интим-услуги… Я рвусь сюда, а они: куда, дорогая мама, спешишь… А то в ментуру сдадим. И дежурный на телефоне парень. Денег, говорит, с тебя мне не перепадает, одни неприятности ночью переключать номера каждый раз… Аньку свою ко мне веди. Один раз только ее попробовал, понравилось сволочи.
Певец. Фигасе… Я вообще жалобу в дирекцию напишу! Вашему руководятелу! Да что это такое! Тебя посадят, тетка! За сутенерство! Знаешь, статья есть?
А. тащит Ма уходить.
Ма. А это же моя доченька! Как я могу! Мне же ее жалко! Тогда я говорю ему, погоди, я тебе лучше все сделаю, обслужу интимными услугами… А он никак не кончает и не кончает. Затрахал прямо. Уой.
А. Ооо… Ння ннано…
Певец. Да, когда торопятся, ничего не выходит. И не входит.
Ма. А ты, дочура моя, молчи лучше. А то и пенсию платить тебе не будут. Если говорить начнешь… Вообще погонят с койки… Живо соседки интернатовские начнут ябетовать главврачу. Ах ты моя Аннушка, горе мое горькое! Да я все глаза по тебе исплакала… Судьбинушка твоя несчастная…
Певец (тоже чуть не плача). Аня! Слушай! Аня, мой адрес тут записан в книге… В гостинице! По телефону ты не сможешь… Пусть мне кто-нибудь напишет! А, да как ты сумеешь кому сказать… Приезжай! Купи билет и приезжай! У меня нет денег за тобой вернуться! Вообще тут без копейки обокраденный… У Ариетты не займешь, я ему и так должна… Сколько ни работаешь, все оказываешься ему должна! Сам он меня и обокрал, видно, вчера. Ты девка умная! Ну приезжай! А вот мамаша у тебя! Прямо точно как моя мамочка. Вы не любите своих детей! Как это так, оставить человека без языка. Она же вам, мама, заработок будет присылать!
Ма. Прям! А ты к нам не суйся… Добром тебе говорят… Живи своей жизнью, женщина, не знаю, мужчина. Пока живется. Пока ты мужчина моложавый, не знаю, женщина. И не дай тебе бог в старости ходить по гостиницам как мы… Ладно, что не заработали. Побрели инда. Корова солому ест и то играет. А тебе… Сифилиса не дай тебе бог!
Певец. Тьфу-тьфу-тьфу. (Крестится.) Не дай боже! Я артистка, ты что!
Ма. Мы все, женщина, не знаю, мужчина, артистки, не хуже никого. Я тоже могу работать танец живота. У нас тут жила месяц одна такая вроде тебя артистка, но вся с узел, не знаю кто. Устраивала репу тут. Знаешь? Я вхожу так, ключи свои, на мне халат так, в руках пылесос, туалетный утенок активный для унитаза… Горничные дали с возвратом. Мне все дают, меня все любят! Говорю: женщина! На вас в администрации бают, у вас тут музыка. Она бает: у меня репа! Я баю, или милицию вызываю, или что? Никакой репы в отеле быть не может. Она: лаялку свою прихлопни ты, и дальше я даже не могу соврать, что она сказала. На меня так бает, ты, бает, своей кастрюлей сообрази, что я артистка, у меня репа, то есть репетиция. Ну, я баю: не верю, что ты артистка. Не верю. Вы заполняли листок что вы хер… херо… граф.
Певец. Хореограф, бабушка! Неправильно баете!
Ма. Да, это да. Я ей баю, вызываю милицию или как? Она опять врубает музыку… Музыка у них минус называется. Учись говорит, плюшка. Ты, бает, с таким животом да в любом арабском клубе сможешь деньги зарабатывать… Не знаете вы, плюшки, своей убойной силы. Так баяла. Я у нее споро научилась.
Подходит к магнитофону. Долго думает. Наугад включает музыку.
Это минус?
Идет «Шоу маст гоу он» Фреди Меркьюри. Ма танцует то ли танец живота, то ли гопак.
Певец (делает пассы руками, как бы повторяя «уйди зло». Выключает магнитофон). Аня! Я тебя жду. Бедная, убогая! Я так тебя жалею! Вот живу и думаю, хуже чем мне никому не приходится! А есть, есть страдание на земле. Страшненькая, немтыра, да еще и астма, и отец ее трахает… Мать продает. Ужа-ас! Маленькая моя! Уродинка!
А. (качает головой). Ння нна… но!
Ма (надевая блузку). Она красивая! Если нас накрасить, да причесать, да пластическую операцию сделать (надувает губы), мы будем лучше чем ты! Да!
Певец. Еще чего! Красить ее! Это моя девочка!
Ма. Пойдем, Анечка, побредем… Без денег. Братик родной Алешенька, ты помнишь, что он тебя ждет, думает, Аня ему конфетку принесет… Вчера на ночь я ему обещала… Он сказал: «Я тебя люблю, я Аню люблю». Идем!
Певец. Это моя девочка! Моя, моя девочка. Она приедет ко мне! Да, доченька?
Ма. Идем. Не оглядывайся! Братик ждет конфетку. Да что я только с тобой связалась… (Достает из сумки волосяной хвост, цепляет его на голову А., выталкивает ее из номера.) А ты, мужчина! Женщина! Можешь жаловаться. Меня посадят, мой муж будет Аньку за бутылку продавать. Он не спит, если ему димедрол не дать с чаем. Димедрол-то еще купи с рук! А где деньги? Ночь на тебя потратили. Извращенка проклятая!
Певец. О-о-о! Бог простит, бабушка! (Кричит.) Аня, я тебя буду ждать!
Ма (загораживая собой дверь). Бабушка! Дедушка! Вот ты состаришься, вот ты шатость увидишь!
Подбирает прозрачный шарф, лежащий на полу. Спокойно рассматривает его. Уходит с ним.
Певец (кивает, машет рукой на прощание). Я всегда буду молодая, ты что! Бери, бери, это Аркашкино…
А. (всовывается в комнату). Нння мма…мма! Ння, ння! Ння мма…мма! (Рукой в сторону коридора.) Ма-мма (указывает на себя) ння! Ння! (Отрицательно машет рукой.)
Рука Ма тащит ее вон, захлопывает, запирает дверь.
Певец (кидается к двери, стучит). Милиция! Да что же это!.. Толя! Как там тебя!
Певец. О-о-о! Бог простит, бабушка! (Кричит.) Аня, я тебя буду ждать!
Ма (загораживая собой дверь). Бабушка! Дедушка! Вот ты состаришься, вот ты шатость увидишь!
Подбирает прозрачный шарф, лежащий на полу. Спокойно рассматривает его. Уходит с ним.
Певец (кивает, машет рукой на прощание). Я всегда буду молодая, ты что! Бери, бери, это Аркашкино…
А. (всовывается в комнату). Нння мма…мма! Ння, ння! Ння мма…мма! (Рукой в сторону коридора.) Ма-мма (указывает на себя) ння! Ння! (Отрицательно машет рукой.)
Рука Ма тащит ее вон, захлопывает, запирает дверь.
Певец (кидается к двери, стучит). Милиция! Да что же это!.. Толя! Как там тебя!
Садится. Постепенно начинает делать пассы, как бы отвергая зло и призывая добро. Музыка.
1989 (Стокгольм) – 2007 (Москва – Подгорица)
Автор благодарит Наташу Абрамову, Диану, Михаила Николаева, Фелицию и Гивми
Еду в сад Одноактная пьеса
Действующие лица
М.
О.
М. Ну вот. Ты сыта? Будем сейчас пить чай.
О. Чая много не выпьешь.
М. Что?
О. Я говорю, чая много не выпьешь.
М. Это в каком смысле ты говоришь, чая много не выпьешь? А? Ну?
О. Так просто.
М. Полчашки тебе надо? В этом смысле?
О. Налейте, ладно, чашку, чашку. Шутка, шутка.
М. Шутка? В чем эта шутка?
О. Я пошутила.
М. Пошутила. Хорошо. Ну что, будешь пить чай?
О. Чая много не выпьешь.
М. Опять шутка?
Пауза.
У меня пряники есть, даже тортик вафельный остался.
О. Я сладкое не очень обожаю.
М. Не хочешь как хочешь.
О. Я больше обожаю покрепче.
М. Ну сама себе нальешь заварки сколько хочешь. Я ведь все понимаю. Я в курсе насчет заварки. Можешь не скрывать. Вы пили чифирь. Я знаю это.
О. Да, мы одну заварку пили.
М. Но теперь это уже прошло, понимаешь? Все прошло.
О. Когда получалось, то пачку чая на бокал кипятку.
М. Но это же вредно, это на сердце влияет, что ты, Оля.
О. Ну да, начинается колотун (показывает на грудь), в больничку пойдешь, таблетку дадут. Они орут, опять чифирь, ты себе сердце сорвала, больше сюда не шастай.
М. Все это было и кануло в прошлое, Оля. Сейчас уже сердце надо беречь, это важно для дальнейшей жизни. Надо жить уже, Оля. Жизнь – самое прекрасное, что есть у тебя. Ты не умерла, Оля! Это главное.
О. Можно, я буду вас мамой называть? Мама, я говорю тебе большое человеческое спасибо.
М. Мама… Скорей сестра… Ну ладно, ладно. Хорошо, хорошо. Всё, всё.
О. Просто огромное, мама. Вы, мама, меня спасла.
Кланяется, сидя на стуле в позе орла.
М. Это был мой долг, понимаешь? У каждого человека есть свой долг, сказала она. Вот так. И у тебя теперь будет как у всех. Встать вовремя, умыться, одеться и на работу.
О. Ну и что? Все равно спасибо. Никто и никогда обо мне так не думал, как вы.
М. (не слушая). Это долг, и у тебя он должен быть.
О. (не слушая). Я когда получила твое первое письмо…
М. Долг – это совесть, понимаешь? Но об этом потом.
О. (не слушая). Я когда твое первое письмо получила, я просто как с ума сбесилась, бегать начала вокруг столовой. Никто мне не писал…
М. Совесть даже в зачаточном состоянии есть у всех, у каждого. Отсюда муки. Муки совести.
О. Я целовала каждую строчку, понимаешь? Плакала. Кто-то обо мне подумал! Не всё о них! Они получали письма, а я нет!
М. Муки совести. Ты ведь мучилась.
О. Да, ааа, как я мучилась! Не спала. Все думала.
М. А больше всего ты мучилась, что убила. Я знаю.
О. Нет, как раз что еще не убила!
М. Не убила? Ты – не – убила? Ты?
О. Да, я мучилась. Представляла, как его убить. Разрешите твою руку. (Хватает руку М., целует.)
М. (выдирая руку). Ну вот еще. Как раз! Додумалась. Брось, брось. Ты брось тут эти мысли и планы. Ты уже на воле, на во-ле! Мы добились этого. Ура! (Пауза.) Скажи «ура». Ну?
О. Ура?
М. Будь счастлива!
О. Ура? С какого это я подпрыгу буду счастлива? Елы-палы. После всего что со мной эта тварь устроила?
М. Ты на воле, а другие еще сидят.
О. Сидят правильно они. Воровки и мокрушницы. Убийцы. Меня чуть не зарезали.
М. Ты же убила ребенка.
О. А, это. Так это каждый тогда убил ребенка. Кто аборт сделал.
М. Нет! Ты убила ребенка и вынесла его в контейнер!
О. А куда еще, на кладбище нести? Куда? Сказала она.
М. Вот! Вот я и говорю, другие сидят за то же самое, за убийство, за сокрытие, за обман, а ты! Ты теперь спокойно и свободно можешь жить. Всё! Все уже хорошо. С тобой все в ажуре. Ты можешь отдохнуть. Да. Кстати, о сидящих. Теперь у меня следующая проблема. Знаешь, я начала теперь хлопотать об Анджеле.
О. Об Анджелке? Да она мокрушница. Она ведь зарезала! Ну якобы одного там дядьку. Ей дали за соучастие, а убила-то она! Она с самого начала сказала это нам и предупредила. Что кто ее тронет, она воткнет в глаз ночью стеклышко. Прячет стеклышко где-то на зоне. Я не нашла стеклышко. Искала и не нашла. Многие искали. Анджелка гордилась. Ее же к нам перевели за драки полгода назад из Казани. Она порезала там одну, но никто не определил, что это она. А она нас предупредила, что это она. Анджелка о, пользуется авторитетом. Она сейчас беременная от трех конвойных с пересылки.
М. Ну не надо, не надо. Ты что это, нехорошо, так стучать на подругу по несчастью. Беременная? Это важно.
О. На седьмом месяце.
М. Беременная… Тем более надо за нее хлопотать. Пусть выйдет на свободу с чистой совестью и с ребенком.
О. Да нужен ей этот ребенок. Она сказала, выйдет, так продаст его цыганам, которые с детьми ходят на вокзалах. Или вообще за тысячу баксов торговцам детьми по Интернету, вот. Это та еще аферистка, елы-палы.
М. Ну, ну, ну.
О. Или свернет ему набок шею и сама с ним будет ходить. Припеленает так шею, она и срастется. Мечтала… Или ручки отрубит. Потомку этому конвоирскому. Так планирует. Будет собирать деньги на операцию на новые ручки. Она его заранее ненавидит. Они, говорит, меня там затрахали на пересылке. Чересчур гордая. Что, меня не трахали? Всех. Пересылка – это надо перенести. Да! Но я, я не забеременела. Всё! Хватит! Сказала она.
М. Она на дне пропасти.
О. Не одна она оказалась на дне пропасти! Еще диктует. Кто ей лизать будет.
М. Не надо, вот не надо. Ты избывай свою злобу. Когда нам плохо, мы стараемся винить всех вокруг, а побеждает добро! Добро, понимаешь? Надо винить себя! Тебя мы ведь получили? Теперь начинай, вини себя! Только одну себя в этом во всем! Надо работать!
О. Вот вы еще Анджелку получите. Вот погодите. Увидите небо в клеточку.
М. Да. Небо в алмазах надо говорить увидим.
О. Небо в алмазах вы тоже увидите, так и знайте.
М. И мы ее получим, Анджелу погибающую. Наибольшая победа, это когда самых тяжелых удается спасти. Легкие сами спасутся. Убийц, детоубийц, матереубийц, мошенниц, которые грабят пенсионеров, их надо выводить из ада. Им жить страшнее всего. Им убитые и обманутые являются. Они об этом пишут нам.
О. Вы так думаете? Вы ошибаетесь. Они авторитеты. Убийц, их уважают. Их боятся. То, что они видят убитых, – это они лепят дуру! Ни тра-та-та они ни в каком сне не видят. Они бы рассказывали. А так они огребают от вас ваши письма и ходят смеются, за меня хо-дай-ствуют, ам быр-лым бырлым, мать.
М. Ходатайствуют. Не надо, не надо употреблять ненормативную лексику. Через сто лет люди вспомнят о нас, и что они вспомнят? Ненормативную лексику? Что найдут археологи? Жвачку жеваную на тротуаре? Крышки от бутылок? Больше будет нечего? Ведь восстание в России начнется, только если перестать водку продавать! И сахар! Так говорит наш учитель. И ты, уже спасенная, опять за старое?
О. Простите дуру. Господь все видит! Один Господь все видит! Господи, утешителю! Подай милостыню! Господи! Я потеряла себя!
М. Плакать сейчас не надо. Не жалей себя. Не надо. Плакать надо было тогда, перед. Понимаешь? Но не после.
О. Мама! Никто никогда со мной так не говорил. Никто обо мне не заботился как вы.
М. Повторяю, я выполняла свой долг. Теперь ты должна выполнять свой долг. Работать, совершенствоваться, учиться.