Продавщица оторвала от грязного цвета рулона солидный кусок бумаги, и ловко завернула покупки:
«Пожалуйста!»
На улице, махнув водителю, чтобы тот уезжал, Брежнев направился к дому.
— Напиться, что ли? Куда бежать, к кому проситься? Сяду на лавку и напьюсь!
3 сентября, четверг
Зазвонила вертушка.
— Никита? — прозвучал в трубке знакомый голос.
— Да, Николай Александрович, внимательно тебя слушаю!
— Еще один американский самолет завалили! — радостно сообщил Булганин.
— Так им, сукам! — обрадовался Хрущев.
— Может, Вершинина отметим? — предложил министр Вооруженных Сил.
— Обязательно.
— А как?
— Звание Главного маршала авиации дадим! — не задумываясь, предложил Никита Сергеевич.
— Можно!
— А тебе, Николай Александрович, орден Ленина полагается.
— Орден Ленина! — с придыханием протянул министр. — Первый будет!
— Тебе бы, Коля, с речью выступить, в газетах помелькать, — наставлял Хрущев. — Ты на премьера идешь, забыл? Нахваливай на всех углах Вершинина, чтобы и самому в центре внимания оказаться!
— Я думал, ты про мое премьерство позабыл.
— По-твоему, я трепло?
— Не сердись! Думал, ты сам в премьеры метишь.
В трубке воцарилось молчание. Потом голос Хрущева ответил:
— Мы как договаривались? Я — Первый Секретарь, ты — председатель правительства, забыл?
— Такое разве забудешь!
— А что языком мелешь?!
— Волнуюсь, — признался Булганин.
— Ты не вол-нуй-ся! — по слогам выговорил Хрущев. — Как думаешь, Маленков на Пленуме меня не опрокинет?
— Твою кандидатуру Президиум одобрил, — отозвался Николай Александрович. — Я сейчас Егору звоночек выдам.
— Не звоночек, а лучше съезди. В этом деле подстраховаться надо! — наставлял друга Никита Сергеевич.
— Для Маленкова ты лучший вариант. Он тебя не так, как старперов, бздит.
— Все равно, поезжай, потереби его! — не успокаивался Хрущев. — Мы с тобой, Коля, как братья, друг друга выручать должны, иначе пропадем!
4 сентября, пятница
Учебный год Сергей провел блестяще, даже летом он не переставал заниматься, приезжая в институт как на работу. Он сделался завсегдатаем институтской библиотеки, для него даже зарезервировали там персональный стол у окошка. Через пару месяцев уже никто не спрашивал, почему стол занят — все уже знали, что этот стол Хрущева, ведь студент-отличник непременно приходил в библиотеку и сидел над книгами. Профессора, у которых занимался Сергей Никитич, а именно так стали величать прилежного молодого человека, относились к нему с неподдельным уважением.
— Я думал, Хрущев-старший случайно в руководство попал, — делился с коллегами заведующий кафедрой сопротивления материалов профессор Дронов, а смотрю на его сына и понимаю — Хрущевы народ головастый.
— Согласен, Борис Николаевич, абсолютно согласен! Сергей и на моей кафедре бывает, — отозвался профессор Богомолов, стоящий у истоков организации космической связи. — Такой целеустремленный парень далеко пойдет.
— И ведь надо же, как его воспитали, совсем не избалован! Ко мне на занятия сын министра транспортного строительства приходит, так ничего не хочет делать! Амбициозный. Я ему ставлю ему «неуд», а он противно улыбается: мол, все равно оценку на хорошую переправите!
— Не была бы у нас директором Валерия Алексеевна, так бы и было, приказывали бы, и ставили бы.
— Ей хрен прикажешь! — хмыкнул лысоватый завкафедрой. — Маленкова кому хошь голову отгрызет!
7 сентября, понедельник
За избрание Никиты Сергеевича Хрущева Первым Секретарем Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза Пленум проголосовал единогласно, хотя обсуждение на Президиуме прошло не гладко. Молотов, который после ареста Берии возомнил себя на особом положении, менторским тоном заявил:
— Зачем партии Первый Секретарь? Давайте вести Президиум по очереди, а руководство текущей работой оставим Хрущеву.
Каганович обеими руками уцепился за молотовское предложение:
— Сегодня первого секретаря изберем, завтра переименуем в Генерального — и прощай, партийная демократия! После смерти Сталина условились партией коллегиально управлять!
— Никита Сергеевич и так работой перегружен, — поддержал Ворошилов. — Помимо обязанностей по руководству Секретариатом ЦК Хрущев курирует Москву, Московскую область и Украину.
— Первый Секретарь не Генеральный! — выпалил Никита Сергеевич. — Первый Секретарь нужен для порядка! А государством мы и так сообща управляем, у нас без решения Президиума ни одно серьезное дело не обходится!
Спас положение Маленков, он безапелляционно заявил:
— Первый Секретарь нужен. От этого авторитета у партии прибавится и порядка станет больше.
Маленков страшно не хотел бузы, которую могли поднять Хрущев с Булганиным. К тому же председатель правительства чувствовал, что Молотов и Каганович все упорнее наступают на пятки и не ровен час вышибут его из премьерского кресла, а иметь Хрущева в качестве противовеса было неплохо.
После Пленума Молотов и Каганович сразу уехали. А Булганин, Жуков и Микоян утащили Никиту Сергеевича на первый этаж, в столовую, где по-быстрому организовали стол. Маленков тоже пришел пожать руку в неофициальной обстановке. Вспомнил, как в тридцать шестом жили с Никитой по соседству в Померанцевом переулке, особняк Маленкова — справа, а Хрущева — слева; как вечерами пили чай и обменивались мнениями.
«Тогда Хрущев был наивный глупыш!» — подумал Георгий Максимилианович, но, подняв рюмку, заговорил о его неукротимой энергии и неудержимой работоспособности. Посидев с полчаса, председатель правительства под благовидным предлогом удалился.
— Егор скоро сам себя перехитрит! — глядя вслед премьеру, заключил Булганин.
— Индюки с нами не пошли! — хитро заулыбался Жуков.
— Здорово ты, Никита Сергеевич, за сельское хозяйство врезал. Дал, так уж дал! — хмыкнул Микоян.
После выборов первого секретаря на Пленуме перешли к обсуждению многочисленных провалов в сельском хозяйстве, и, как следствие, катастрофических перебоев с продовольствием. Хрущев не удержался, всыпал правительству по первое число, прямо взорвал зал. Министра сельского хозяйства опустили ниже плинтуса, на место Бенедиктова был взят Лобанов. Сейчас, сидя за столом, подробности смаковали.
— Вы же знаете, ребята, люди еще живут впроголодь, а наш премьер не чешется, одни общие фразы: «Подумаем. Надо искать новые подходы. Будем перенимать прогрессивный опыт» и прочая белиберда! На местах сплошное разгильдяйство, да подхалимаж! Куда премьер ни придет, все на цыпочках бегут, пылинки сдувают — одно жополизство! Поневоле с ума сойдешь. А сельское хозяйство в загоне. Ты сядь, собери министров, секретарей обкомов, госплановцев, дай «цэу», назначь ответственных, и — вперед! Кто мешает? Видать, ясности в голове председателя правительства нет, план мероприятий для Маленкова еще не написали, вот и думает он, какими бы словами подоходчивей ничего не сказать, но чтобы на слуху убедительно вышло!
— Засвидетельствовать Маленкову почтение люди в очередь становятся, — подтвердил Анастас Иванович. — Встречи с хлебом-солью, с пионерскими концертами — голова кружится!
— Точно так, — поддержал Шепилов. Главного редактора газеты «Правда», тоже позвали на рюмочку.
— Егор хитромудрый, — определил Булганин. — Он до сих пор решает, к какому берегу пристать!
— Они с товарищем Молотовым о делах мирового масштаба мыслят, о высокой международной политике, — высказался Микоян. — Скоро с нами, с голозадыми, никто здороваться не будет, а они Европу с Америкой учить надумали!
— Давайте, что ль, выпьем? — устал вертеть в руках бокал Булганин.
Серов, который скромно сидел с края, подскочил и стал разливать.
— Дорогой ты наш Никита Сергеевич! — высоко подняв рюмку, начал Анастас Иванович. — Разреши нам тебя, нашего друга, поздравить с избранием на высокий пост!
— А он еще и красотку в Президиум протащил! — имея в виду Фурцеву, заулыбался Георгий Константинович.
Екатерину Алексеевну на этом же Пленуме ввели в состав Президиума Центрального Комитета, а накануне избрали первым секретарем Московского городского комитета партии.
— Без баб — никуда! — авторитетно заявил Булганин.
— А твоя Фурцева ничего, еще не антиквариат, ухоженная бабенка! — лукаво подтолкнул виновника торжества Жуков.
Все посмотрели на Никиту Сергеевича.
— Чего уставились? Правильно сказали — стоящая баба, и сама ничего, и в голове мысли, а не пустой звук! Должны же в руководстве быть женщины, не одним же нам со страшными рожами в газетах мелькать!
Булганин насупился.
— Я тебя, Николай Александрович, в виду не имею. Это только мы крокодилы кривомордые, — поправился Никита Сергеевич. — Я там, ну, товарищ Микоян немного, и прочая нечисть.
За столом расхохотались.
— Так что Катя к месту придется. При ней и наши филины, особенно Каганович, артачиться меньше будут.
— Горбатого могила исправит! — не согласился Жуков.
— Хватит философствовать! — прервал Булганин, и высоко вскинул фужер. — За Первого Секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, товарища Хрущева. Наше троекратное…
— Ура! Ура!! Ура!!!
6 октября, вторник
Алексей ждал ее на выходе станции метро «Библиотека Ленина», теперь он обязательно встречал Раду после занятий и провожал домой. Между ними давно завязались особые отношения, которые неизбежно возникают между юношей и девушкой, и которые величают головокружительным словом Любовь!
У Рады действительно кружилась голова от одного вида своего избранника, она в него по уши влюбилась. Алексей Иванович Аджубей был старше на целых шесть лет, и казался совсем взрослым мужчиной.
Алексей обнял и поцеловал девушку. Она счастливо прижалась к нему. Так, прислонившись друг к другу близко-близко, постояли они минуту, а потом, чинно, как все люди, пошли к радиному дому. Как ей хотелось не отпускать его, утянуть с собой! Безумно хотелось!
Перед «Военторгом» повернули вправо — и вот тот самый красный дом за кованым забором. Алексей обычно провожал до ворот, а дальше Рада шла одна, но на этот раз, девушка удержала его руку и проговорила:
— Зайдешь на чай?
— Зайду! — согласился Алексей Иванович, и они направились к подъезду.
В это самое время в ворота въезжал автомобиль Валерии Алексеевны Маленковой, которая внимательно оглядела увлеченную пару, особо пристально смерила взглядом импозантного молодого человека, держащего дочь Никиты Сергеевича за руку. Уже второй раз пара попадалась ей на глаза.
Машина опередила их, остановилась, и из распахнутой двери появилась лучшая подруга мамы.
— Здравствуйте, Валерия Алексеевна! — поздоровалась Рада.
— Здравствуйте! — прилежно закивал Алексей.
— Здравствуйте! — сухо ответила Маленкова и холодно посмотрела на влюбленных.
Подполковник Кириллов, прикрепленный, предупредительно распахнул перед хозяйкой дверь в парадное. Рада и Алексей проскочили в подъезд первые и припустили на третий этаж.
— Теперь про нас узнают, — прошептал Алексей.
— И пусть!
12 ноября, четверг
Здание Центрального Комитета на Старой площади стояло лицом к живописному скверу, но сейчас сквер этот выглядел совершенно не живописно — третий день шел то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем. Полуснежная-полумокрая взвесь сыпалась с неба на дорогу и таяла, оставляя вместо себя раскисшую неопрятную бугристость. Листья с деревьев облетали и облетали, и, несмотря на то что дворники старательно выметали дорожки, добела выскребали шершавый асфальт, ругаясь, грузили тачки и вывозили обезображенную холодом листву с глаз долой, ее жухлые, изорванные остатки налипали на асфальт, цеплялись к лавочкам, фонарям, урнам, к стволам вековых деревьев, передавая озябшему бульвару цвета неопрятной охры. Ждали снега, чтобы снег стер истлевшие цвета осени, растворил облупившееся пространство, освободил от серо-коричневой накипи воздух, очистил сердца, обелил мысли, чтобы, наконец, прояснилось.
С пятого этажа Никита Сергеевич смотрел на унылую улицу и качал головой — промозгло, сиротливо, грустно. Ощущение безысходного увядания природы угнетало и обескураживало. Здесь, на Старой площади, Хрущев решил сосредоточить центральную власть. Ни одно значимое решение не должно приниматься без участия партии, в этом он был совершенно убежден. Партия власти, единственная партия в стране, должна управлять всеми и каждым. На деле же происходило обратное: власть, как вода, минуя коридоры Старой площади, перетекала в Совет министров, к председателю правительства Маленкову, к его заместителям, к министрам, к руководителям республик, краев и областей, и нечем было эту головокружительную власть удержать. Самое опасное, что многие чувствовали тот невидимый поворот, держали нос по ветру и проходили мимо ЦК, торопясь в Кремль. Двери на Старой площади открывались реже и реже.
Новоявленного Первого Секретаря навестил Микоян, уселся напротив и стал рассказывать об Индии, откуда только вернулся. Рассказал, что договорились с индусами о строительстве мощной гидроэлектростанции, вспоминал, как встречали, как катали на слонах, с каким триумфом провожали, жалел, что в делегации не было Маленкова.
— Неслучайно англичане столько лет за Индию воевали. Индия не просто государство, а по сути — часть света, густонаселенная, по потенциалу не менее значимая, чем Китай. Дружба с Индией сулит огромные перспективы, — подытожил Анастас Иванович. — А мы приехали наскоком и уехали, как-то по-быстрому, нехорошо!
Слушая Микояна, Хрущев мрачнел:
— Интересное дело получается, мы, члены Президиума Центрального Комитета, а про международные дела ни ухом, ни рылом! Молотов внешнюю политику узурпировал и один командует. Мы ему кто — шавки?!
— Успокойся, Никита Сергеевич! Я только мнение высказал, а не для того чтобы кого-то поссорить.
— Не могу успокоиться! Вот и ваша поездка в Индию мимо прошла. Кто о ней что знал? Кто подсказал, что на Индии следует сосредоточиться? Никто! В общих словах, мимоходом, сообщили, что туда делегация полетит.
— Молотов Маленкову ситуацию обрисовал.
— Обрисовал! — присвистнул Хрущев. — Маленкову надо, чтоб к нему чаще заходили, чаще кланялись, хвалили и задушевно смотрели в глаза — вот что Маленкову надо! А мне надо в курсе дел быть, особенно международных! Кто кричал, что все решаем совместно? Они первые кричали, Маленков да Молотов! А на деле, что? Вот ты министр торговли, так мы тебя каждую неделю слушаем, вникаем в детали. По торговле, Анастас, у нас яростные споры возникают, а торговля — это будничные дела, обычные. А Маленков с Молотовым запрутся, келейно пошушукаются и молчок. Что обсуждали, какой вопрос, что решили, зачем? Неясно! Раньше Сталин внешнеполитический курс устанавливал, никто нос туда не совал, а теперь у нас сразу два Сталина завелось. Молотов — Сталин, и Маленков, само собой. Скоро каждый на своем участке Сталиным заделается, и тогда что получится? Бардак получится, одни Сталины, руки в брюки, разгуливать будут! Ну, разве не прав я, Анастас?!
Хрущев возмущенно вышагивал по кабинету. Анастас Иванович перестал улыбаться.
— Что в мире творится — не разобрать, одни перешептывания! Ангола против империалистического ига войну с французами ведет — об этом нет подробностей! Египет короля сбросил, что там, в Египте, кого спросить?! — заводился Никита Сергеевич. — Теперь в Дели делегация отправилась, и, как обычно, мимо это дело проскочило, вроде среди нас есть члены Президиума второго сорта!
Хрущев остановился перед Микояном.
— Вот я и спрашиваю: зачем нам такой министр иностранных дел, когда только один он знает, что в мире происходит и какая у нашего государства позиция?! Не нравится мне подобная практика! — он резко развернулся, убежал за свой стол и продолжал уже оттуда: — А так бы сообща ситуацию в мире разобрали, посоветовались, точки зрения высказали, глядишь, и золотую б середину нашли. Не получается, так как товарищ Молотов самолично решение принял! Ну не анекдот ли?
— Я, Никита Сергеевич, в международной политике не силен, — уклончиво отозвался Микоян.
— Поэтому и не силен, что как слепой, ничего не видишь! Если мы могучее государство строим, должны отбросить личную неприязнь, обиды, подозрения, должны вместе общее дело делать, на совесть, чтобы перед людьми краснеть не пришлось! А у нас получается: «А это хто такие? — на молотовский манер выговорил Хрущев. — Пусть лучше лапти плетут, а великие дела мы сами переделаем! Нечего со свиным рылом да в Калашный ряд!» Это про нас, — горько вздохнул Никита Сергеевич. — Мне, Анастас, такое положение надоело, я бунт подниму!
Микоян ничего не ответил, но Хрущеву и без того было ясно, что тот с ним согласен.
— Ты, Никита Сергеевич, маятник не раскачивай.
— Да я уж и что качать не знаю! На прошлой неделе Громыку встретил, два часа с ним проговорил. Он мне про Египет рассказал и про Анголу. Ничего мы с тобой не знаем!
— Не скажи, про Корею в курсе.
После поражения Японии во Второй мировой войне дележ Кореи был простой и нехитрый: с одной стороны — Советы, с другой — американцы. Так и разрезали ее по тридцать восьмой параллели. Северная часть досталась СССР, Южная — США. Раздел на две половины простым корейцам не нравился, тем более, что дележ был жестким, с образованием железной границы, исключающим даже родственные свидания. Переписку и ту практически ликвидировали. Предводитель Северной Кореи Ким Ир Сен, тот самый, кто за несколько лет партизанской борьбы против японцев снискал в народе большой авторитет, убедил Сталина предоставить ему оружие, продовольствие, деньги и военных специалистов, с тем, чтобы собственной армией перейти границу, вторгнутся на американскую половину и повести наступление на Сеул.