— Торопишься ты, брат, с выводами! — Николай Александрович с укором посмотрел на товарища.
Они замолчали. Смеркалось.
— Да ну его в пень! — выходя из оцепенения, встрепенулся маршал и потянулся за бутылкой.
Выпив, министр Вооруженных Сил с ненавистью отпихнул рюмку:
— Подсовывают всякую мелочь! Знают же, не люблю из таких пить! — Рюмки были маленькие, граммов по тридцать.
— Что они, издеваются?! Пусть заменят! — министр глазами искал своего Сережу.
— Да успокойся, Николай, дай ребятам попариться!
Его адъютант только-только скрылся за дверьми парной.
— Пью как молокосос! — укоризненно сказал Николай Александрович.
С минуту они закусывали, не глядя друг на друга. Булганин хоть и любил накатить, никогда не терял головы, трезвый ум и природная смекалка ни разу не подвели маршала Советского Союза. Высшее воинское звание Булганин получил не за воинскую доблесть, а исключительно по воле вождя всех времен и народов. Сталин вручил ему маршальскую звезду назло крупным военачальникам, чтобы те не корчили из себя героев, не зазнавались, помнили, с чьей руки едят.
«Ведь кто такой, по существу, маршал? — рассуждал Сталин. — Маршал, по существу, такой же член партии, как обыкновенный солдат, слесарь или учительница, ничем не лучше и не хуже. А то, что у него золотые погоны и широкие лампасы на штанах, еще ничего не значит. Сегодня лампасы есть, а завтра — нет!»
Вот Сталин и прислал военным новоиспеченного маршала из гражданских.
«Булганин ничем вас, героев, не хуже, с такими же огромными золотыми звездами!»
Сначала Сталин сделал Булганина маршалом, а потом назначил министром Вооруженных Сил. Разбавил заевшуюся компанию полуштатским исполнительным, не очень далеким, но безраздельно преданным Николаем Александровичем Булганиным.
«А то ходят, глаза навыкате. Маршалы, е… их мать! Уже и здороваться с подчиненными не желают. Не ходят, а плывут, павлины! Наш Булганин, как тот Балда, главкомов, как чертей в омуте, погоняет!»
«Так он же не воевал, пороха не нюхал!» — верещали в ответ.
«Еще навоюется! У нас еще войны будут, много войн!» — пообещал Сталин.
С присвоением маршальского звания Николай Александрович всюду стал появляться в военной форме. Маршальская форма была ему к лицу. Перед войной Булганин стал первым заместителем председателя Совета министров, с началом войны вошел в состав Государственного комитета обороны. После победы Хозяин сохранил за ним должность первого заместителя председателя правительства.
«Ты, Булганин, можешь теперь не только маршалами и Берией можешь командовать. Ты мой первый заместитель! — радовался генералиссимус. — Иди, приказывай Лаврентию, пусть он перед тобой на задних лапах прыгает!»
Но Булганин был осторожный, с кем, с кем, а с товарищем Берия он лишнего не позволял, всем своим видом выказывая Лаврентию Павловичу уважение, а иногда проявлял даже некоторый подхалимаж. После смерти вождя народов Министерство Вооруженных Сил так и осталось за Николаем Александровичем. Это устраивало всех членов Президиума, и, главное, Лаврентия Павловича. Обаятельный, не кровожадный министр не представлял реальной угрозы.
— А Маленков что? — заглянув в открытое лицо Хрущева, спросил Булганин. — Думаешь, как себя поведет, если мы против Берии сговоримся?
— В штаны наложит! — Потрясая вилкой с наколотым кусочком домашней колбаски, определил Хрущев. — Но с нами пойдет, и только с нами!
— Не предаст, как думаешь?
— Забздит. Ведь если он про заговор заикнется, что можно подумать: как же это Маленков, такой кристальный человек, о заговоре узнал? От кого, по какой причине? А может, сам связан с заговорщиками? И так, вероятно, можно предположить. По этим соображениям Егор ничего не скажет. Ты пойми, Берия ему теперь не нужен, обуза для него Берия!
Когда маршал нервничал, выражением лица, он напоминал обиженного ребенка.
— Ты здорово преувеличиваешь насчет Лаврентия, — после паузы проговорил он. — Времена сейчас не те, на дворе не тридцать седьмой год. Лаврентий сколько тысяч человек из тюрьмы выпустил? А?! — прищурился Булганин. — Это шаг, Никита, грандиозный шаг! Этим шагом он на сталинскую непогрешимость замахнулся, демократом себя показал. С врачами-отравителями как получилось? Сталин их арестовал, а Берия — идите на свободу! Поступок? Поступок! — доказывал министр Вооруженных Сил. — А кто евреев сажал? Сталин сажал. И евреев Берия помиловал, — продолжал Булганин. — Это, Никита, не пустяки, не разговоры, а по-твоему получается — Берия зверь. Ты погляди, что реально происходит!
— По этим самым поступкам получается, что Берия уже сейчас в стране главный!
— Евреи вчера врагами номер один считались, Каганович документ готовил, чтобы евреев из Москвы выселить, а Лаврентий, несмотря на все величие Иосифа Виссарионовича, их амнистировал, — не унимался Булганин. — Зачем это ему? Сидели бы за решеткой и сидели!
— Получается, Коленька, нету уже у Сталина никакого величия! — пробормотал Хрущев. — Берия про нас не забудет, ты не особо хорохорься. А евреи, врачи, амнистия — это ходы, Коля, шахматы. И поступки гуманные, лишь для отвода глаз.
Никита Сергеевич накрыл ладонью муравьишку, который лазил по столу, потом отпустил ладонь:
— Ползи, малой, ползи!
— Не согласен с тобой, не согласен! — протестовал Булганин. — Лаврентий искренне делает, хочет по-людски жить, честно, и чтобы другие жили!
— Маскировка. Обычная маскировка! — ответил Никита Сергеевич и, понизив голос, добавил: — Я думаю, как Берию уберем, тебе, товарищ Булганин, председателем Совета министров быть!
При этих словах Булганин отставил в сторону рюмку и уставился на товарища.
— Мне?
— Тебе.
— А Маленкова куда денем? — прошептал он.
— Не тянет Егор, разве не ясно? Не тот человек, — разъяснил Хрущев. — Подыщем другую работу, менее ответственную.
Булганин беспокойно смотрел на друга.
— Ну не закопаем же его на кладбище, в самом деле! Мы — не они!
— Все у тебя, Никита, хорошо, все складно! А как на Берию руку поднять, если вся спецохрана под ним, и госбезопасность, и милиция, и агентура, а агентура — это, считай, полстраны, может, и эти двое! — маршал показал взглядом на баню, где беззаботно резвились офицеры.
— Мой точно не с ними! — убежденно ответил Хрущев. — Не бойся, Николай, у тебя же целая армия под ружьем, ты же министр Вооруженных Сил!
— Почем знаешь, что твой не с ними? — не успокаивался Николай Александрович.
— Я его перевербовал, — очень серьезно ответил Хрущев.
— Тебя послушать, ты скоро всех перевербуешь!
— Перевербую!
— А я никому не верю! — признался Булганин и обтер выступивший на лице пот.
— А мне, — Хрущев придвинулся ближе, — мне веришь?
— Тебе верю.
— А вот побегу и на тебя настучу!
— Не настучишь! — скорчил добродушную гримасу министр. Никита Сергеевич расплылся в улыбке.
Они еще долго сидели, прислушиваясь к шорохам майского леса. И тут запел соловей, залился удивительными переливами с пересвистом.
— Как поет, как поет, стервец! — прошептал Николай Александрович. Он был уже изрядно пьян. — Поехали к балеринам, к Маше моей! Поехали, Никита! — наклонившись к Хрущеву, пролепетал маршал. — Сергей, уезжаем! — крикнул он адъютанту и помахал рукой.
— Умирать не хочется! — всматриваясь в лицо друга, проговорил Никита Сергеевич. — Давай не умирать, давай жить! Если умрем, то ни балерин, никого у нас не будет, черви съедят!
Булганин отмахнулся, из его глаз катились слезы. Хрущев налил себе рюмку и махом выпил.
— Главное — не расширять круг, чтобы не сдали, — приходя в сознание, проговорил Николай Александрович.
— Я никому про то не говорил. Ты — первый, — признался Хрущев. — Про тебя, Коля, Берия думает, что ты тютя, на решительные действия не способный, следовательно, армию бояться не нужно. Маленков — ручной козленочек на веревочке, а я — дурак набитый, так Лаврентий рассуждает. Вот и получается, что мы его козырной картой бьем. Все, Коленька, за нас, только мешкать нельзя. Мы с тобой горы своротим! Берия уверился в собственной силе, бдительность потерял, самое время его прихлопнуть!
— Ничего он не потерял, — икнул Булганин, — Берия нас насквозь видит!
— Машина готова, товарищ министр! — отрапортовал уже одетый и аккуратно, как с картинки, причесанный адъютант.
— Иду, Сережа, иду, жди у машины! — распорядился маршал. — Не потерял он бдительность, Никита, не потерял! Мне страшно, так страшно! — оборачиваясь к собеседнику, лепетал готовый расплакаться Николай Александрович.
— А я говорю, потерял. Он не только нюх, он уже и ум потерял! — обхватывая Булганина за плечи, наступал Никита Сергеевич. — Читал, какие за его подписью Постановления Совмина выходят, что сказал, то так тому и быть! Это от чего? От головокружения! — объяснял Хрущев. — Раньше над ним Хозяин стоял, а у Хозяина, сам знаешь, не забалуешь. Лаврентий решил, что теперь он Хозяин. Будем с мерзавцем тянуть, сильно умного товарища Маленкова не досчитаемся, а вместо него кто председателем Совмина окажется? Догадываешься кто? Лаврентий Павлович. — Хрущев с силой потряс Булганина за руку. — Лаврентий Павлович! Тут тянуть не надо, делать надо, иначе сгинем!
Булганин сидел тихо, рассматривая ровненькие, отполированные маникюршей ногти, и вздыхал.
— Что молчишь?
— Поскорей бы нам Берию схарчить! — выдавил маршал.
— Всем будет крышка, если мы ему лапти не скрутим!
— А старики? — спросил Булганин, приглаживая волосы, — Молотов, Каганович, они его сторону не примут? Сидят, как воды в рот набрали!
— Выжидают. Старая школа. Они всегда при сильном — рыбы-прилипалы! Он и их на сковородку, не успеют глазом моргнуть! Я, Коля, стариков не боюсь, они с нами, только да или нет говорить не обучены. Я их по глазам читаю, Берия им как кость в горле.
— Ты им ни слова! Ни-ни! — заволновался Булганин. — Пусть ни о чем не догадываются!
— Ты-то со мной?
— С тобой! — пожав другу руку, прошептал министр.
— И Егор наш, я уверен.
— Я двух-трех надежных генералов подберу, чтобы Берию прибить, через Жукова Георгия Константиновича.
— А Жуков с нами пойдет? — с сомнением спросил Хрущев.
— Пойдет.
— Это замечательно!
Булганин не торопясь застегнул ворот белоснежной сорочки и очень ловко, завязал большим узлом шелковый галстук. Перед походом в баню, он сменил военную форму на штатское.
— Жаль, что не попарились, просидели без дела, ни то ни се! А ты говорил, в баню хочу! — посетовал Николай Александрович.
— Да хрен с ней, с твоей баней!
Николай Александрович достал пачку Marlboro:
— С маршалом Жуковым на днях разговаривал. Это человек железный, без сантиментов, правда, тяжелый и прямолинейный, как снаряд. Он Берию всей душой ненавидит. После войны, когда Жуков в Англию ездил награды за победу над Гитлером получать, английский король, ему звание лорда пожаловал и целым замком одарил — у англичан лорд без поместья не бывает. Замок Жуков в собственность родному государству переписал, сейчас там загородная резиденция нашего посольства. А супруге маршальской король бриллиантовую брошь в виде пятиконечной звезды преподнес. Брошь эта императором Александром I была Натали Гончаровой подарена, уже после смерти Пушкина. Тогда царь за женой поэта приударял или что-то в этом роде, — заулыбался Булганин. — После революции эту брошь наследники Александра Сергеевича за границу вывезли и продали.
— Историческая вещь! — оценил Никита Сергеевич. — Брошь, конечно, Жуков жене оставил?
— Именно! — подтвердил Булганин, налил полный стакан боржоми, бросил туда лимона, высыпал четыре чайных ложечки сахара, размешал и стал жадно пить.
Напиток бешено пузырился, шипел.
— Отрезвляет! — разъяснил маршал. — Коньяк больше не пью, а то к девчатам не доеду. Так вот, про Жукова. На него, как и на всех, доносов хватало. Хозяин пропускал их мимо ушей, ценил Георгия. Ценил-то ценил, а бумаги шли. Писали, что Жуков зазнался, что из Германии добро эшелонами пер, злоупотреблял своим высоким положением, не гнушался рукоприкладства, мог генералу в морду заехать, с женщинами развлекался, говорили, что генерал Крюков ему настоящий гарем для утех организовал, а дамочек своих Жуков государственными наградами отмечал — вот, мол, до чего докатились! У двух сестричек Берия даже заявления отобрал, что маршал склонил их к сожительству, групповуху устраивал. Сталину и про это донесли. «Что делать будем? — спрашивают. — Ведь вопиющий разврат!» «Что делать будем? Завидовать будем!» — процитировав Сталина, хмыкнул Булганин. — Не обращал Иосиф на такие шалости внимания, и на мои похождения сквозь пальцы смотрел, — не без гордости уточнил Николай Александрович.
— Переборщили они, — отозвался Хрущев, — с эшелонами, я имею в виду. Полвагона хлама из Германии Жуков, как водится, притащил, а эшелон — это слишком! Вшивые полковники барахла воз припереть умудрялись, а тут такой видный военачальник.
— Может и так, но это сейчас неважно, — перебил Булганин. — А вот когда появилась бумага, что Жуков про самого нелестно отзывается, что будто не товарищ Сталин войну выиграл, а орденоносец Жуков немцев побил, и что если б не Жуковское умелое командование, хана бы всем! — дело приняло совсем иной оборот. Берия особый упор на принижение роли генералиссимуса делал. К доносу приложили заявления о мародерстве, о фанфаронстве, о всяком разном. Я читал про уникальный фарфоровый камин из китайского дворца короля Саксонии, про мраморные статуи собрания графа Эйзиделя и живописные шедевры Возрождения, присвоенные Жуковым. В коридорах и даже на кухне у маршала картины в три ряда висели. Сталин нам эту опись показал: «Смотрите, — говорит, — что творится, как люди мельчают!» За подписью полковника Генерального штаба бумага была состряпана, вроде тот доставку жуковского добра обеспечивал. Полковника генштаба через некоторое время на операционном столе ухайдокали, гланды удаляли. Не проснулся после операции, — уточнил Булганин.
— Умеет товарищ Берия гланды удалять! — усмехнулся Хрущев.
— А там хитрости нет, главное, нож поострей и хирург порезвей или просто, чтобы парень надежный в операционную заглянул. Одним словом, человека нет, а документик имеется.
— Документик в деле главное, а не человек, — лениво потянулся Никита Сергеевич. — А все твой безобидный Берия! Что дальше, про Жукова?
— Обыски у него провели. Берия целую фотосессию устроил, чтобы факт незаконного присвоения имущества товарищу Сталину продемонстрировать, показать, как Жуков прибарахлился. Жуковский адъютант Семушкин показал, что жена маршала возит за собой чемоданчик с бриллиантами, но чемодана при обыске не обнаружили. Когда личные вещи маршала перевернули, содержимое выпотрошили, чудо-брошка королем подаренная, на глаза попалась, именно брошь в описи незаконно присвоенных вещей, а правильнее, вещей, прикарманенных у родимого государства, на первом месте стояла. Всем известно, что подарки из драгоценных металлов, а, не дай Бог, с драгоценными камнями сдавать полагается.
— Любые подарки следует сдавать! — яростно перебил Хрущев. — За подобные проделки можно и партбилета лишиться, а как из партии вылетишь, сразу под суд, не посмотрят на золотые погоны!
— Один из близких к маршалу офицеров на допросе показал, что Жуков, находясь в Берлине, передал ему кайзеровскую корону и велел сделать из нее стек для управления лошадью, в подарок старшей дочери на день рождения.
— Вот тебе и коммунист! — охнул Хрущев.
— Примерно так товарищ Сталин в кругу близких высказался. Тебя, Никита, тогда с нами не было, ты в Киеве сидел. Берия к Иосифу через день бегал, науськивал. Довел папу до белого каления. Один маршал Соколовский за Жукова вступился, сказал, запутали его, пытался взять Жукова на поруки. «Запутали, говоришь? — хмурился Сталин. — А мы распутаем!» Тогда все со страха в штаны наложили, думали, прямо в Кремле карманы наизнанку вывернут и начнут изучать, откуда там что взялось, — вспоминал Николай Александрович. — Один Берия сидит, как сыч и долдонит: «Нельзя такое прощать!» Со всех постов Жукова сместили и в Одессу заткнули. С тех пор Жуков Берию ненавидит.
— Странно, что Берия Жукова не прибил, ведь силы были! — отозвался Никита Сергеевич.
— Не вышло!
— Берия тогда у Сталина в любимчиках ходил. Я сам каждый приезд с Украины после Сталина первым делом к нему: «Здравствуй, дорогой Лаврентий Павлович! Как я по тебе соскучился!» Иногда ночевать у него оставался. Тьфу! — сокрушался Хрущев.
— Ну и я так, и я! — запричитал Булганин. — У Берии тогда особый вес был и особые полномочия.
— А сейчас полномочий у него еще больше!
— Да, правильно. Так вот, о Жукове. Когда однажды про Берию разговор зашел, у Георгия желваки заходили. Жуков сейчас у меня первый заместитель! — подняв указательный палец, напомнил министр. — Авторитет у него в войсках велик.
— Это мы с тобой постарались, Георгия Константиновича в Москву вернуть, наша работа! — удовлетворенно закивал Никита Сергеевич. Хорошие отношения у Хрущева с Жуковым сложились еще в Киеве, где перед войной маршал командовал Киевским особым военным округом. — Вот я и говорю: тебя — председателем правительства, а Жукова — министром Вооруженных Сил!
Булганин благодушно кивнул.
— На Жукова целиком рассчитывать можно, он и надежных людей даст, которые не сдрейфят. Он грозился, что может Лаврентия в его собственном кабинете застрелить.
— Вот было б здорово! — воскликнул Хрущев.
— Такого произвола Маленков не позволит.
— Берия, ему к каждой дырке затычка, только и командует — иди туда, иди сюда!
— Верно, верно! А раньше Берия Егору был ближе, чем брат родной.
— Был, да сплыл! Времена меняются и люди меняются, закон джунглей! — разъяснил Никита Сергеевич. — Я не возражаю, чтоб Берию бахнуть! — хлопнул по столу Никита Сергеевич. — Я бы и сам его шлепнул, духу бы хватило, только из пистолета по-настоящему не стрелял, одно баловство. Промазать боюсь. В таком серьезном деле, промаха допустить нельзя! Вот если из ружья охотничьего, то бы — да! Но ружье к Берии под пальто не пронесешь! При Лаврентии, Коля, нам житья не будет, хоть так, хоть сяк, а в подвале сдохнем!