– Ладно, договорились, – согласился Сергей. После чего, улыбаясь, сказал: – Ну что, доченька, второй тур игры «Найди сокровища» начался, и, надеюсь, теперь команда-участник лишь одна, а не как в прошлый раз…
Аня улыбнулась в ответ, но про себя подумала – все будет как в прошлый раз, если не хуже, ведь неспроста ей звонили с угрозами и требованием сказать, где Слава. Аня пока не понимала, при чем тут какой-то Слава, но была уверена – он имеет прямое отношение к поиску бриллианта!
Эдуард Петрович
С Вольфрамом Вульф встретился в пивбаре на Арбате.
Зайдя в стилизованное под паб помещение, Эдуард Петрович поморщился от солодового духа (ему никогда не нравилось пиво, особенно «живое») и, найдя взглядом Денискиного покровителя, направился к его столику. Пока шел, рассматривал будущего собеседника: красивого лысого парня с лицом, будто высеченным из камня, и недоумевал, как мужик с такой брутальной внешностью может быть бисексуалом (наличие жены и двоих детишек говорило о том, что он не только гей). Вульф понимал, что Вольфрам попробовал мужской плоти в тюряге, и сам был не без греха, но чтоб вот так пристраститься… Новицкий этого не понимал! Одно дело, когда в тюрьме кого-то петушишь, а другое – на воле, где полно хорошеньких девочек…
– Здорово, – поприветствовал он Вольфрама, подходя и садясь на пустой стул.
– Добрый день, – вежливо откликнулся тот, подтвердив тем самым сплетню о том, что среди авторитетных пацанов нынче не модно «ботать по фене». – Будете что-нибудь пить?
– Томатный сок, – ответил Вульф, с легкой веселостью думая о том, что изысканности Вольфрама хватит ненадолго, как и его словарного запаса, – в отличие от блестяще образованного Новицкого тот окончил восемь классов и один курс ПТУ. – Надеюсь, тут его подают?
Вольфрам неопределенно пожал плечами, видно, никогда не пытался заказывать безалкогольные напитки. Вульф подозвал официантку и, узнав, что в ассортименте есть несколько видов томатного сока, заказал себе смешанный с морковным, после чего обратился к Вольфраму:
– Дусика когда видел?
– Две недели назад, – не раздумывая, ответил тот.
– Вы что, в последнее время не общались?
– Нет.
– Почему?
– Не хотел я его видеть.
– Поругались?
– Да как сказать… – Вольфрам нервно дернул ртом, тут же превратившись в того, кем он был, вора-рецидивиста, и заговорил на привычном языке: – Просто достал он меня! В тюряге все было нормалек, а после… Дусик вышел и сразу давай мне чесать, как хочет вернуться на сцену. Втемяшил себе в бестолковку, что должен возродиться, блин, как птица феникс, и взлететь (это он прям так базарил!) на музыкальный олимп!
– У тебя денег, что ли, просил?
– Да откуда у меня такие бабки? Дусик как ляпнул, сколько ему надо, я в осадок выпал. Две лямки! Охренеть же!
– Откуда он такую сумму взял?
– Ясно откуда, от продюсера своего. Ходил он к нему на стрелку, побазарил. Тот и сказал – в тебя, говорит, не меньше двух лямок вбухать придется….
– С продюсером, говоришь, встречался? – заинтересовался Вульф.
– Ну.
– А тот что?
– Ясно что. Бабки, говорит, будут – приходи, а свои я в тебя вкладывать не собираюсь… – Вольфрам шумно втянул в себя пивную пену и с удовольствием облизнулся. – Ну Дусик, ясен перец, подрасстроился, но не так чтоб очень – соображал, что теперь подняться будет трудно…
– И что решил?
– Бабок надыбать.
– Где?
– Говорил, попробую у знакомых и родственников одолжить, только, по-моему, бздил он.
– Насчет родственников точно: ни я, ни сестра не дали бы ему никаких бабок, и он это знал. В знакомых тоже не верю. Он до тюрьмы, будучи более-менее известным певцом, не мог серьезного спонсора найти. Ко всяким козлам в койку прыгал, надеясь на крутую материальную поддержку, а ничего дороже «Ролекса» не получал. Нашелся, правда, один деятель, готовый Дусика озолотить, только сам не при деньгах был – за счет жены жил…
– Это тот, который его бабку пришил?
– Да. Алекс Бергман, он же Пусик. Если б он не попался, жил бы сейчас Дениска припеваючи…
– Он и так жил припеваючи, – хмуро буркнул Вольфрам. – Ему и квартиру сняли, и одели, и на расходы давали, а он как тот волк, который все в лес смотрит, только о своей прежней попсовой жизни мечтал. Как пластинку, его заело: я певец Дэнис, и я должен вернуться на олимп. А какой он певец? Ни слуха, ни голоса! Понты одни… – Вольфрам смачно сплюнул в пепельницу. – Золотые штаны, оборки, серьги. Нарядится как попугай, волосья завьет – и в пидорский клубешник тусоваться – только там его еще узнавали и однажды дали на сцене покривляться…
– На какие шиши он в клубах тусовался? Ты, что ли, его водил?
– Еще чего! Мне эта голубая тусня… – Вольфрам сунул два пальца в рот, будто хотел, чтобы его вырвало. – А водил его один корешок. Он там в почетных гостях ходит. Когда-то стрип там танцевал, а потом в люди выбился – крутого папика подцепил, и теперь при нем. Ну вот он Дусика иной раз с собой брал…
– Как клуб называется?
– Без понятия. Я к нему даже на пушечный выстрел…
– А как корешок выглядел?
– Здоровый бугай с патлами до плеч. На индейца похож.
– Узкоглазый?
– Ну да.
– Не Ченом зовут?
– Вот как его зовут, не скажу. Зато я знаю имя козла, с которым Дусик, сука, недавно спутался…
– У Дусика появился новый любовник? Когда?
– Да хрен его знает – когда! – Вольфрам швырнул в рот орех и стал с хрустом его пережевывать. – Но я где-то месяц назад кишками почуял, что у него рыло в пуху. Видел, как он тихарился. Втихарку звонил, эсэмэсочки строчил, а потом все стирал… Да и пропадать стал из хаты надолго, и не только ночами. Раньше дрых до обеда, а тут начал с утрянки вскакивать и линять – как на домашний ни позвоню, не отвечает, а потом врет, что выходил мусор выкидывать или в магазин… Только я Дусика подловил, когда он с хмырем своим по телефону базарил.
– И что ты сделал?
– По фейсу слеганца надавал, а потом к ядрене фене послал…
– Выгнал из квартиры?
– Мог бы и барахло все отобрать, чтоб с голым задом ушел, да не стал мелочиться… – Вольфрам вновь харкнул, но на сей раз в пепельницу не попал. – Сам виноват, не хрен было с этой проституткой связываться!
Вульф пристально посмотрел на раскрасневшееся лицо Вольфрама, заглянул ему в глаза – темно-карие, матовые, похожие на потухшие угли – и спросил сурово:
– А это не ты его пришил?
– Я? Нет… – Бывший Денискин покровитель, казалось, даже оскорбился, услышав такое о себе. – Я честный вор, а не убийца.
Новицкий, повидавший на своем тюремном веку огромное количество «честных» воров, которые в драках или из мести пыряли заточками других осужденных, усмехнулся. Но больше ничего спрашивать у Вольфрама не стал. Допив сок и кинув на стол сторублевку, он кивком попрощался с собеседником и пошел к выходу. Вслед за ним двинулись два его телохранителя, остро поглядывая по сторонам. Когда троица покинула бар, Вольфрам разразился тихой бранью, сплюнул еще раз, схватил со стола телефон и быстро набрал какой-то номер.
Новицкий вышел из паба и сел в машину.
– Куда, Эдуард Петрович? – спросил водитель Шурик, работающий у Вульфа на протяжении последних пяти лет.
– Сейчас решу, подожди, – ответил Новицкий и полез за мобильником.
Достав свой эксклюзивный аппарат (расписанный мастерами из Хохломы красками с добавлением настоящей золотой пыли), Вульф набрал номер квартиры, в которой вырос и которая теперь принадлежала его дочери. Как он и предполагал, в трубке раздалось: «Неправильно набран номер». Значит, Фроська его сменила. Оно и понятно, она звезда, а таких постоянно одолевают поклонники, и несчастным попсякам приходится то и дело менять телефоны…
Дав отбой, Вульф набрал номер своего помощника. Когда тот отозвался, приказал:
– Узнай мне телефон певицы Евы Шаховской. Лучше мобильный.
– Когда надо? – уточнил тот.
– Сейчас.
– Понял.
Вульф удовлетворенно кивнул – помощника Леху он ценил именно за понятливость. А пока тот пробивал по своим каналам Фроськин номер, Новицкий слушал музыку. Но не какой-нибудь там шансон, от которого тащился раньше, а релаксирующую инструментальную музыку (к ней его пристрастила Ли-Янг). Она на самом деле помогала ему расслабиться, да и слух услаждала. К тому же под нее он не мог думать, а это было важно, потому что мозг тоже должен отдыхать, а Вульф привык вечно его так загружать, что иной раз от перенапряжения болела голова…
Затренькал телефон. Вульф поднес его к уху и сказал:
– Слушаю.
– Номер телефона я раздобыл, – отчитался Леха. – Мобильный, как просили. Сейчас пришлю…
– Диктуй, я запомню.
Леха продиктовал. Вульф отключился и тут же набрал Евин номер.
– Алло, – услышал отец дочкин голос. Звучал он необычно: глухо и немного испуганно.
– Здравствуй, Фрося.
Леха продиктовал. Вульф отключился и тут же набрал Евин номер.
– Алло, – услышал отец дочкин голос. Звучал он необычно: глухо и немного испуганно.
– Здравствуй, Фрося.
– Тут такие не проживают.
– Ну, хорошо, здравствуй, Ева.
– Ты кто такой? – не удосужив его приветствием, проворчала Ева. – И как ты узнал мой номер, он засекречен, как базы Пентагона?
– Я твой отец Эдуард Петрович Новицкий. На второй вопрос отвечать?
– Не надо. – И замолчала.
– Догадываешься, зачем звоню?
– Нет.
– Это по поводу смерти Дусика.
– Если ты хочешь взять на себя похоронные хлопоты, я возражать не буду. Мне сейчас, знаешь ли, не до этого.
– Сына я похороню, не волнуйся. Но мне бы еще хотелось найти его убийцу…
– Ну и ищи! – разозлилась Ева. – Я-то тут при чем?
– Ты можешь мне помочь.
– Чем, интересно?
– Устрой мне встречу с бывшим Денискиным продюсером, и как можно скорее. Желательно прямо сегодня…
– С Невским?
– Понятия не имею, как его зовут.
– Его зовут Игорь Александрович Нагибин. Он директор продюсерской компании «Арт-Джи». Это очень занятой человек, и я сомневаюсь, что он бросит все дела и к тебе помчится…
– А ты его уговори.
– И не подумаю, – завредничала дочура. – Я ему, конечно, скажу, но даже не знаю, сможет ли он на этой неделе с тобой встретиться…
– Ева, ты дура, – устало вздохнул Вульф. – А я-то всегда считал свою дочь очень умной, но теперь понимаю, что переоценил тебя. Из-за глупого упрямства и желания мне досадить ты делаешь хуже себе же. – Она громко запыхтела в трубку, но перебивать не стала – заинтересовалась. – Уж я-то знаю, что ты больше других заинтересована в том, чтобы убийца брата был найден, ведь именно ты первая подозреваемая.
– Откуда ты знаешь? – сдавленно спросила Ева.
– Вопрос, как я полагаю, риторический. Поэтому отвечать не буду, скажу лишь, что у ментов против тебя уже есть улики…
– Показания этой старой грымзы, что ли?
– Если бы… – Он, устав держать телефон возле уха, включил громкую связь и закончил: – На пушке найдены отчетливые отпечатки. И я больше чем уверен, что они окажутся твоими…
– Что-о-о?
– Что слышала.
– Не может быть! – Ева сорвалась на крик. – Ты это только что придумал, чтобы я…
– На пушке окажутся твои отпечатки, вот увидишь, – терпеливо повторил Вульф. – Не зря же их оставили. Тем более такие четкие.
– Но я никогда ее держала в руках этот пистолет! – Голос ее задрожал, как будто она вот-вот заплачет, но Ева, истинная внучка Элеоноры, быстро взяла себя в руки и продолжала уже более спокойно: – Откуда мои пальчики на нем могут взяться, если я впервые увидела этот чертов «браунинг», когда менты его обнаружили в кадке с пальмой?
– Нет, Ева, ты должна была его видеть и трогать раньше. И если я прав, то тебя скоро вызовут в ментовку, чтобы снять твои отпечатки и сличить их с найденными. Если они окажутся идентичными, тебя возьмут под стражу.
– Хочешь сказать, что мне кто-то подсунул пушку, чтобы я за нее схватилась? А потом ею убили моего брата… желая подставить меня.
– Нет, его убили, потому что хотели убить, но заодно решили подставить и тебя. Повторяется моя история. Помнишь, как погибла твоя бабушка?
– Алекс зарезал Элеонору твоим кинжалом, чтобы увести ментов по ложному следу, – мгновенно подхватила Ева. – Но меня, папуля, похоже, конкретно подставляют! Заманили Дусика в мой дом, как-то пришили его, а главное – для этого раздобыли пушку, на которой мои пальчики… И убей меня, я не знаю где! Я не помню, чтоб держала в руках оружие.
– Придется вспомнить.
– Я понимаю, но…
– Потом, Ева, – оборвал ее Вульф. – Если хочешь, мы это обсудим потом, сейчас мне хотелось бы встретиться с Денискиным продюсером. Ты сможешь это устроить или мне найти его по своим каналам?
– Ладно, уговорил, я это устрою. Приезжай ко мне. Нагибин здесь будет.
– У тебя дома?
– Ну да. Он же и мой продюсер тоже. И как раз сегодня мы встречаемся, чтобы обсудить гастрольный график.
– Так что ж ты мне раньше… – начал возмущаться Вульф, но Ева уже отсоединилась. – Вот стерва, – без злости проворчал Новицкий и, тронув водителя за плечо, сказал: – Никуда ехать не надо, я дойду пешком.
Он вылез из машины и зашагал по Арбату в направлении отчего дома. Телохранители безмолвными тенями двинулись следом.
Ева
Ева едва успела переодеться после визита в адвокатскую контору, как явился папашка. Открыв дверь, она остолбенела. Эдуард Петрович Новицкий, которого она видела последний раз два года назад и которого помнила очень толстым, одышливым стариком, сейчас оказался стройным, спортивным мужчиной в полном расцвете сил. Он выглядел даже моложе, чем десять лет назад, в пятьдесят, теперь же ему было шестьдесят, а никто не дал бы больше сорока пяти.
– Привет, – поздоровался с ней папаша и, не дожидаясь приглашения, вошел. Впрочем, другого от старого бандюка, пусть и сильно изменившегося внешне, ожидать не приходилось. – Продюсер твой уже тут?
– Нет еще, запаздывает, – ответила Ева, устремляясь за отцом в гостиную. – В пробке стоит. А ты как умудрился так быстро доехать? Мигалочку, что ли, прикупил?
Он неопределенно пожал плечами и, войдя в комнату, стал по ней расхаживать. Ева с недовольством следила за тем, как бесцеремонно Вульф шлепает по ее квартире, хватая антикварные безделушки и тут же ставя их обратно, словно не для того берет, чтобы полюбоваться, а лишь бы облапать. В итоге, не выдержав, Ева рявкнула:
– А ты, папуля, не очень тут расхозяйничался?
– Ты о чем, доченька?
– Шастаешь обутый по персидским коврам, хватаешь антикварные статуэтки грязными руками…
– Так ты б мне тапочки предложила, я бы переобулся. А руки я вымыл перед тем, как к тебе поехать, – с фальшивым смирением проговорил он, но тут же сменил тон на привычный – грубоватый: – Что же касается моего хозяйничанья, то не забывай, я вырос в этой квартире и по персидским коврам ходил задолго до тебя…
– Да какая разница! – вспылила Ева. – Теперь-то это мой дом и…
– А твой он лишь потому, что я такой добрый – позволяю тебе тут жить. Была б моя воля, выкатилась бы ты отсюда еще тогда, когда ту аферу с выселением собственной бабки проворачивала… – Заметив растерянность на лице дочери, Новицкий усмехнулся: – А ты думала, я не в курсе? Да я узнал об этом в тот же день, когда ты со своим любовником-нотариусом сговорилась, только вмешиваться не стал, дай, думаю, посмотрю, кто из двух ведьм победит: молодая или старая?! – Вульф одобрительно подмигнул Еве. – Но ты молодцом оказалась, переиграла свою бабульку, хотя я, честно говоря, ставил на нее. До тебя Элеонору переиграть никому не удавалось. Как умудрилась-то, дочура?
Ева не стала ничего отвечать, она вообще решила больше с так называемым отцом не разговаривать. Демонстративно фыркнув, она подошла к бару и налила себе и Вульфу по сто граммов виски. Но папашка от своей порции отказался.
– Я не пью, – сказал он, усаживаясь на диван и беря в руки журнал с Евой на обложке. – Пришлось отказаться от алкоголя, чтобы похудеть, а теперь просто не хочется…
Ева пожала плечами и взяла оба стакана себе. Но не успела сделать и глотка, как по квартире разнесся звонок, ознаменовавший появление Гоши.
Продюсер ввалился в квартиру и, как всегда, вместо приветствия начал жаловаться на погоду, пробки, свою язву. Он трещал без умолку, успевая при этом раздеваться, рыться в портфеле, щелкать кнопками сотового телефона. Гоша был очень деятельным, но чрезмерно суетливым, из-за чего Еве казался похожим на Лео из «Смертельного оружия». Он и внешне чем-то напоминал Джона Пеши: такой же невысокий, упитанный, лысоватый, с большим носом и узкими хитрыми глазками. Только голос у Гоши был не скрипуче-писклявый, а красивый, глубокий, очень сексуальный. Слыша его в трубке, Ева всегда поражалась, как мужчина с таким чувственным голосом может так бледно выглядеть. Впрочем, в обаянии Гоше нельзя было отказать, поэтому связь с ним такого красавца, как Батыр, объясняла не только выгодой, но и симпатией.
Разоблачившись и сунув телефон в карман, Гоша потопал в гостиную. По пути он продолжал трещать, но Ева его не слушала. Она думала о своем адвокате Петре Моисееве. За те два года, что они не виделись, он совсем не изменился: выглядел все так же молодо, был ухожен, строен, великолепно одет, и Еве он показался еще красивее. Она сама не знала, что тому виной, его новая, более неформальная прическа (более длинные волосы) и дымчатые очки с небольшими диоптриями, придающие ему дополнительный шик, или ее всколыхнувшиеся чувства. По всей видимости, последнее, и даже наверняка, но Ева гнала от себя эти мысли, боясь их больше маячившей на горизонте перспективы оказаться подследственной.
Она знала – влюбляться нельзя ни в коем случае, тем более в такого мужчину, как Петр. И дело, естественно, не в его семейном положении (она без зазрения совести уводила женатых мужиков из семьи, после чего бросала), а в его непоколебимой внутренней силе. Несмотря на метросексуальность, красоту и подростковую стройность, от Петра так и веяло мужественностью. Не показной, мускулатурно-щетинистой, а потаенной, первобытной, умело скрытой под безупречными манерами и интеллигентными чертами. Ева при первом знакомстве ее и не рассмотрела, обманувшись, как многие, но теперь знала наверняка – Петр не даст вить из себя веревки, как остальные козлики, не позволит обращаться с собой, словно с дрессированной болонкой… Она до сих пор помнила, как он отшил ее тогда, два года назад. Хотя безумно хотел – она чувствовала это и телом, и своим бабьим нутром, – но смог устоять. Потому что знал, пойди он сейчас на поводу у своего желания, пути назад не будет. Ева околдует его, превратит в свою игрушку, а потом выкинет за ненадобностью – с теми, кто безумно любит, всегда так происходит, поскольку они глупы, слабы и безвольны…